Андрей Белянин - Сотник и басурманский царь
Развёл руками Господь, волей небесною казака перед очами своими светлыми ставит:
– Ни в раю, ни в аду ты ко двору не пришёлся. Куда ж мне определить тебя, детинушку?
А казак глазки опускает скромненько и просит робким полушёпотом:
– Дык на землю-матушку нельзя ли? Ведь и недогулял вроде, и война германская, того гляди, без моего участия к концу придёт. А как сподоблюсь куда, так уж по вашей божьей воле в единый миг предстану, не откажусь…
– Ещё б ты отказался, – Господь усмехается. – Ладноть, иди уж, да смотри у меня…
Ахнуть не успел казак, как стоит он на поле бранном и держат его под руки товарищи верные, а в небесах синих тока крест православный из облаков розовых тает…
Вот с тех пор и пошло по Руси божье откровение: настоящему казаку ни в раю, ни в пекле места нет, а тока на родимой земле, на лихом коне, с верной шашкою. Любо жить, братцы, и умирать не страшно, потому как – казачьему роду нема переводу!
Как казак сироту от свадьбы избавил
В одной деревеньке жила-была девка. Сирота-сиротинушка, одна тока тётка старая из родни у ней и осталася. Да и девка-то сама собой обычная, душа лиричная, всё в меру, небольшого размеру, нраву весёлого – есть такие в сёлах…
Вот как-то раз по бабьему лету пошла она с подружками в ночь гулять, хороводы водить. Ну там пляски, гулянки всякие, частушки народные, парни через одного тверёзые… Поют да хохочут, разных девок щекочут, с ними же обнимаются, в любви признаваются, прячутся по двое – дело-то молодое…
Девка от подружек не отстаёт, веселится как умеет, а тока глядь-поглядь, да и начал крутиться вокруг ней парень. Сам высокий да красивый, одет нарядно, пострижен опрятно, в красном да чёрном – смерть девчонкам! На других-то и не смотрит, а всё вокруг сиротинушки вьётся: то спляшет перед ней, то песню громче всех запоёт, а уж через костёр высокий не тока прыгал, а и перешагивал, эдак с расстановочкой. Всё ему нипочём! Девке-то лестно таковое внимание, краснеет она, за ручку себя подержать дозволяет, внимает речам сладким.
– Уж ты скажи, краса милоликая, пойдёшь ли замуж за меня?
– Ой, ну я подумаю…
– Да ты сразу скажи – жить мне теперича али помереть?
– Ой, ну я не знаю…
– А коли откажешь молодцу, сей же час при тебе полное самоубийствие исполню! Вона об пень башкой, и вся недолга…
– Ой, ну я согласная…
Дали они друг дружке слово верное, прилюдное, да и опять всем хороводом в пляс пошли. Подружки всё косятся, завидствуют – эдакого барина неместного отхватила дурёха… А тут незаметно и ночь прошла, небушко розовым окрасилось. Наречённый взбледнел как-то, потом потом покрылся, а с первым криком петушиным – рассыпался чёрным пеплом по ветру! Тока и донеслось из-под сырой земли:
– Вот уж я за тобой приду, невестушка-а…
Тут тока и поняли все, что был энто всамделишный чёрт! А сирота ажно так в крапиву и села – поняла, кому слово дала, за кого замуж собралася…
…Поутру вой на всё село! Виданное ли дело, чёрт живую девку просватал, а кто сам доброй волей нечистому поручился, тому спасения нет. Поп в церкови и на порог не пустит, и грех не отпустит, да ещё поглядит грозно, что ж теперь реветь – поздно…
Ну а покуда она плачет-убивается, у старой тётки в ногах валяется, шёл вдоль деревни казак! Из краю ордынского, от шаха хивинского, кудряв головой, собой удалой, при форме, при шашке, в чуть мятой фуражке, идёт-шагает, на груди «Егорий» играет! Вроде бы дел у него в той деревеньке и не было, другой бы прошёл да не оглянулся – мало ли с чего девка глупая слезами заливается… А этот не стерпел:
– Что ж за печаль-кручина такая у вас приключилася? Али помер кто?
Девке тож выговориться надо, она и рада, цельный час казака грузила, всё как есть изложила… А закончила рассказ – снова в слёзы сей же час!
– Ладно, девка, тока не ной. Осень на дворе, а ты сырость разводишь. Пусти-ка меня в избу, посижу-покумекаю, как твоему горю помочь…
Ну сирота да тётка в дом его приглашают, за стол сажают, подают остатки каши да ещё щи вчерашние. Казак за всё благодарствует, а сам лоб морщит, думу думает. Долго думал, соопределялся, в уме взвешивал, а потом и говорит:
– Надо замуж идти! Коли слово дадено, так бери честь и неси – много дур на Руси… Доставай самое что ни на есть разнарядное платье да платок поцветастее, а соседям накажи и носу через забор не просовывать – не ровён час, цельным кагалом нечистая сила за невестой явится!
Девка, как снулая рыба, сказала «спасиба», и хоть слёзы роняет, а что велено исполняет. Вот закатилося ясно солнышко, отпели петухи зорьку вечернюю, собирается сирота во последний путь. Не успела платья переменить, как за окошком стук да гром! Едет-скачет цельный кагал свадебный – три телеги разбитые, всякой нечистью набитые: тут и лешие, и овинные, и бесовки рылосвинные, и скелеты с балалайками, и кикиморы, и бабайки… А впереди всех женишок – наиглавнейший чёрт! Уже ничем и не скрывается, ни под какие личины не рядится – за своим пришёл, за обещанным!
Сирота как в оконце глянула, так и в обморок… А казак времени не теряет, надевает поверх формы платье девичье, платком накрывается, сапоги под подолом прячет.
– А и где ж тут моя суженая?! – чёрт кричит.
– А и тута я, родимый, не радуйся. – Казак из дверей выходит.
Уж нечисть вой подняла, смех да шутки, им же праздник – душу христианскую извести.
– Один поцелуйчик! – Чёрт разлакомился, да казак его с размаху кулаком в пятак.
– Не сметь, – говорит, – до венца и облизыватца!
Ещё громче взревели гости, на телегу «невесту» сажают, на кладбище везут, дескать, там и обвенчаетесь. Чёрт нос протёр да вновь полюбовности строит:
– Дайте-кась ножки вашей нежной докоснуся…
– Не сметь, – казак ответствует и наступает сапогом чёрту на копытце. – До алтаря и не лапай зазря!
Рогатый ажно взвизгнул от боли немыслимой. Ему уж и женитьба не в радость – какую драчунью выискал, даром что сиротина, а дерётся не хуже мужчины…
Подъезжают они к старому погосту, меж крестов проходят, а тут холм могильный прямо на их глазах и раскрывается.
– Вот, – чёрт говорит, – и постеля наша брачная. А у вас, кажись, сзаду юбка примялася, ужо поправлю…
– Не сметь! – казак рявкает, пнув нечистого промеж ног. – До брака не хватай за всяко!
Бедный чёрт на коленки брякнулся, слова вымолвить не может, чует – женихалку отбило напрочь! Ещё чуть-чуть, и хоть на паперти пой фальцетом… А нечисть уж с телег пососкакивала, кругом стоит, в ладоши плещет, зубами скрежещет, всей толпой захотела девичьего тела! Кой-как чёртушка встал да и высказался:
– Вот кладбище мёртвое – это церковь наша! Упыри да ведьмы – гости с дружками, плита могильная – алтарь! Так скажи при всех, идёшь ли за меня, краса-девица?
– Отчего ж не пойти, коли не шутишь.
– Я шучу?! – ажно захохотал нечистый. – Да я тебя хоть в сей же миг готов на руках унесть в могилу!!!
– Охти ж мне, – казак притворно вздыхает, – а не хочешь ли послушать сперва, как сердечко девичье стучит?
Подпрыгнул чёрт от радости, сладострастием заблестел, грешными мыслями оперился, да и кинулся к казаку на грудь. А на груди казацкой, под платьем невестиным тоненьким, – сам Егорьевский крест… Прямо через ткань белую на пятачке чертячьем своё отражение выжег! Дурным голосом взвыл женишок рогатый…
Казак платье сорвал да за шашку:
– Эх, порубаю в колбасу, бесово племя! – да как зачал махать клинком крестообразно, в православной траектории, только нечисть и видели!
Возвернулся он к утру, сам потный, весь день спал с усталости. А уж прощаясь, девке-сироте рубль серебряный оставил, на приданое. Пусть и ей, дурёхе невинной, когда-никогда счастье будет…
Как казак студента от пекла спас
…Продал как-то раз один студент душу чёрту. Дело, что и говорить, не особенно красивое, однако в былые времена встречалось не так уж редко. Да и продал-то по глупости, за смешную, можно сказать, цену… Ляпнул, не подумав, разок, дескать, замучили профессора университетские, у них, мол, и сам чёрт экзамен не сдаст!
Ну а нечистому тока намекни – уж тут как тут: хвостом вертит, учёность изображает, помочь обещается всячески. Поговорили они как два интеллигента, да и подписал студент жёлтую бумагу с буквами красными! О том, что, дескать, передаёт он душу свою бессмертную чёрту в руки, а за то ни один профессор его ни в чём нипочём срезать не сможет.
Сами знаете, откуль у энтих молодых атеистов о душе понятие, им бы тока Бога за рукав пощупать да и тиснуть в книженцию, мол, «материальных доказательств не обнаружено, а то, что есть, безобъективная иллюзия», во как!
Сроком поставили тот день, когда студент самый распоследний экзамен сдаст. Всё честь по чести: серы нюхнули, договор скрепили, по рюмочке опрокинули за сотрудничество, и кажный к себе пошёл, собою довольный.
Уж о чём чёрт думал, нам неведомо, а тока студент оченно счастлив был! Он, вишь, человек городской, образованный, знаниями перегруженный, премудростями книжными набитый, решил – что ему стоит нечистого обмануть? Трудно ли умеючи «вечным студентом» стать… Знай учись через пень-колоду, чтоб и выгнать жалко, и в люди выпустить стыдно! Мало ли таких… То-то облапошится хвостатый, долгонько будет меж рогов чесать, души атеистической дожидаючись…
