Евгений Щепетнов - Монах. Шанти
– Ты чего разошелся-то? – слегка растерялся Урхард и, нахмурившись, спросил: – А как тогда с долгом лекаря? Вы же должны жалеть людей, лечить их! У самого-то сердце не екает, когда отказываешь больному, у которого нет денег на лечение?
– Всех не вылечишь, – скривился маг, – я бесплатно не работаю. Мне тоже надо как-то жить. Дом хороший, лошадей, повозку удобную, слуг, жену содержать, пару любовниц. Детей – само собой, кому-то же надо подзатыльники давать… маленькие чудовища. В общем, ты за свои товары деньги берешь, а почему я должен продавать свои услуги бесплатно?
– Не знаю… мне кажется, тут немного другое дело. И вообще, чего ты разговор завел? Из-за половинки золотого, что ли? Да отдам я тебе, не ной! Два дома имеешь, табун лошадей, ешь-пьешь на серебре и злате, и все мало?! Хватит, дело делай!
– А ты мои деньги не считай! – огрызнулся лекарь, профессионально ощупывая плечи Андруса. – Свои считай! Я дело свое знаю! В общем, не надо ему никакого лечения. Отдых и много еды. Учти, не будешь его кормить как следует, он может умереть. Парень должен есть много, постоянно, по крайней мере пока не восстановит нормальную форму. Сейчас он балансирует на краю пропасти. Недавно случилось что-то такое, что забрало у него массу сил, просто огромное их количество, и он едва не загремел в яму. Что случилось – тебе, как вижу, ведомо, а мне неинтересно. Еще есть вопросы?
– Осмотри меня. – Урхард решительно сдернул куртку и рубаху. – Что видишь?
– Мужчину не первой молодости, украшенного кучей шрамов, – усмехнулся лекарь. – Для своих лет ты в хорошей форме и, как мне кажется, довольно прилично похудел. Кожа ослабла. Оп! Интересно, как ты выжил после такого ранения в живот?! Кто тебя лечил? Шраму лет десять? Больше?
– Лет десять, говоришь? – посерьезнел Урхард. – А что скажешь насчет этих шрамов – вот и вот?
– То же самое. Залечены давно, чисто. А вот как с животом? Кто этот умелец? Как ты умудрился выжить? Так кто лекарь?
– Есть такой, – усмехнулся Урхард. – Не скажу. И не зазнавайся – не один ты такой знаменитый лекарь.
– Хотел бы я пообщаться с этим человеком, – пробормотал маг, задумался и, опомнившись, снова заговорил о деле: – В общем, так: все перевертыши обладают огромными способностями к восстановлению, если у них есть питание. Убить их невероятно трудно. Чтобы у твоего парня остались такие шрамы, он должен был быть весь переломан. Избит, как под горным камнепадом. Но выжил. Корми, пои – и получишь великолепного жеребца для своей дочери. Все, моя работа окончена!
Лекарь протянул руку за спину, Урхард вложил в узкую ладонь две монеты, и через минуту мага как ветром сдуло из маленькой комнаты.
– Давай-ка одеваться! – Урхард приподнял с кровати Андруса, голова которого раскачивалась из стороны в сторону, и медленно и осторожно стал одевать.
В голове постепенно прояснялось, слабость и дрожь отступали. Андрус отяжелел от съеденного и выпитого и жевал по инерции, без аппетита, как лекарство, поглощая мясо кусок за куском, под внимательным взглядом Урхарда.
Наконец совать съестное было уже некуда: непереваренные куски чуть ли не подкатывали к горлу, и тогда Андрус запротестовал, отодвинув чашку, к которой так и тянулись его руки. Мозг требовал еды, но желудок не справлялся с таким ее количеством. Нужно было выждать хотя бы полчаса.
– Ну что, в силах говорить? – Урхард огляделся по сторонам, убедился, что их никто не подслушивает, и снова обернулся к Андрусу. – Ты что-то помнишь? Помнишь, как меня лечил? Что ты сделал? Как ты сумел? Расскажи! Я сгораю от любопытства! Ты маг? Лекарь? Что ты вспомнил? На каком языке ты говорил? Что это было?
– Я ничего не могу тебе сказать, – медленно ответил Андрус, вытирая губы запястьем руки, перевитой мощными венами. – Прости.
– Не можешь или не хочешь? Не помнишь или не считаешь меня достойным того, чтобы сказать? – нахмурился купец.
– Я ничего от тебя не скрываю. Просто мне нечего сказать. Когда ты умирал, я был в таком отчаянии, так перепугался, распереживался, что вдруг увидел вокруг тебя свечение, будто… я не знаю, как объяснить. Ты светился. А где раны – свечение было красным и черным. И тогда я понял – надо забрать болезнь на себя. И я забрал. Как? Ну что я могу тебе сказать? Если сам не знаю… А про язык вообще ничего не знаю. Мне снились сны… кошмары. В них я воевал. Где – не знаю. Кем, как – не знаю. Странная одежда – вся в пятнах… странное оружие – трубки, выбрасывающие маленькие снаряды. Странные телеги – они двигаются сами, без лошадей. Я знаю, что это моя жизнь, знаю, что был там, что для меня все это было нормально, но ничего не могу пояснить. Смотрю, как на тени на стене, и ничего не могу сказать. Моя жизнь сейчас здесь, другая, понятная, хоть и довольно беспокойная. Та жизнь – странная и страшная. Я не хочу той жизни!
– Ладно… извини. Все любопытство. Но давай рассуждать – если ты умеешь лечить людей, ты представляешь…
– Не умею, – отрезал Андрус. – После того как я тебя вылечил, едва не ушел на тот свет. Не умею! Сколько я был без сознания?
– Сутки, – вздохнул Урхард. – Сутки ты был без чувств. Я побежал за этим выжигой, боялся, что ты загнешься. Кстати, он и правда лучший лекарь в мире. Он таких безнадежных больных вытаскивал – никто не верил. Как человек – полное дерьмо. Впрочем, таких много, мне кажется, большинство.
– Потому что содрал с тебя два золотых? – усмехнулся Андрус и снова пододвинул к себе чашку с мясом и острым соусом, пахнущим пряной травой.
– Да нет, – серьезно ответил Урхард, – не в этом дело. Все мы делаем деньги и этим живем. Но мне кажется, что нельзя быть таким бесчувственным, когда лечишь людей. Нельзя быть таким злым, таким стяжателем… таким… не знаю, как сказать.
– Я понял тебя, – с набитым ртом пробормотал Андрус. – Скажи, а где мы сейчас находимся? Вообще, что это такое за заведение?
– Трактир. Гостиница. Сюда мы и ехали, – пожал плечами купец. – Очень хорошее, приличное заведение. В основном останавливаются купцы. Сейчас все в лавках, разбежались по делам, но к вечеру соберутся, и вот тогда начнется! Игра в кости, танцы, выпивка… А потом комедианты подтянутся, будут показывать всяческие трюки, весело!
– А ты чего не разбежался по делам? – подмигнул Андрус. – Ты не забыл, для чего мы сюда приехали? Что-нибудь сумел сделать?
– Все сумел сделать! Это только дураки бегают без толку. А я нашел агента, он разослал своих людей по городу и сейчас подбирает мне лавку и дом. А вот что касается тебя… тут нужно подумать. Пока я не готов тебе что-то сказать. Тем более только пару часов назад ты лежал пластом и был похож на покойника, так что говорить о том, что ты готов работать, было бы преждевременно. Ты ешь, ешь! Лекарь велел тебе есть, и побольше. Хочешь еще чего-нибудь вкусненького? Бараньи ножки со специями? Как они тебе? Здесь добавляют в соус травку из Леса, называется она горгонола – у соуса особый вкус! Замечаешь? Вот. Ешь, ешь… набирайся сил.
Шанти медленно и бесшумно поднималась по узкой лестнице на крышу. Сейчас она выглядела как большая черная кошка, гибкая, искристая и гладкая. Некогда в таком виде драконица преодолела две страны, путешествуя на плече друга, так что прыгать в кошачьем облике ей было несложно. И даже приятно – вспоминалось, как они с Андреем странствовали по миру, хорошие были времена!
Она невольно вздохнула и стрелой взлетела по ступеням, удостоверившись, что ее никто не видит. Впрочем, даже если и видит, что он расскажет? Что видел большую черную кошку, превратившуюся невесть во что? Кто ему поверит?
Шанти вдохнула ночной воздух, насыщенный запахами сада, цветущего вокруг дворца, и вздрогнула – ветер подул со стороны дворцовой площади, и это было противно. У кошек очень острый нюх, гораздо чувствительнее человеческого, а тут будто по носу врезали поленом – запах нечистот, пота, прогорклого дыма. Так пахла армия мятежников, обложившая дворец.
В ночной тьме разносились гулкие удары – мятежники пытались выбить ворота своим дурацким тараном. Шанти презрительно усмехнулась – лучше бы башками своими глупыми били! Все больше пользы. Это надо же – в окованные железом ворота и долбать обычным бревном! Ну не идиоты ли?! Потом задумалась: может, не так и глупы? Время тянут, показывают хозяевам, как прилежно трудятся. Ждут магов…
Горели костры, вокруг них сидели и лежали солдаты, глядя в огонь, пожирающий остатки смолистого дерева, ранее росшего рядом, на газоне, вытоптанном и превращенном в помойку. Далеко в городе шумела толпа, громящая лавку бакалейщика. Сам он давно уже покинул негостеприимную столицу, спрятавшись в пригороде, а лавка долго оставалась недоступной погромщикам, все больше и больше привлекая внимание именно своей недоступностью – ведь просто так не будут закрывать окна стальными ставнями? Значит, есть что-то ценное! Одержимая жаждой наживы толпа все-таки вломилась в лавчонку, но не обнаружила ничего, кроме полупустого мешка с овсяной крупой да пары мешков с мукой, тронутой жуками. Лавочник успел вывезти товар, будто в насмешку оставив погромщикам непригодную для еды дрянь.
