Pskovoroda - Канон
Разбудило меня шипение. Почти что настоящее змеиное шипение, только вот исходило оно из моей постели. И ещё я сразу почувствовал тяжесть, которая давила мне на грудь и на плечи.
— Какого чёрта ты здесь делаешь? — зашипели справа.
— Отдыхаю, не видишь что ли? — раздалось шипение слева. — Детям нужен здоровый сон.
— Детям нужно спать в своей кроватке, — не сдавалась змея справа, — а не прыгать в постель к чужим женихам.
— А я и не прыгала, я тихонько заползла, — так её, змеи прыгать не умеют.
— А ну, выметайся! — шипение справа стало совсем рассерженным.
— Чего это? — снова зашипела змейка слева.
— А того... Если родители тебя застукают, нам всем мало не покажется! — прошипела правая змея. Слева раздался вздох, и тяжесть на моём левом плече исчезла. — И попробуй только его поцеловать! — предупредила правая. — Я тебя потом так поцелую!
Ещё один вздох, и босые ноги спрыгивают на пол, потом я слышу шуршание домашних тапочек и едва слышный щелчок дверного замка. Тяжесть справа тоже исчезает. Я открываю глаза и натыкаюсь взглядом на задумчиво изучающие меня небесно-голубые глаза Дафны. На моей груди спит чёрная кошка, изредка подёргивая правым ухом.
— Ты знаешь, — прошептала Дафна, укладывая руку мне на грудь и упирая в неё подбородок, — кажется, у нас — проблема!
— Что, Тёмный Лорд таки получил власть над миром? — пошутил я.
— Нет, — она качнула головой, — Тёмный Лорд — это мелочи. Всё хуже. Значительно хуже.
— И что за проблема? — спросил я.
— Кажется, Астория положила на тебя глаз! — с максимальной серьёзностью заявила Дафна.
— Я понял, — кивнул я. — Всё пропало. Это конец. Можно один прощальный поцелуй?
— А я зубы ещё не чистила! — сказала она.
— Ерунда! — я потянулся к лежащей на тумбочке палочке и прошептал заклинание. — Так лучше?
Дафна удивлённо провела по зубам языком.
— М-мм! — сказала она. — А что за заклинание? И где ты ему научился?
— Я тебе потом расскажу. Давай сначала с моей просьбой разберёмся.
— Ну, давай! — она хитро улыбнулась, приподнимаясь надо мной на локтях, и прикусила губу, разглядывая меня. Вспомнив о её требовании этой ночью, я провёл когтями по её спине. Она блаженно прикрыла глаза и запрокинула голову, выгибаясь точь-в-точь, как это сделала бы лежащая у меня на груди Мурка. Потом склонилась надо мной, укутывая меня водопадом своих волос цвета солнечного света, и прижалась к моим губам. Это было ужасно приятно до тех пор, пока я не почувствовал жуткую боль в груди.
— М-м-ма-а-а! — я вырвался и вскрикнул. Дафна сначала изумлённо на меня смотрела, а потом удивление на её лице уступило место гневу.
— Мурка! А ну, брысь отсюда!
Кошка, которая, проснувшись, решила поточить о меня свои когти, с непринуждённым видом спрыгнула с кровати и, обойдя её, направилась к двери. Там она прыгнула на ручку, продавливая её своим весом и толкая дверь, приоткрыла себе проход и так же грациозно выскользнула в него, махнув на прощание кончиком хвоста.
— Чёртово создание! — выругалась Дафна и положила руку на мою грудь, уже украсившуюся капельками крови. Я потянул её через себя, укладывая на постель по левую руку и горя энтузиазмом продолжить то, от чего нас столь бесцеремонно оторвали. Только я прижал её к себе и коснулся её губ, как рядом раздался хлопок. Дафна подняла голову.
— Мисс, хозяйка просила напомнить, что завтрак — через двадцать минут! — раздался из-за моей спины дребезжащий голос.
— Хорошо, Чанки, спасибо. Оставь нас, пожалуйста!
Раздался ещё один хлопок. Вместо того, чтобы просто слезть с кровати, Дафна решила перебраться через меня, и на этом мы потеряли добрых минут десять. Лишь когда я с рукой, прижатой к лопатке, взмолился о пощаде, моя нежная невеста перестала упираться коленом мне в позвоночник и оттягивать мою голову назад двумя пальчиками, засунутыми мне в ноздри, и согласилась, наконец, со мной расстаться, хотя и издала при этом вздох сожаления. Ещё пару минут после того, как дверь за ней мягко закрылась, я разминал затёкшую руку, а потом в темпе бросился одеваться.
Ба! Знакомые всё лица! Как вчера ужинали, так в том же составе и собрались на завтрак у Гринграссов. В ожидании звонка присутствующие разбились на несколько кучек — трое девушек о чём-то шепталась у окна, причём, когда я вошёл, они дружно на меня поглядели и прыснули от смеха. Ну, и неправда, не такой уж он у меня и маленький! Сириус, держа маму и Перасперу под локотки, что-то самозабвенно вешал им на уши своим хриплым басом, а папа с Дэниелом, сидя на диванчике у входа в обеденный зал, о чём-то ругались, причём, похоже, не в первый раз.
— Слушай, как тебе не стыдно! — с жаром вещал отец. — Обижаешь сиротку. У него же, кроме мамы и папы, никого нет! Двадцать пять!
— Это неправда, да! Это неправда! — отвечал мистер Гринграсс. — Я высоко ценю твоего уважаемого сына, но всему есть предел, да! Восемнадцать!
— Да имей же совесть! Ты же... Ты же все-таки не эрклинга получаешь, а зятя, и какого — гриффиндорец, герой, спортсмен, красавец! И за все это я прошу двадцать пять гиппогрифов, даже смешно торговаться!
— Аполитично рассуждаешь, аполитично рассуждаешь, клянусь, честное слово! — покачал головой Дэниел. — Не понимаешь политической ситуации! Ты жизнь видишь только из окна своего персонального кабинета, клянусь, честное слово! Двадцать пять гиппогрифов в то время, когда наш Депертамент ещё не полностью рассчитался с Министерством по драконьей коже и крови.
— А ты не путай свою личную кожу с министерской!
Тут Гринграсс разгневанно вскочил, а папа вскочил вместе с ним.
— А я, между прочим, мистер Паркинсон, вами сюда и поставлен, чтобы блюсти интересы Министерства. Садитесь... Пока... — папа ошарашенно сел, а Дэниел, нависнув над ним, продолжил: — В общем, так — двадцать гиппогрифов...
— Двадцать пять! — отчаянно вскинулся отец.
— Двадцать! — отрезал Гринграсс. — Двадцать! Ковёр-самолёт "Розен лев"...
— Что?
— Финский, хороший! — пояснил Дэниел. — Почетный орден... Сам себе выдашь. Кто у нас начальник, в конце концов, я или ты?
— И бесплатную путёвку! — с надеждой предложил папа.
— На Исландию! — оборвал его Гринграсс.
— Да хоть в Сибирь! Главное, чтобы в отпуск! А ты, как мой заместитель, будешь всем заправлять!
— Ну, хорошо, — согласился Дэниел, протягивая руку.
— Ну, хорошо, — подтвердил папа, хлопнув по ней. В этот момент они увидели меня, наблюдающего эту сценку, и отчего-то жутко смутились. Дэниел даже покраснел, а отец проявил внезапный интерес к росписи на потолке. Я пожал плечами и двинулся к девушкам. За моей спиной раздалось дружное покашливание, а потом папа тихо, думая, что я их уже не слышу, сказал:
— Значит, так — невеста согласна, родственники — тоже, а вот жених...
Я навострил уши и максимально замедлил шаг, чтобы не так быстро удаляться от что-то обсуждающих отцов. Дэниел едва слышно поцокал языком, и я даже представил, как он сокрушённо качает головой:
— Да. Плохо мы еще воспитываем нашу молодежь. Очень плохо! Удивительно несерьезное отношение к браку.
— А кто вообще спрашивает жениха? — чуть громче, чем нужно, спросил отец.— Мешок на голову — и под венец!
— Да, это верно, очень правильное решение. — Я уже почти ничего не слышал, а лишь додумывал за Дэниела, выхватывая отдельные слова. — Только я лично к этому не буду иметь никакого отношения.
От этого невольно подслушанного разговора у меня осталось какое-то смутное ощущение, хоть я ничего и не понял из него. Словно какая-то беда надвигается. Причём, вполне может быть, что на меня.
— Алекс! — радостно бросилась мне на шею Астория и тут же сдала товарок: — А мы тут тебя обсуждаем!
— Да? — подозрительно спросил я старших девиц, безуспешно пытаясь отодрать от себя младшую.
— Да, — ответила Дафна. — А что тут такого? Мы обсуждали твои достоинства...
Ну вот, я так и знал!
— Причём, в особенности те, что имеют микроскопические размеры! — добавила Панси.
Ну, зачем пальчиками-то размер показывать? К тому же, совсем не такие уж они у меня и микроскопические! А позавчера так таращилась, что глаза даже в темноте можно было разглядеть! Что за лицемерие!
— Мы, собственно, о твоей совести речь ведём! — заметила Дафна.
— Кто-нибудь, отлепите её от меня! — простонал я, отчаявшись стряхнуть Асторию, которая с причмокиванием уже тянулась к моей щеке.
— Астория, фу! — коротко сказала Дафна. Её сестра нехотя разжала руки, сползая по мне на пол, и сразу надула губки. Облегчённо вздохнув, я шагнул к Панси:
— Можно тебя на пару слов?
Она в непонимании посмотрела на меня, но, однако, коротко кивнула и повела меня в соседнюю комнату. Когда мы вошли и я закрыл за нами дверь, она спросила меня:
— Что ты хотел, Алекс?
— Зови меня «Поттер», — сказал я ей, притягивая к себе. Через три минуты нас прервал звук гонга из обеденного зала. Панси, восстанавливая дыхание, быстро пробежалась ладонями по волосам, которые я успел слегка взлохматить, и, с улыбкой взяв меня за руку, потащила к столу. За завтраком меня ждало новое открытие. Если наш повар был безупречен на обед и на ужин, то повар Гринграссов оказался непревзойденным мастером завтрака. Я ещё никогда не пробовал столь нежного омлета, столь хрустящих и одновременно мягких круассанов; после того, как я отведал домашнего джема, я понял, что желудок мой слишком мал, а увидев миллион тарелочек с разнообразными закусками, я понял, что и день тоже короток. Ел я, конечно, быстро, но аккуратно, и в какой-то момент, бросив взгляд на маму, я заметил, что она просто сидит, умилённо сложив руки на груди, и с нежной улыбкой наблюдает, как это всё исчезает у меня во рту, время от времени поднося к глазам платок. Я отложил приборы и салфетку в сторону и попросил у хозяина разрешения встать на минуту из-за стола. Дэниел кивнул, и я, обойдя стол, обнял маму сзади, спрятав лицо на её шее. Она подняла руки, обнимая меня в ответ, а папина рука потрепала мне вихры. Справившись с чувствами, я поцеловал маму в щёку и в полной тишине вернулся на своё место. С двух сторон на мои колени легли маленькие ладошки, сильно мешая справиться с позорной влагой, готовой покрыть мои щёки.
