Ник Перумов - Пепел Асгарда
– Спасибо, что по-прежнему зовёшь меня так.
– И буду звать. До самого последнего дня[2]. Но что же – ты желаешь смотреть? Будь по-твоему, Локи, но не зови меня присоединиться к тебе.
– Отчего же? – пожал плечами бог огня. – Это Митгард, это люди, твои излюбленные дети, твоё творение…
О́дин лишь покачал головой.
– Пусть эта сказка – про то, как людей сотворили из ясеня и ивы[3], – останется уделом скальдов. Ты же знаешь, как всё случилось на самом деле, Локи.
– Ты дал им законы, ты одаривал и карал, О́дин, брат мой. Поэтому они – твои дети, ибо ты растил их, как строгий отец растит сыновей и дочерей.
– Ловкость твоего языка известна всему Митгарду, Локи.
– Тут не требуется никакой ловкости, – возразил бог огня. – Люди поклоняются тебе, Ас Воронов, возводят тебе храмы, возносят к тебе свои молитвы, прося заступничества и помощи. Так почему же ты отворачиваешься от их развлечений? Люди таковы, какими их сделал твой порядок, брат мой.
– В твоих словах есть истина, брат, – медленно сказал О́дин, не сводя с Локи своего единственного глаза. – Я останусь. И, клянусь своим собственным копьём, если среди рабов окажется такой, что не падёт на колени, моля о пощаде, но станет биться доблестно, я сам встречу его на пороге Валгаллы и сам поднесу ему первый рог с мёдом.
– Слова истинно великого Аса, – поклонился Локи.
О́дин лишь нахмурился и ничего не ответил.
Тем временем рабов и в самом деле вывели из тесных клеток. Было их чуть больше дюжины, грязные и исхудавшие люди, мужчины и женщины – вперемешку.
Они сбились в кучу, прижимаясь к брёвнам ограды. Мужчина с косматой бородой и в одной лишь измаранной набедренной повязке, жутко завывая, бросился на частокол, попытавшись вскарабкаться по жердинам; получил в межрёберье тупым концом копья от стражника и, хрипя, сполз вниз. На губах его проступила пена, словно у бесноватого.
– Нет, Валгалла его не ждёт, это точно, – покачал головой бог огня.
Надрывались зазывалы, звенели монеты, меняя владельцев, толпа сгущалась, напирая.
– Смотри, брат мой, – Локи слегка толкнул О́дина в бок.
Над кучкой прижимающихся друг к другу невольников, словно башня, возвышалась молодая женщина, настоящая богатырка; в жилах её наверняка можно было отыскать примесь крови ётунов. Широкие скулы, широкие же плечи, руки, бугрящиеся мускулами, высокая грудь, спутанные коротко обрезанные волосы. К ней прижималась совсем юная девушка, ростом едва достигая локтя богатырки. Силачка обнимала её одной рукой, растерянно озираясь по сторонам, словно не понимая, как очутилась здесь и что тут делает.
А потом на арене появился недодракон. Драконейт, отброс гордого драконьего племени, изгнанный из гнезда собственной матерью и угодивший в лапы поимщикам-людям. Грязно-серо-зелёная чешуя, огромный ошейник чёрного железа с шипами – острия внутрь; многих чешуй не хватает, видны следы ожогов и ударов. На лапах – толстенные браслеты от кандалов. Когти для пущего устрашения тоже окованы железом, хотя никакой нужды в том не имелось – даже у недодраконов когти острее и крепче любой человеческой стали.
Прислужник взобрался на подмостки, с натугой перевалил через верх груду ржавого оружия – копья, секиры, рогатины, несколько мечей. Толпа заголосила.
Недодракон повёл рогатой башкой, всхрапнул. Маленькие глазки наливались алым – он был голоден и зол. Слушать что-либо кроме собственного желудка он не мог, за что мать в своё время и выкинула его из гнезда.
Драконы – нежнейшие родители тем из своих детей, кто способен встать рядом с ними или превзойти их, но совершенно безжалостны к «недотыкомкам».
Невольники вопили, кто-то пробовал карабкаться по жердям ограды – стражники спихивали таких вниз. Никто даже не попытался схватиться за сброшенное на арену оружие, даже для того, чтобы дать отпор хотя бы наёмникам хозяев арены.
О́дин искоса взглянул на бога огня – тот неотрывно смотрел на богатырского сложения молодуху, губы Локи шевелились, и Старый Хрофт разобрал «ну, давай же, давай, ты же можешь!».
Но девушка лишь хлопала длинными ресницами, крепко прижимая к себе не то подругу, не то младшую сестру, – и ничего не делала.
Зрители свистели и улюлюкали. Кто-то швырнул в невольников ком грязи – собравшиеся жаждали боя, а не просто кровавого пиршества для недодракона.
– Сражайтесь! – сжав кулаки, прошипел бог огня.
– Ты не можешь вложить собственное сердце тем, кто его лишился, – сурово заметил Отец Богов. – Я поклялся тебе, что тотчас возьму в Валгаллу храбро сражавшегося, но сейчас добавлю – если хоть один из них окажется достоин моих залов, остальные отправятся к Фрейе. Не в Хель. Хотя это и не в моих правилах.
О́дин едва не добавил «и может нам дорого обойтись», но вовремя удержался. Не с богом огня говорить на подобные темы.
Глаза Локи расширились.
– У нас каждый бьётся за себя. Смерть настигнет любого, и умрёт каждый, сражаясь с ней за собственное посмертие. Храбрость и доблесть одного не искупят трусости или низости других. В этом – высшая справедливость, Ас Воронов.
– Я знаю! – О́дин досадливо оборвал названого брата. – Но сейчас… я вижу… я чувствую…
– Ты разрешаешь мне им помочь? – почти взмолился бог огня. – Подсказать… подбодрить… самую малость?
– Да, тебе, Локи, и впрямь всегда нравились великанши. При Рагнаради мне придётся ответить и за слёзы Сигюн. Я выдал её за тебя замуж, в надежде, что её кротость и доброта улучшат твой нрав, но, как видно, ошибся.
Локи покраснел, несмотря на все свои удаль и ухарство.
– Не разрешаю! – отрезал О́дин, не обращая внимания на умоляющий взгляд бога огня. – Валгаллу себе и спасение от Хель другим кто-то из них может заслужить лишь сам.
Сын Лаувейи[4] отрывисто кивнул и отвернулся.
Недодракон тем временем не торопился. Несмотря на голод, он пусть и тупой башкой, но понимал, что людям никуда не деться с тесной огороженной арены, и, наверное, хотел растянуть удовольствие. К жертвам он приближался не спеша, широкими кругами, щёлкал челюстями, тянулся скрюченными передними лапами – и отдёргивался, словно чего-то испугавшись. Клыкастая пасть при этом кривилась в подобии жуткой усмешки.
– Несчастный, – вдруг сказал Локи.
– Что-что? – не поверил своим ушам О́дин. Бог огня к сочувствию и состраданию, и тем более чудовищному недодракону, недостойному высокой чести принадлежать к волшебному драконьему племени, был никак не способен.
– Несчастный, – повторил бог огня. – Его собственная мать отреклась от него. Его отец – жесток и бессердечен, сыновья для этого горе-родителя – лишь поленья в костре его гордыни, предмет хвастовства перед другими. А этот недодракон изгнан своим родом, лишён свободы…
О́дин усмехнулся.
– Драконы жестоки, но справедливы. Равный шанс даётся каждому.
Локи не ответил.
Драконейт тем временем подобрался совсем близко. Постоял, раскачиваясь на мощных задних лапах, один удар которых опрокинул бы повозку, доверху гружённую камнем. И – готов был поклясться О́дин – со злым торжеством поглядел вниз, на так и оставшееся валяться ржавое оружие, к которому не потянулась ни одна рука.
Губы бога огня сжались.
Богатырка, к которой всё теснее жалась её юная не то младшая сестрёнка, не то подружка, с прежней растерянностью глядела на неспешно приближающегося недодракона.
«Ну, чего же ты?! – с горечью подумал О́дин. – Ты сильна. Тебе нечего терять, а обрести можешь поистине многое. Другие невольники, эвон, падают окарачь, вопят и рыдают, кое-кто так и вовсе обмочился от страха. Ты щедро одарена силой, что же ты медлишь, чего ждёшь? Спасения нет, ему неоткуда взяться. Хозяева арены не оттащат голодного драконейта. Всемогущие боги не спустятся с огненного моста, чтобы защитить невинных, – невинные должны защищаться сами или искать защитников».
Так было, так есть, так будет.
Прижимавшаяся к богатырке девушка заглянула ей в глаза, словно что-то безмолвно спрашивая.
Та не ответила, только втянула голову в плечи и зажмурилась.
О́дин видел, как у девушки сжались кулаки. Медленно, словно продираясь сквозь болотную жижу, она шагнула навстречу недодракону, навстречу его голодному взгляду и ждущей пасти. Она не нагибалась, чтобы подобрать оружие, она просто шла.
– Безумная, – услыхал О́дин горячий шёпот Локи.
Да, скорбно подумал Отец Богов. Безумная. Она ничего не сделает драконейту, не задержит его даже и на миг. Если только, конечно, не принадлежит к роду ведьм.
Но ведьма едва ли оказалась бы в столь жалком положении. Она освободилась бы куда раньше, попросту перебив стражу и обратив во прах все и всяческие частоколы.
Нет, скорее всего, у бедняжки просто помутился рассудок. И неудивительно, смерть от клыков и когтей недодракона трудно назвать лёгкой или почётной.
