Иоганн Музеус - Народные сказки и легенды
Каждый день при дворе был праздником. Это упоение беспрерывным удовольствием, сменившее однообразную жизнь под надзором матери, наполняло душу Лукреции невыразимо сладостным чувством. Ей казалось, будто она перенеслась, если не в лоно небесного блаженства, то, по крайней мере, в преддверие его. Помимо жалованья за охрану игольного ящичка, она получила ещё и от своей доброй матери один шок[221] яиц, снесённых волшебной курицей, и потому ни в чём не нуждалась. Лукреция могла исполнить любое желание, какое только способна была придумать красавица, непоражённая ещё стрелой Амура и в детской непосредственности считающая высшим счастьем мишурный блеск наряда, который она не променяла бы и на святое сияние. Великолепными нарядами, она выделялась среди всех девушек свиты королевы, а те, втайне, хотя и завидовали подруге, но вслух превозносили её за тонкий вкус.
Так как королева благоволила к Лукреции, то и придворные дамы, по заведённому обычаю, окружили её вниманием и заботой, а своё недовольство и досаду постарались спрятать глубоко в сердце. Не меньше внимания, но без лицемерия, оказывали ей и придворные кавалеры. Каждое их слово было искренним. Лесть представительнице прекрасного пола из уст мужчины льётся, как масло, тогда как слетевшая с языка женщины, она кисла, как уксус. Беспрерывный фимиам, который курили ей при дворе, был бы для Лукреции не меньшим благом, чем золотые куриные яйца, если бы ясную поверхность чистой девичьей души не начала разъедать ржавчина тщеславия. Сладкая лесть потакала желанию девушки беспрестанно слушать похвалы её красоте. Юная грация требовала как принадлежащих ей по праву признаний, что она самая красивая среди королевских фрейлин.
Лесть скоро стала матерью и родила нескромное кокетство. В свою победную колесницу Лукреция впрягала князей, графов и дворян и где только могла, с триумфом, выставляла на показ весь этот цвет германской нации Священной Римской империи. Она умела скрывать гордое тщеславие под маской скромности, и тем лучше ей удавалось её пиратство. По своему желанию, Лукреция воспламеняла любое чувствительное сердце, и эта страсть палить и жечь была, пожалуй, единственной, унаследованной ею от отца. Когда она видела, что достигла цели, то отступала с холодным равнодушием, обманывая надежды всех, кто добивался её благосклонности, и с нарочитым злорадством смотрела, как скрытая скорбь и печаль мучает несчастных и стирает румянец с их щёк. Но её собственное сердце оставалось окружённымо бронзовой стеной бесчувственности, и преодолеть эту преграду, чтобы хоть в отместку, точно также воспламенить его, не мог ни один из её поклонников. Юная фрейлина была любима и никого не любила. Потому ли, что ещё не пришёл её час или что честолюбие подавляло нежную страсть, а может и оттого, что её характер был неустойчив и непостоянен, как открытое море, и зерно любви не могло прорасти в этом беспокойно бьющемся сердце.
Наиболее опытные сердцееды скоро заметили, что эта местность недоступна для завоевания и потому ограничились только слепым нападением, поднимая всякий раз шум, после чего незаметно отходили в сторону. (Так и наши легкомысленные мужчины: стучатся в сердце каждой красавицы, но боятся чистого факела Гименея не меньше, чем хищники, в африканской пустыне, огня). Менее опытные, напротив, с наивной надеждой предпринимали серьёзные атаки, но Лукреция хорошо оберегала свои укреплённые позиции, и они вынуждены были отступать.
Вот уже несколько лет в свите короля находился молодой граф из Клеттенберга. Несмотря на свой телесный недостаток, он был любимцем всего двора. У него было вывихнуто одно плечо, за что он и получил прозвище «Ульрих Кривой». Зато все остальные его качества и таланты заставляли даже самый строгий ареопаг дам, критически оценивающих даже стройность Адониса, не обращать на этот недостаток внимания и не ставить ему в упрёк несовершенство фигуры. Он пользовался уважением при дворе и был так любезен с прекрасным полом, что все дамы, не исключая самой королевы, благоволили к нему. Неистощимое остроумие, умение придумывать новые забавы и придавать обычным увеселениям новую прелесть и привлекательность, делали его незаменимым в женском обществе. Если была плохая погода, или король находился в дурном настроении, которое ему часто портил Папа, и двор изнывал от скуки, то посылали за графом Ульрихом, чтобы он весельем и шутками развеял хандру и снова оживил королевские покои.
Близость к дамскому обществу, не мешала ему легко избегать неотразимых стрел лукавого Амура. Он никак не давал себя загарпунить. Ему нравилось играть роль влюблённого пастушка, но если только женщина готовила для него оковы, он разрывал их, как Самсон семь пут, накинутых на него коварной любовницей. Ульрих, как и гордая Лукреция, хотел налагать оковы, но не носить их. Не рискуя ошибиться, можно было предположить, что две такие сходные натуры, коих случай свёл настолько близко, что они жили под одним небом, спали под одной крышей, обедали за одним столом и укрывались тенью одной листвы, встретившись, захотят испытать силу воздействия своих талантов друг на друга.
И вот уже Лукреция вознамерилась наконец завоевать сердце графа. Однако, зная что он имеет при дворе славу самого непостоянного поклонника, она решила держать его крепче, чем других, — тех, кого меняла, как модные платья по временам года, — и не отпускать до тех пор, пока не убедится, что надёжно удерживает возле себя эту непостоянную блуждающую комету.
Что касается Ульриха, то честолюбие побудило и его завести любовную игру с прекрасной фрейлиной двора, чтобы, оттеснив соперников, дать им почувствовать своё превосходство в искусстве любви, но когда они опустят перед ним паруса, быстро сняться с якоря и на крыльях ветра войти в гавань другого любвеобильного сердца. Обе стороны приготовились к взаимному нападению, и на покрытых цветами полях любви одновременно, по желанию обоих сторон, начались наступательные операции.
Лукреции необычайно льстило, что любимец всего двора, на которого она давно имела тайные виды, наконец-то добровольно пришёл присягнуть её чарующей красоте, тем самым предоставив повод отомстить ему за прежнее неповиновение.
Его взгляд, раньше лишь едва касавшийся Лукреции, теперь был устремлён только на неё. Ульрих ходил за ней по пятам, как день за солнцем. Все праздники, устраиваемые им при дворе, предназначались только для неё, и при их подготовке он считался только с её вкусом и прислушивался только к её советам. Любое желание юной красавицы выполнялось с большим усердием, но всё, что не заслуживало её одобрения, будь то просьба самой королевы, не приводилось в исполнение совсем.
Тонкие носы сразу почуяли, для какого божества благоухает амбра и вокруг открыто заговорили, что двор — это оркестр, тон которому задаёт Лукреция. Цветущие женские физиономии пожелтели и побледнели от зависти. Придворные дамы, сами охотно отдавшие бы свои сердца графу, в надежде получить от него хоть крупицу взаимности, вынуждены были, как безмолвные зрительницы, отступить перед этой прекрасной любовью. Но свои завоевания, все вместе и каждое в отдельности, Ульрих принёс в жертву прекрасной бамбергинке, а та, в ответ, вернула своим пленникам свободу. Она больше не опутывая сетями притягательной нежности ни одного сердца и не выискивала пытливым взором устремлённых на неё взглядов тайных обожателей.
До сих пор любовная игра пары, связанной узами нежной взаимной симпатии, продвигалась вперёд своим чередом, как народившаяся луна к своему полнолунию. Но настало время, когда она, подобно ночному светилу, стала клониться на убыль, причём одна её половина совсем исчезла из виду, оказавшись в тени, в то время как другая сохраняла ещё свой блеск.
Теперь каждой из сторон следовало бы одним ловким ударом покончить с этой игрой, показав тем самым всему двору, что она не обманута.
Сначала тщеславие графа не простиралось дальше достижения превосходства над всеми соперниками, после чего, в случае успеха, он намеревался добровольно покинуть своё завоевание и устремиться к новым любовным приключениям… Он достиг первой цели. Но незаметно хитрый Амур, редко позволяющий безнаказанно шутить с собой, превратил игру гордости и тщеславия в серьёзное сердечное дело.
Прекрасная Лукреция, овладев сердцем графа и пристегнув его на цепочку к своей триумфальной колеснице, сама осталась верна своему плану, ибо её сердце в игре не участвовало. У неё не было сомнений, что если непокорному графу удастся разбить оковы и выйти из повиновения раньше, чем он получит свободу, чего она в тайне боялась, то на карту будет поставлена её репутация покорительницы мужских сердец, и насмешники будут не на её стороне. Поэтому Лукреция решила проститься с Ульрихом как раз в тот момент, когда он с наибольшим рвением старался завоевать её благосклонность. Неожиданно для этого представился случай. Граф Рупрехт из Кофернбурга, земляк и сосед графа Ульриха Клеттенбергского, приехал в Гослар, — обычное местопребывание короля Генриха, — чтобы представить двору свою краснощёкую кузину. Здесь он увидел прекрасную Лукрецию. А увидеть её — значит полюбить. Таков был удел всех рыцарей и дворян, съезжавшихся со всех концов страны в этот старинный имперский город, бывший тогда немецким Пафосом[222].
