Агата Кристи - Серебряное зеркало и другие таинственные истории
Не обращая внимания на последнюю фразу — это была, очевидно, глупая шутка — Ван Чил попытался уличить юного браконьера.
— Ты сказал, что охотишься на зайцев? Глупости! Как говорится, не по плечу одежка! (Поскольку мальчик был совершенно гол, поговорка пришлась не к месту.) Здешние зайцы не так-то легко ловятся.
— Ночью я охочусь на четырех ногах, — последовал загадочный ответ.
— Вероятно, ты имеешь в виду, что охотишься с собакой? — рискнул предположить Ван Чил.
Юноша медленно перекатился на спину и засмеялся низким смехом, который походил на довольное хихиканье и в то же время неприятно смахивал на рычание.
— Не думаю, что какой-нибудь собаке понравится мое общество, особенно ночью.
Ван Чил угадывал что-то несомненно жуткое в этом юноше со странными глазами и странными речами.
— Ты не должен оставаться тут, — заявил он властно.
— Я думаю, лучше мне быть здесь, чем в вашем доме, — ответил юноша. Ван Чила не на шутку встревожила мысль о том, что этот голый дикарь появится в его доме, где всегда царили опрятность и порядок.
— Если ты не уйдешь, мне придется прогнать тебя силой, — сказал Ван Чил.
С быстротой молнии юноша метнулся в воду и в один миг преодолел почти половину расстояния, отделявшего его от Ван Чила. Для речной выдры в этом движении не было бы ничего необычного, но такие повадки у мальчишки напугали Ван Чила. Невольно он сделал шаг назад, поскользнулся на влажной траве и едва не упал; желтые тигриные глаза парня оказались вровень с его глазами. Инстинктивно он прикрыл горло рукой. Юноша снова рассмеялся; на этот раз в его смехе рычание явственно преобладало над хихиканьем. Потом он совершил еще одно молниеносное движение и пропал в зарослях травы и папоротника.
— Что за необычное дикое животное! — воскликнул Ван Чил, когда немного пришел в себя. И ему припомнились слова Каннингема: «В вашем лесу есть дикий зверь»
Медленно бредя домой, он перебирал в памяти все недавние события, которые могли объясняться появлением этого удивительного молодого дикаря.
Дичи в лесу стало меньше; кто-то воровал у фермеров домашнюю птицу. Зайцы недостаточно быстро плодились, и до него доходили жалобы, что даже ягнята пропадают с пастбищ. Может быть, этот дикий мальчик охотится в округе с помощью хорошо натасканной собаки? Он что-то говорил об охоте на «четырех ногах» по ночам, но, с другой стороны, намекнул, что ни одна собака не захочет разделить его компанию, «особенно ночью». Все это было непонятно. Все еще продолжая размышлять о недавних случаях браконьерства, Ван Чил внезапно остановился. Его шаги замерли, мысли оборвались. Ребенок с мельницы, исчезнувший за два месяца до этого! Все решили, что он свалился в мельничный поток. Но мать настойчиво твердила, что слышала крик у холма за домом, в противоположной стороне от воды. Нет, конечно, это невозможно!.. И все же ему не нравилось упоминание юноши о ребенке, съеденном два месяца назад. Такие ужасные вещи нельзя говорить даже в шутку.
Ван Чил, вопреки его обычной болтливости, не имел большого желания рассказать кому-нибудь о встрече в лесу. Как мировой судья и член приходского совета, он берег свою репутацию: не пристало ему давать приют в своих владениях такой сомнительной личности. К тому же владельцы похищенных кур и ягнят могли, чего доброго, предъявить ему счет за убытки.
За обедом он был необычайно молчалив.
— Куда пропал твой голос? — спросила его тетушка. — Можно подумать, что ты увидел волка.
Ван Чил, не знавший старой пословицы, счел это замечание довольно глупым: если бы он действительно встретил волка на своей земле, он бы только об этом и говорил.
На другое утро беспокойство Ван Чила, вызванное вчерашней встречей, полностью не исчезло. Он решил поехать поездом в соборный город, чтобы найти Каннингема и узнать, что навело его на мысли о диком звере. После этого к нему частично вернулось доброе расположение духа, и, напевая веселую мелодию, он направился в гостиную, чтобы выкурить традиционную утреннюю сигарету. Но едва он вошел в комнату, мелодия оборвалась.
— Боже милостивый! Это что еще такое?!
Небрежно раскинувшись, всем своим видом выражая ленивое спокойствие, на тахте лежал юноша из леса. Он уже не был таким мокрым, как во время их первой встречи, но никаких существенных изменений в его туалете не наблюдалось.
— Как ты смел сюда прийти? — раздраженно спросил Ван Чил.
— Вы сказали, что я не должен оставаться в лесу, — спокойно ответил юноша.
— Но не приходить сюда. Представь, что будет, если моя тетушка увидит тебя!
И чтобы как-то уменьшить размеры предстоящей катастрофы, Ван Чил попытался завернуть незваного гостя в газету. В тот же миг в комнату вошла тетя.
— Это бедный мальчик, который потерял память и заблудился. Он не знает, кто он и откуда, — смущенно объяснил Ван Чил, с опаской поглядывая на юного бродягу, дабы убедиться, что тот не намерен откровенничать. Не хватало еще, чтоб он рассказал о своих дикарских наклонностях!
Мисс Ван Чил чрезвычайно заинтересовалась.
— Возможно, на его белье есть метки? — предположила она.
— Кажется, большую часть белья он тоже потерял, — сказал Ван Чил, ценой немалых усилий удерживая на месте страницы «Морнинг Пост».
Голый бездомный ребенок так же сильно растрогал добрую мисс Ван Чил, как брошенный котенок или щенок.
— Мы должны сделать для него все, что в наших силах, — решила она.
И вскоре посыльный, отправленный в дом приходского священника, где находился в услужении подросток примерно тех же лет, вернулся с костюмом, состоявшим из форменной одежды и всего необходимого, вроде рубашки, ботинок, воротничка и так далее. Одетый, вымытый и ухоженный, парень не казался Ван Чилу менее опасным, но тетка посчитала его «миленьким».
— Мы должны его как-то называть, пока не узнаем, кто он на самом деле, — сказала она. — Например, Габриэль-Эрнест. Очень приятное имя, по-моему, и звучит вполне достойно.
Ван Чил не стал возражать, но в душе усомнился: подойдет ли это имя такому приятному, достойному юноше? Его дурные предчувствия ничуть не уменьшились оттого, что спаниель — старый, степенный пес — пулей вылетел из дома, увидев мальчишку, и теперь прятался в дальнем конце сада, жалобно тявкая и дрожа. Даже канарейка, голос которой обычно звучал без умолку, подобно голосу самого Ван Чила, больше не пела, а только испуганно пищала. Тверже, чем когда-либо, он был настроен немедленно переговорить с Каннингемом.
Когда он уезжал на станцию, его тетя как раз договаривалась, чтобы Габриэль-Эрнест помог ей развлекать детишек из ее класса в воскресной школе за вечерним чаепитием.
Каннингем не был сначала расположен откровенничать.
— Моя матушка умерла из-за болезни мозга, — объяснил он, — и вы должны понять, почему я не хочу подробно останавливаться на чем-либо фантастическом, что я видел… Или думаю, что видел.
— Но что именно вы видели? — спросил Ван Чил.
— Нечто экстраординарное, если только это мне не почудилось. Ни один нормальный человек не поверит, что такое возможно. Позапрошлым вечером я стоял у калитки вашего сада, скрытый живой изгородью, и наблюдал закат. Вдруг я увидел голого юношу, купальщика с соседнего пруда. Он стоял на холме и тоже любовался закатом. Его фигура так напомнила мне дикого фавна языческих времен, что я решил взять его в натурщики. Я хотел окликнуть его — но в этот миг солнце полностью скрылось за горизонтом и все оранжевые и розовые тона исчезли, остались лишь холодные и серые. И тут случилось невероятное — юноша исчез.
— Как! Что, совсем исчез? — возбужденно спросил Ван Чил.
— Нет; это и есть самое ужасное, — ответил художник. — На открытом склоне, где секунду назад был юноша, теперь стоял большой черный волк, со сверкающими клыками и жестокими желтыми глазами. Вы можете подумать…
Но Ван Чила уже было не остановить: он со всех ног бежал к станции. Ему пришло в голову послать телеграмму: «Габриэль-Эрнест — вервольф», но эта мысль сразу же отпала. Тетушка подумала бы, что это шифрованное послание и что племянник забыл сообщить ей шифр. Оставалось надеется, что он успеет домой до заката. Такси, которое он нанял уже на своей станции, казалось, невыносимо медленно ехало по проселочной дороге, окрашенной розовыми и сиреневыми тонами закатного солнца. Когда он прибыл, тетушка убирала со стола недоеденные джемы и пироги.
— Где Габриэль-Эрнест? — почти закричал он.
— Он повел домой маленького Тупа, — сказала тетя, — уже поздно, и я решила, что небезопасно отпускать малыша одного. Какой прекрасный закат, не так ли?
Но Ван Чил, не забывающий о полоске зари на западе, не стал задерживаться, чтобы обсудить ее красоту. С непривычной для него скоростью он мчался по узкой тропинке, ведущей к дому Тупов. По одну ее сторону бежал мельничный ручей, по другую — тянулся голый склон холма. Тускло-багряный краешек солнца еще виднелся на горизонте, и за следующим поворотом Ван Чил ожидал увидеть тех двоих, за которыми гнался. Но внезапно теплые краски заката погасли, и все кругом сделалось серым. Он услышал пронзительный крик испуга — и остановился.
