Мария Семёнова - Славянское фэнтези
— Вот мы и свиделись, как я тебе обещала! — прошептал голос, глубокий и прохладный, как тихая вода. — Ты рад, желанный мой?
— Ты… зачем пришла? — прошептал Искрен.
— Потому что люблю тебя! — ответила берегиня и положила руки ему на плечи. Сквозь рубашку он чувствовал, что ее ладони гладки и холодны, как листы кувшинки, и от нее веяло прохладной влагой, как от текущей воды. — Как увидела я тебя тогда в роще, так и полюбила навек. Не отстану от тебя, пока ты меня не полюбишь. Ну, разве я не хороша?
Искрен против воли обнял ее, и берегиня вздохнула. Ее прохладные свежие губы коснулись его губ и прижались так сильно, словно она хотела выпить все его тепло. И даже сквозь дрожь и головокружение Искрен чувствовал, как в самое его сердце проникает холод лесной воды, а тело берегини под его руками теплеет, теплеет… Его тепло перетекало в нее, и она задышала чаще, на ее белых и бледных, как жемчуг, щеках проступил румянец.
Холод в груди застывал и превращался в лед, грозил разорвать. Из последних сил Искрен оттолкнул берегиню. Но она не хотела отходить и цеплялась за его руки, и в ее тонких пальцах тоже появилось живое тепло. Зато его била дрожь, как будто он стоял в одной рубахе не в теплой роще Ярилиного дня, а в самый мороз солнцеворота.
— Зачем же ты меня гонишь? — часто дыша и всем телом устремляясь к нему, шептала берегиня, — Полюби меня! Сам Перун-Отец Живу-Матушку в эти дни любит, оттого и родится на земле все живое! Кто любить не хочет, тот против богов идет. Тому счастья не будет! Полюби меня!
— Не могу я тебя любить! — Искрен пятился, сжимая в кулаке оберег с полынью, который сегодня уже почему-то не помогал.
— Почему же? Я — невеста не хуже других. Меня ваши девушки в свой круг приняли, подарками со мной менялись, вот и лента у меня. Называется «красота»! — Берегиня горделиво показала ему красную ленту на своих волосах.
— Девушки тебя в круг приняли? — изумился Искрен.
— Ну да! Я с ними хороводом ходила, и для меня песни пели, меня караваем угощали, теперь и я тоже невеста. Возьми меня!
— Да какая же ты невеста?! — в отчаянии воскликнул Искрен, не зная, как отвязаться от этого губительного счастья.
— Чего же еще мне не хватает?
— Ты же не человек! Ни души, ни живого духа в тебе нет, оттого ты и холодная, как лягушка болотная! — Искрен и сам был измучен своим влечением к ее красоте, с которым так трудно было бороться. — Ты и меня погубишь, и сама не согреешься. Уходи, не тревожь меня, все равно нам вместе не быть.
— Как же я от тебя уйду, желанный мой! — Облик берегини заколебался, как туман. Черты растаяли, но голос оставался таким же страстным и нежным. — Навек ты меня приворожил своими очами ясными, бровями соболиными, сердцем огненным. Ты — мое солнце ясное, ты мой месяц светлый, как же я от тебя уйду? Хочешь не хочешь, а быть нам с тобой вместе.
— Человеку только человека любить полагается. А дух человеческий и тепло живое ты, нежить озерная, как ленту, просто так на голову не наденешь!
— Где же я возьму человеческий дух? Где возьму душу?
— Где? — Как же мог простой парень ответить на этот вопрос? — У людей они есть. А у вас, нелюдей, так, видимость одна. И не морочь ты меня, отстань, не могу я тебя любить.
И прежде чем она что-то ответила, Искрен повернулся и бегом бросился из-под тени берез на широкий луг, где ярко горели костры в светлой летней ночи, кружились широкие хороводы и живые человеческие голоса пели песни в честь расцвета всего живого в земном мире.
* * *Метелица бежала, как будто за ней гнался волк, бежала изо всех сил, потому что действительно не хотела, чтобы ее догнали. Красивая, статная, нарядная девушка нравилась многим, и не один, не два и даже не три парня из Бобровичей, Гляденичей, Глушатичей и еще каких-то подмигивали ей в хороводах, норовили оказаться с ней рядом и взять за руку, выбирали ее в играх и тянули в полутьму берез. В такой день нельзя гневить богинь открытой нелюбезностью, поэтому Метелица терпела все это, улыбалась даже, но улыбка выходила безжизненная, и вся она была как неживая. Здесь не было ее судьбы, и ни один из этих парней не мог заставить ее сердце биться. Их это не смущало: в молодой крови вовсю бурлил Ярила и внушал уверенность, что самую суровую зиму можно растопить, если как следует взяться.
Где-то позади еще звучали веселые визги девушек и азартные выкрики парней, кто-то в стороне кричал «ау», но рядом никого не было. Метелица пошла медленнее, чтобы не рвать без надобности травы, сняла с головы помятый венок и несла его в руках. Может, зря она так? Может, дай она тому здоровому из Гляденичей поймать себя и разорвать ее венок, все изменилось бы к лучшему. Она вышла бы замуж, уехала аж к Турьей горе, никогда бы больше не видела Искрена и забыла бы свое несчастье… Но нет, и незачем себя обманывать. Она знала: образ его так глубоко пророс в ее сердце, так опутал корнями, что вырвать его из груди можно только с самим сердцем.
Впереди открылось широкое, свободное от деревьев пространство. Блеснула вода, и Метелица остановилась: она вышла к Вилиному Оку. Сегодня священное озеро лежало как-то по-особому молчаливо и умиротворенно и было похоже на дом, который хозяева заботливо убрали и украсили к празднику, а сами ушли на гулянье.
Было темно и совершенно тихо. Она была совсем одна здесь, наедине с молчащей водой и старыми ивами. Они были слишком стары, чтобы идти плясать вместе со всеми, их стволы прогнили дуплами, и ноги уже не несут их в круг с молодыми…
Метелица села на одну из самых толстых лежащих на земле ветвей, положила на колени обтрепанный венок, который сегодня столько рук пыталось у нее вырвать. Зачем он ей? Вокруг царили покой и умиротворение священной теплой летней ночи. Земля была влюблена и счастлива, как и каждый из ее молодых детей, и только она, Метелица, была одинока и горька, как вдова-горлица на сухом дереве. Теперь никто ее не видел, а от сознания блаженного покоя вокруг жалость к себе с нестерпимой силой разрывала грудь. Слезы закапали на ее сложенные руки, на венок, и Метелица не старалась их утирать. Вот так бы и сидеть здесь, пока вся душа не вытечет ручейком в священное озеро, но зато тогда ей уже не будет так больно…
— Отчего ты плачешь, сестра? — с участием спросил нежный голос, и легкая рука коснулась плеча.
Метелица обернулась. Рядом с ней стояла необычайно красивая, стройная девушка с красной лентой на голове, и ее густые светло-русые волосы, когда она наклонялась, касались земли.
— Кто ты? — испуганно шепнула Метелица, глотая слезы, хотя сама уже узнала ее.
Это была та самая красавица, которую она мельком видела сегодня утром, та самая, что подарила ей жемчужное ожерелье, и эта лента на ее голове была повязана руками самой Метелицы.
— Я — твоя сестра! — звонким и нежным голосом ответила та, и ее синие глаза смотрели на Метелицу с искренним сочувствием. — Ты мне ленту подарила, ты меня через венок поцеловала и любить всю жизнь обещала, теперь и я тебя всегда любить буду и чем смогу, помогу. Какая твоя печаль, расскажи мне! Расскажи, сестра! — убеждала она, присев на ветку рядом и взяв руку Метелицы.
Рука ее была прохладной и легкой, нежной, как у младенца, и на душе у Метелицы вдруг полегчало. Может быть, судьба смиловалась над ней в эту священную ночь, может быть, озеро поможет ей там, где не помогут человеческие силы?
— Полюбила я парня, и он меня полюбил, а теперь покинул, — тихо сказала она.
«Цвели в поле цветики, да поблекли, любил меня миленький, да покинул». Даже песни про это поются. Сколько людей могли рассказать о себе эту же самую, такую короткую повесть, и в тех же самых словах, но каждый переживает свое горе с новой остротой.
— Уж чем я ему нехороша, не знаю. Не велела Лада, наверное. Против ее воли не пойдешь, а душа так болит, что жить не хочется.
— Душа? — живо переспросила берегиня. — У тебя есть душа?
— Есть, конечно. — Метелица даже не удивилась этому вопросу. — Не было бы, не любила бы я тогда, и сердце не болело бы. Жила бы я, горя не знала.
— Не печалься, я тебе помогу! — Берегиня подумала немного, потом улыбнулась и нежно прижалась щекой к ее щеке. — Ты мне ленту подарила, и я тебя отблагодарю. Любви его я тебе не могу дать, а вот покой и мир я тебе подарю. Ты сестра моя, я для тебя все сделаю. Идем со мной.
— Куда?
— А вот увидишь!
Берегиня поднялась, держа ее за руку, и мягко потянула за собой. И там, где только что был берег и тихая гладь воды, Метелица вдруг увидела какое-то светлое, жемчужно сиявшее облако. На нее повеяло запахом цветов, запах был необычайно сладким, манящим, и с каждым шагом на сердце делалось все легче и легче, как будто горе оставалось позади, отставало, теряло над нею власть. Она уходила туда, куда ему дороги не было.
Две девичьи фигуры одна за другой уходили все дальше в воду священного озера, и вот скрылись совсем. Вода всколыхнулась, принимая их, и затихла. Мелкие волны широко разошлись, ударились о противоположные берега и растаяли.
