Анна Велес - Колдун высшего звена
Елена заставила еще раз пережить этот момент, заставила по-другому обратить внимание на собственные слова. Это чудо. Только ушиб. Это чудо… Он же сказал, ничего серьезного. Она даже заставила его вспомнить про того щенка, про то, что он помог ему найти новый дом.
Да. Теперь он уже понимал это по-другому. Он уже мог осознать. Но Галку он потерял. Они уже больше не были такими закадычными друзьями. Она вообще уже была другой. Да и он, помня пережитое, сторонился ее. Одно хорошо, теперь уже, по воле Елены, по другим причинам. Она заставила его культивировать в себе мысль, что именно он спас Галю от смерти. Теперь этот маленький секрет жил в нем и согревал душу. И пусть он никогда им не похвастается. Но сам-то он знает…
…Отец оказался извергом. Это открытие Эдик сделал, уже практически будучи взрослым мужчиной. Все слова матери оказались правдой. Часто из его комнаты доносились женские стоны. Слишком громкие в ночи и так похожие на те, что он слышал в комнате матери.
Врач тогда, конечно, так и не показал ему порно. Он ограничился лекцией по основам сексуальной культуры. Все звучало слишком схематично и заумно. И это еще ничего не значащее короткое слово «секс» никак не ассоциировалось у Эдика с ночными стонами. Они забивали и все воспоминания о байках однокурсников, его собственные ощущения от общения с девушками. Стоны возвращали детский страх. Самый сильный и так долго прятавшийся в глубинах памяти. Эдик не мог ненавидеть отца. Он слишком его любил. Но он уже не мог и простить. И еще… Эдик начал бояться стать таким же извергом. Ведь он часто ловил себя на странных и непонятных желаниях. У него был взрослый и быстрый ум. Однако тот день, когда погибла мать, надолго заморозил его эмоциональное развитие.
Эдик почти не спал. Даже когда отец не приводил домой женщин, сын все равно боялся и ждал… Когда стало совсем невыносимо, он поговорил с отцом.
– Прекрати это! – сердито сказал он как-то утром за завтраком.
– Ты о чем? – Отец был искренне удивлен его враждебностью и злостью.
– О тех женщинах…
– О боже! – Отец был ошарашен. – Так ты против…
– Да, я очень даже против! Зачем?
– Ну, – отец усмехнулся, – Эдик, ты уже не мальчик и сам хорошо понимаешь зачем. И я взрослый человек. Более того, я же не монах. Это естественная потребность. Природу не изменишь. И чего я должен объяснять тебе очевидное?
Для Эдика в этом не было ничего очевидного. Он тут же принялся оценивать услышанное. Неужели отец может относиться к такому, как к чему-то вполне нормальному? Эдик вспомнил и о своих странных желаниях. Может, что-то тут не так?
– Слушай, – отец дружелюбно улыбнулся, стараясь прервать вдруг затянувшееся молчание. – Если уж тебе это так мешает, я больше не стану приводить женщин домой.
– Было бы здорово, – чопорно отозвался сын.
– Хорошо. – Отец беззаботно пожал плечами. – Наверное, тебе это правда неприятно. Все же ты хорошо помнишь мать. И… извини, что не подумал о твоих чувствах. Единственная просьба. Потерпи сегодня последний раз. Я уже не могу отменить свидание.
Эдик угрюмо кивнул.
Елена уже не знала, чем вызваны эти сомнения парня. То ли это действовали внесенные ею изменения, то ли он просто сам реально мог осознать свою недоразвитость. Слишком много у него комплексов, слишком много страхов. Возможно, это были и последствия дара. Так сказать, побочные явления. Она сейчас не могла позволить себе задумываться, она просто хладнокровно сыграла на этих сомнениях.
…Следующая сцена, внедренная в память Эдика, была стопроцентным плагиатом дешевого любовного романа. Только за неимением опыта Эдик никогда не смог бы этого понять. Опять была ночь. Опять были стоны. Потом тихий разговор, а потом жалкий женский плач. Наконец, отец вывел гостью из своей комнаты, провожая до двери. В приоткрытую дверь своей комнаты Эдик мог хорошо их видеть. Незнакомая дама жалась к его отцу. Она выглядела очень несчастной.
– Я буду по тебе скучать, – заставив себя улыбнуться, сказала она. – По нашим разговорам, по твоему смеху, по этим ночам.
– Я тоже, – искренне признался отец. – Но… я не могу выбирать между тобой и сыном.
– Почему ты собираешься отказываться от нас? – взмолилась она. – У меня тоже дети. Но они бы поняли. В наших действиях нет ничего плохого.
– Я знаю. – Отец хотел побыстрее закончить тягостный для него разговор.
– Нам хорошо вместе в постели, – пыталась убедить она. – Мне слишком хорошо с тобой…
Эдик уже не слушал их прощания. Эти слова были слишком удивительны. Они просто поразили его. Как? Но то, что он с ней делает…
Елена вновь понеслась вперед. Вот Любовь Сергеевна сидит напротив него за столиком кафе, отец Эдика бережно держит ее за руку. У нее такие знакомые глаза. Серые, веселые, чуть грустные… Елена даже не стала задумываться. Перед мысленным взором Эдика встал образ Галки. Теперь самое трудное…
И все же он ее опережал. Он сам менял картину своих прошлых впечатлений, перекраивал под воздействием новой чужой информации, под давлением тех маленьких кусков ложной памяти, что она так нагло ему подсунула.
Вот он сидит рядом с Любой в машине. Она красивая, и он хочет ее. Он прекрасно понимает, что это значит. Но он хочет не ее реальную, а ту, наверняка уже повзрослевшую девочку, которую Люба ему так напоминает. Люба красива, Люба добра. Она его мачеха. Выбор его отца. Эдик невольно вспомнил ту картину, которую как-то ночью подсмотрел в их спальне. Отец ласкает ее губами, она запрокинула голову и стонет. А на ее губах полная счастья и любви улыбка… Да. Такие воспоминания заставляют поежиться. Эдик подумал, что ему самому срочно нужна женщина.
Они подъехали к автомастерской. Люба вышла, говорила с каким-то парнем в запыленной спецодежде, который смотрел на нее с восхищением и желанием. Эдик нахмурился. Уж нет. Она принадлежит им! Ему и отцу! Он вышел из машины. Парень окинул его равнодушным взглядом. «Будешь и дальше таращиться, ослепнешь», – пригрозил Эдик. Парень ему лишь нахально улыбнулся. Они сели обратно в машину и стали выруливать со стоянки. Парень смотрел им вслед. Но вот, наконец, отвернулся. У него в руках был какой-то баллон. Эдик хотел открыть окно и крикнуть «осторожно», но парень уже успел нажать на крышку, слишком занятый своими мыслями. Струя какой-то жидкости ударила ему в лицо. Эдик, шокированный, отвернулся.
У его приятельницы в университете частенько болело горло. Однажды, когда она в шутку начала ссориться с ним, у нее начался приступ. Кашель просто лишал ее сил. Хорошо, кто-то из ее однокурсников догадался вызвать «Скорую».
Ее парень только недавно побрился налысо. Он выглядел смешно и нелепо, смущался и все время тер лысый череп. Эдик пошутил, что, наверное, у него грибок…
Леля ему очень нравилась. Обидно, что она не видела никого вокруг себя, кроме своего друга. Она и говорить-то могла только о нем. И все время прихорашивалась. «Смотри, как бы у тебя прыщи не высыпали, – немного злорадно посоветовал Эдик. – Где тогда будет твой любимый?»…
Саша… Она так была похожа на Любу! Просто чудо. Эдик поверить не мог, что бывают такие похожие женщины, не связанные родством. Саша его не любила. Эдик чувствовал себя обиженным. «Вот будет смешно, если твоя дочь в меня влюбится», – как-то сказал он ей. «Странные фантазии». – Она почему-то разозлилась. «Хорошо, – покорно согласился он. – У тебя не будет дочери…»
Сцена с профессором, Олесей и Мишкой запомнилась ему слишком хорошо. Профессора он, правда, почти и не помнил. Еленины старания практически полностью уничтожили память о том пожелании, которым Эдик успел наградить ученого мужа. А вот сцена с прилюдным поцелуем вызвала у него массу негативных эмоций. Он все еще не мог воспринимать интимные вещи спокойно. Тем более что в Олесю Эдик был влюблен. Елене пришлось вставить немного сумбурную сцену, будто Макс и Наташка при нем обсуждали этот случай в почти опустевшем коридоре университета.
– Ну, о чем они думают? – раздраженно вопрошала Наталья у мужа. – Если у парня какие-то свои заморочки на суицид, то чего девушку-то в это втравливать?
– Природу не обманешь, – почти как и отец Эдика, ответил Макс. – Хочет он ее. Любовь и смерть… Романтика!
– От всего этого за версту воняет фрейдизмом, – вынесла приговор ведьма, брезгливо морщась. – Умереть в объятьях любимой… Бред.
– Такая у нас работа… – философски изрек Макс. – А что до этого дела… Вообще в этом что-то есть. Приказать себе умереть и…
