Джон Адамс - Путь волшебника
— Принцесса моя, прости, — шептал снова и снова, гладя жесткую от пыли шерсть.
Мучимая бурей и язвой, лошадь умерла через час.
А тогда Хуан Фа снял седельные мешки с нажитым добром и поковылял дальше.
Закрыл изрезанные пылью глаза, позволил монаху вести.
Когда открыл, вокруг было темно. Может, потерял счет часам и уже настала ночь? Затем понял: он ужасался, стоя всего лишь на краю бури, а теперь она разыгралась в полную силу. Прежний ветер казался игрушкой по сравнению с нынешним, пыль накатывала волнами, захлестывала. Дымка, прятавшая солнце час назад, сгустилась, грозя загасить солнечный свет.
Хуан Фа подумал, что проклятие настигло его. Так хотел спасти кобылицу — и чародей вырвал ее из рук. Сколь же свиреп «Прекраснодушный герой» Баатарсайхан!
Он ковылял вслепую, ведомый монахом, чья способность ориентироваться среди рыжей мути казалась сверхъестественной. Купец из-за пыли не смог набрать в легкие воздух и подумал, что, вопреки всем усилиям, обречен задохнуться среди бури.
Кашляя, укрывая голову плащом и не видя ничего вокруг, он упал на четвереньки, пополз, держась за рукав монаха. И вдруг рука ткнулась в упругое. Это же шатер!
Монах склонился, распутывая завязку на пологе, приподнял его — и оба странника ввалились в убежище, где сидело несколько торговцев, одетых в лучшие образцы своего товара, в шелка, расцветками подобные певчим птицам и бабочкам. В шатре сиял золотой фонарь, купцы восседали вокруг него на подушках и пили чай. Даже под тканью воздух наполняла тончайшая пыль. Благородного вида ученый муж глянул пристально на Хуан Фа, словно узнал, и объявил:
— Вот, почтенные господа, обещанные мною гости. Как я и говорил, один свят, другой проклят.
Торговцы шелком уставились на пришельцев в изумлении.
— Невероятно! Посреди такой страшной бури! — вскричал один, а двое захлопали в ладоши, радуясь удивительному событию.
Ветер лютым демоном завывал снаружи, рыжая пыль висела густым туманом. Хуан Фа не сводил воспаленных, слезящихся глаз с мудреца-евнуха, чье лицо, несмотря на отсутствие бороды, казалось величественным и властным.
— Не следовало давать Баатарсайхану зуб дракона, — заключил мудрец, выслушав рассказ о невзгодах купца.
Прошло уже несколько часов с того времени, как странники укрылись в шатре, — но лишь теперь Хуан Фа смог отдышаться, рассказать о себе и взмолиться о помощи. День заканчивался, солнце уходило за горы среди оранжевой плотной мути. Торговцы шелком лежали в шатре, обуянные странной сонливостью, утомленные самим дыханием. Бодрствовали только мудрец да монах с купцом.
— Если чародей завладеет принадлежащим тебе, тем, чего ты касался, — получит власть над тобой, — сказал мудрец.
— Господин Вэн, я всего лишь хотел умилостивить его подношением!
— Он не простит тебя вовеки! — объявил мудрец, понурясь.
— Хоть что-нибудь можно сделать?! — вскричал монах. — Какие чары Баатарсайхан пустит в ход?
— Моя сфера — прорицания, я не сведущ во всем чародействе. Но я много странствовал, потому знаю обычаи и колдовство горных варваров. Баатарсайхан пошлет дух зверя с наказом вселиться в тело Хуан Фа, наполнить звериным голодом и стремлениями и тем привести к гибели.
— И что же это за зверь? — спросил монах.
— Трудно сказать. — Мудрец покачал головой. — Дух лисы наполнит похотью, дух волка — кровожадностью. Дух вепря сделает обжорой, дух обезьяны заставит вести себя подобно глупцу, — но мы далеки от земли обезьян… Скорее всего, это будет дух животного, обитающего поблизости от чародея.
Господин Вэн хлопнул в ладоши и велел тут же объявившемуся помощнику принести особый ларец. Отрок сбегал в другой шатер и вернулся вскоре. Господин Вэн приказал купцу лечь, вынул бутылочку с хной, кисточку для каллиграфии и принялся выписывать обереги на лице Хуан Фа.
— Дух зверя не сможет завладеть тобой, если не впустишь его сам, — объяснил, работая. — С ним можно и нужно бороться. Ты сможешь его отогнать при помощи моих заклинаний. Дух попытается проникнуть сквозь отверстие. Слабейшие места — ноздри и рот. Поэтому я окружу их письменами.
— Господин, вы сказали остальным, что я проклят. Как вы узнали?
Кисть замерла на мгновение.
— Я гадал сегодня на стеблях тысячелистника, толкуя смысл триграмм по «Ицзин».
Хуан Фа не слишком доверял «Ицзин», древней «Книге перемен». Согласно ей, жизнь любого человека подобна текучей воде. Форма и направление потока непрерывно меняются, и, чтобы сориентироваться, нужно гадать на стеблях тысячелистника, бросая их и читая в расположении знаки судьбы. Но гадание этим не исчерпывается. Многое зависит от способностей толкователя, его умения прорицать будущее.
Ненадежное, зыбкое ремесло.
— Значит, вы узнали о моем проклятии из «Книги перемен»?
— Уже несколько дней я предчувствовал твой приход. Стебли тысячелистника сказали мне: «Идет незнакомец, чьи руки в крови, а душа проклята. Враг его могущественней грядущей песчаной бури».
— Это все вы узнали из гадания?
Мудрец печально кивнул, затем оставил кисть и сложил руки.
— Я узнал немногим более — разве что время твоего прихода сюда.
— Смогу ли я спастись?
— Могущество Баатарсайхана намного превышает мое, — ответил мудрец, хмурясь. — Он смог наслать бурю, чтобы замедлить твое путешествие либо убить тебя — а это великое свершение. Однако я знаю: у человеческого сердца своя волшебная сила, не уступающая могуществу любого чародея. Возможно, если сумеем постичь эту силу…
Сердце Хуан Фа заколотилось неистово, обуянное надеждой.
— Возможно, есть гадание сильнее и совершеннее, чем «Иц-зин»?
Господин Вэн склонился сурово над купцом, лицо сделалось нарочито равнодушным и холодным, будто мудрец пытался скрыть раздражение.
— А, да ты скептик! Не доверяешь мне? Для себя я гадаю дважды в день. Я бы не прожил сто двенадцать лет без гадания! Если стебли тысячелистника велят мне есть абрикос — я ем. Если запрещают идти под дождь, я…
— Вам сто двенадцать лет? — прервал его изумленный монах.
Мудрец не выглядел и на пятьдесят.
Он посмотрел сурово, но затем рассмеялся.
— Хорошо, если уж ты не доверяешь «Ицзин», погадаем на панцире черепахи.
Да, такому гаданию можно довериться. Черепаха — благословеннейшее животное в Поднебесной. За ее добродетели боги даровали ей долгую жизнь и великую мудрость. Она из четырех священных тварей, особо приближенных к богам. Хуан Фа иногда молился черепахам, ведь они могут передавать небесам людские просьбы.
Чтобы вопросить богов, следует просто вырезать вопрос на панцире жертвенной черепахи. Затем просверлить дырочки, вставить туда благовонные палочки и поджечь. Когда палочки догорят, панцирь треснет от жара. Если трещины пойдут к центру — значит, ответ «да». Если к наружному краю — значит, «нет».
Конечно, далеко не всякий вопрос можно задать так, чтобы нашелся простой ответ. Зато небеса благословили такое гадание совершенной ясностью результата.
— Задавай вопрос, и я ночью совершу гадание по панцирю, — предложил мудрец.
Хуан Фа высморкался. Воздух настолько пропитала пыль, что слизь выходила черной. Купец ощущал себя нечистым целиком: и каждой порой кожи, и легкими, и самой глубиной души.
Решил спросить так: «Могу ли я спастись от проклятия, насланного чародеем Баатарсайханом?»
Ветер причитал и завывал снаружи, колотил в шелк шатра, дергал веревки, качал стойки и колышки. Внутри же царили спокойствие, сумрак и странный цепенящий холод. Свет давали только восемь благовонных палочек, вставленных в отверстия панциря. От вишневых огоньков вился дым, наполнял пропыленный воздух шатра одуряющим запахом жасмина.
Спал Хуан Фа скверно, трясся от холода. В кошмаре свирепые дети крались сквозь бурю, дерзко подставляя лица ураганному ветру. Тащили за собой большой угловатый тюк, кажется, покрытый шерстью. Что за тюк, купец в тусклом свете сна не разобрал.
Но подумал вдруг без всякому к тому повода: «Это же голова кобылицы!» И застонал от ужаса.
Дети подобрались вплотную: едва ковыляющие малыши с ножами в руках, девочки, одетые лишь в набедренные повязки. Заостренные зубы свирепо оскалены, глаза сияют, будто за ними прячутся готовые взорваться звезды.
Проскользнули за полог шатра, вползли, волоча за собой тяжелый груз. Хуан Фа смотрел на них со странным безразличием, наблюдал спокойно, как приближаются к нему, беспомощно распростертому, хотя ожидал: сейчас вонзят кинжалы.
— Я не желал вам зла, — сказал виновато. — Не знал, что вы в такой нужде.
Свирепые дети не ответили.
Его окатило холодом, словно вырвался ледяной вихрь из пещер преисподней и пронесся вдоль хребта. Мускулы обмякли, как мертвые угри.
