Pskovoroda - Канон
Я тоже сел за стол — напротив крёстного, чтобы Панси и Дафна сели рядом. Они, поняв намёк, присоединились, потом справа от Сириуса села Флёр, а недовольная чем-то Белинда так и осталась сидеть на диване.
— Бель, — позвала её Флёр и изобразила выразительную гримасу на лице — мол, хватит отрываться от коллектива. Белинда села слева от крёстного и, не глядя на него, стала накладывать себе тостов. Его попытки поухаживать за ней были так же гневно отвергнуты. Завтрак прошёл в напряжённом молчании. Меня, по крайней мере, радовало, что на меня никто не дуется…
— Бель… — тихо сказал Сириус, допив кофе. — Ну, перестань уже…
— Перестань? — зашипела она. — Да я ночь не спала…
— Мы все не спали, — мягко сказал он.
— Я спал, — поднял я руку. Дафна и Панси согласно кивнули. — Вот, они тоже спали.
— Ничего же страшного… — начал было он, но тут же был безжалостно перебит.
— Ничего страшного? — зарычала она. — Ничего страшного? Ты, между прочим, за него в ответе! И что бы было…
— Я уже не ребёнок, — вставил я, но это только подлило масла в огонь.
— Ах, не ребёнок? — спросила она. — Тогда научись отвечать за свои поступки!
— Я… — начал было я.
— И думать о тех, кому ты дорог! — припечатала она.
— Да в чём дело-то? — по-прежнему не понимал я.
— В том, взрослый ты мой, что ты на почве собственной взрослости чуть не съехал с катушек, — вдруг успокоилась она. — Ещё бы чуть-чуть — и мы бы навещали тебя в Мунго, любуясь пускаемыми тобой пузырями. Сгорел ты, понимаешь? Что такое “стресс” или “перенапряжение”, тебе объяснять не надо?
— Я виноват, Щеночек, — вздохнул Сириус. — А ведь Цисси мне пыталась объяснить, что такое общение с Тёмным Лордом. И тебе пыталась, да ты не слушал.
— Ты, если мне не изменяет память, Панси? — спросила Белинда. Та кивнула. — Расскажи мне, как Алекс обычно себя ведёт. Каков он в общении?
— Лучше Дафну спросите, — перевела Панси стрелки. — Она больше с ним общается.
Белинда вопросительно посмотрела на Гринграсс.
— Ну, как, — пожала та плечами. — Нормально.
— Нормально? — переспросила Белинда.
— Ну да, — подтвердила Дафна. — Нормально. Спокойно, ни на кого не кричит, часто шутит. Иногда даже удивительно становится, насколько…
— То есть, не нормально, — поинтересовалась Белинда. — Если “удивительно”?
— Ну… — замялась Дафна.
— А по моим наблюдениям Алекс вспыльчив, ревнив и не терпит указаний от других, — повернулась Белинда к Сириусу. Тот даже поперхнулся.
— Откуда? — с возмущённым удивлением спросил он. — Откуда ты это взяла?
— Алекс, — обратилась она ко мне. — Тебе нужно перестать гасить всё это в себе. Ни к чему хорошему твоё показное спокойствие не приведёт.
— А что мне нужно делать? — удивился я.
— Злиться, — посоветовала она. — Орать. Топать ногами. Плакать. Иначе сгоришь.
— Вот ещё, — возмутился я. — Я мужик. Плакать не буду.
Она навела свой пальчик на Сириуса:
— А я ведь знаю, откуда ноги растут. И кто у нас мужик. А также учитель, наставник и пример для подражания.
— Я всё понял, — нахмурился Сириус. — Я исправлю.
— Ну, вы исправляйте, — я встал, с шумом отодвинув стул. — А мне ещё нужно вернуться во вчера…
— Зачем? — подозрительно спросил Сириус.
— Хагрид вернулся, — лаконично пояснил я. — Сценарий.
К середине дня я, наконец, освободился. С вечера мы навестили Хагрида, потом Гермиона ещё раз навестила его с утра, потом мы это всё некоторое время обсуждали. Во время завтрака этот боров, который пытался сломать Анджелине пальцы, пришёл к ней с огроменной охапкой роз и стал на коленях просить прощения. Она уже и не помнила, за что, и он принял непонимание на её лице за недовольство, и расплакался, роняя горючие слёзы на камень пола. Одна рука у него была полностью в лубке. Как мне позже стало известно, у него оказался сложный перелом, да ещё и со смещением, поскольку я не просто загнул ему пальцы, ломая, но ещё и повернул и потянул. Потом мы сидели за уроками, а потом я, открыв окошко, умудрился получить снежком в лицо. И как она его только докинула? Я немедленно оделся и побежал догонять обидчицу. Она со смехом от меня убегала прямо через снежное поле, но это ей не помогло — я был стремителен, как снежный барс, настигающий свою жертву. Я не неё прыгнул, хватая в охапку и закручивая, и упал в сугроб, а она — за мной. Потом мы поочерёдно пытались друг друга закапывать, обсыпая снегом, и хохотали так, что у меня закололо в боку.
Постанывая, я скорчился на утоптанной нами площадке, а она уселась рядом на колени, отряхивая меня от снега. Я невольно залюбовался — до чего она была красива! Из-под отороченного белым мехом капюшона голубого пальто выбивались пряди волос, покрытые инеем, ресницы тоже выглядели более пушистыми, щёки раскраснелись, оттеняя блеск голубых глаз. Я сел, и она стала отряхивать меня с другого бока.
— Ты знаешь, — сказала она вдруг, — а ведь она права.
— Кто? — не понял я. — В чём?
— Белинда, — пояснила Дафна. — Я иногда замечаю, как у тебя жилы на шее надуваются, когда что-то происходит… Но я обычно этим восторгаюсь… А ты правда ревнивый?
Я пожал плечами:
— Не знаю, честно говоря, — я заглянул ей в глаза. — Боюсь, моей ревности не так-то просто развернуться из-за моей самоуверенности.
— Ты хочешь сказать, что настолько уверен в себе, что даже представить не можешь меня с другим? — спросила она.
Зря, конечно. Я пожал плечами и отвернулся в сторону.
— Ой, ты опять это делаешь! — воскликнула она и порывисто прижала меня к груди.
— Что делаю? — спросил я, уткнувшись носом в её пальто.
— Вот это, с жилкой на шее! — сказала она. — Не надо, лучше закричи или ещё что-нибудь…
— Нет, Дафна, не закричу, — покачал я головой, заглядывая ей в глаза. — Я на тебя никогда не закричу.
— Мне так тебя сейчас хочется поцеловать… — пожаловалась она.
— Что тебя удерживает? — спросил я, позволив своим рукам сползти самую малость ниже дозволенного.
— Нахал! — шлёпнула она меня по рукам. — А вдруг мы с тобой губами приклеимся на морозе?
— Значит, нас с тобой тогда ничто не разлучит, — сказал я, привставая, чтобы дотянуться до неё.
— До весны, — напомнила она.
— Никогда, — помотал я головой и дотронулся губами до её губ.
Приближающееся рождество нервировало меня свыше всяких сил — я прекрасно помнил предписанную мне сцену, в которой я должен был целоваться с Чо. Она, словно чувствуя приближение своего звёздного часа, донимала меня своими преследованиями, зажимала в каком-нибудь укромном местечке, сначала краснела, а потом заводила со мной разговор о Седрике, начинала рыдать, и я спасался бегством. Наконец, настал решающий день… Вечер… Мои мысли лихорадочно метались в черепушке в поисках средства от видения моих губ на этом мокром лице… Бр-р-р! Уж лучше с Джинни! Бр-р-р! И зачем я про Джинни вспомнил!
Я нёсся на последнее в году занятие Отряда Дамблдора, и чуть не сшиб выпорхнувшую мне навстречу из-за угла девушку. Я толкнул ей так сильно, что она бы упала, не поймай я её… М-да, теперь она невесть что про себя подумает, когда я вот так держу её, опрокинув на колено и нависнув над ней…
— Луна! — поздоровался я.
— Гарри! — обрадовалась она и посмотрела куда-то мимо моей головы, под потолок. — О, смотри, омела!
Чур меня, чур! Я поставил её на ноги и отодвинул от себя.
— Я же тебе сказал, что в гарем не возьму, — строго сказал я.
— Ну, один поцелуйчик, ну малюсенький, — она пальцами показала, насколько малюсенький. — Трудно, что ли, сделать девушке подарок на рождество?
Я притянул её к себе, Крепко обнял и поцеловал в лоб.
— Ты ещё встретишь своего рыцаря, Луна, — пообещал я. — И пусть он не будет столь же красив и умён, как я…
— Зато он будет скромен и самокритичен, — засмеялась она, потянулась ко мне губами и чмокнула в щёку. — Я тебе уже говорила, что ты — лучший?
— Сегодня — нет, — ответил я. — Так что поспеши. Я люблю, когда про меня констатируют сухие факты.
Она потрепала меня по макушке, высвободилась и вприпрыжку поскакала дальше по коридору, что-то радостно напевая. Я глядел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом, а когда обернулся, меня чуть кондратий не хватил — прямо передо мной, весело поблёскивая глазами, стояла Астория.
— Привет, Тори, — сделал я попытку её обойти. — Давно не виделись!
— Давно, — согласилась она. — С самого завтрака, — она приложила запястье ко лбу, а другую руку к груди и, запрокинув голову, запричитала: — Сердце моё томится в разлуке…
Я не выдержал и фыркнул.
— Ну, что ты смеёшься, — вздохнула она. — У девушки, можно сказать, любовь, а ты…
— У кого? — удивился я. — К кому?
— Ну, Алекс, — надула она губки, — ну перестань уже надо мной издеваться!
Я так и не понял, когда она успела ко мне прижаться, но последнюю фразу она сказала, с придыханием заглядывая снизу в глаза. Так жалобно-жалобно… Я почувствовал, что та ледышка, которую я сейчас изо всех сил представлял себе на месте моего сердца, стремительно тает. Она, конечно, мелюзга, но — очень хорошенькая мелюзга!
