Владимир Головин - Бронзовый топор
Из пещеры вышел Мохнач, покрытый меховой накидкой. Его лицо лоснилось от жира. Он был благодушно настроен: мясо в племени не переводилось. Лоок сказал брату, что Одинокий Рогач умер, но, уходя в далекий путь, предупредил, что руги вновь придут. Пусть урсы всегда будут настороже.
Мохнач обещал все передать вождю, но привести Лоока в пещеру не посмел: Оэл, разгневанный отказом юноши вернуться к племени, запретил ему появляться среди урсов.
Лоок вернулся в свое жилище. Что ж, он будет жить один. Разве не живут одиноко косолапый и мурр, разве не встречаются одинокие зубры и рогачи? Себя он всегда прокормит. Много ли ему, одному, надо?
Лооку полюбился осенний лес. Издали он казался бурым, но в его глубине еще встречались уголки, где синел сизо-голубыми плодами терновник, алели заросли шиповника, раскачивались на деревьях малиновые лианы. Бывая в лесу, Лоок чаще всего отдыхал у двух стоявших рядом деревьев — у гладкоствольного клена и пушистой березы. Разлапистые листья клена на нижних ветвях были багровыми, ближе к вершине их густой красный цвет светлел, а самая верхушка была желтой. «Дерево-костер», — думал о клене Лоок. А пушистая трепещущая березка стояла одноцветной, солнечной, и Лоок назвал ее Иллой. Но и эти деревья постепенно лишились своего наряда…
Днем все же было легче: Лоок охотился, вытапливал жир, коптил мясо, запасал на зиму сушняк. Зато вечерами им овладевала тоска, и он, глядя на пляшущие язычки, пел одну и ту же песню:
Старый Олень ушел от Лоока,
Илла тоже ушла от Лоока,
Добрый Уола Лоока не греет,
И остался Лоок без друзей, одиноким.
Все чаще он думал: медведь может жить один, олень — тоже, а человек — нет. Что же делать ему, Лооку? Вернуться к своим и ждать удара исподтишка? Жить здесь в одиночестве? Рогачу легче было переносить его — он был стар. Легче ли? Кто-нибудь спрашивал его об этом?
Туман с ночи окутал скалы, и утром Лоок решил не идти на охоту. Не занятый делом, он острее почувствовал одиночество. Если бы рядом были урсы и Илла, сколько песен он сложил бы! А теперь заладил одну. Не пора ли вернуться к племени? Без зова. Готовятся ли урсы дать отпор ругам? Или не сбудется предсказанье Рогача — рыжеволосые не придут? Нет, не откажутся от долины чужаки. Но почему их стрелы летят дальше и бьют сильнее, чем стрелы урсов и алазов? Все дело в луке. Не осмотреть ли захваченный лук ругов еще раз?
Лук рыжеволосых ничем не отличался от того, который сделал сам Лоок, кроме одного: на середине дуги из упругого дерева были намотаны сухожилия. Молодой урс размотал их — и даже подскочил от удивления: лук состоял из двух половинок. Концы каждой из них были волнообразно срезаны, а затем наложены друг на друга и скреплены сухожилиями. Может быть, поэтому лук ругов посылал стрелу дальше и с большей силой? И Лоок решил утром сказать об этом своим.
Вдруг ему показалось, что его кто-то зовет. Он схватил пылающую головешку и выбежал из пещеры. Шел мелкий дождь. Крик раздался рядом. Лоок сделал несколько шагов по тропе и увидел лежавшего Олли. Подросток поскользнулся и неловко упал, подвернув ногу. Лоок поднял его и внес в пещеру.
Мальчик был послан вождем к Лооку, чтобы сообщить грозную весть: опять появились руги, их очень много. Племя не знает, что делать — сражаться, уходить или отдаться врагам, не вступая в бой.
— Вождь велел тебе прийти на совет. — Олли умоляюще смотрел на Лоока. Боясь, что тот откажется, торопливо прибавил: — Илла сказала: без Лоока не возвращайся. Пойдешь?
Не отвечая, Лоок взял топор и направился к выходу из пещеры.
Острый Нос хотел убить Лоока.
Острый Нос — предатель, а не урс.
Лоок пойдет сейчас к родной стоянке,
К урсам Лоок пойдет, а не к нему!
Поединок в пещере
Дождь усиливался. В небе дрались добрые и злые духи, отчего вспыхивали молнии, ветвистые, как рога оленя. Все живое попряталось по своим гнездам, дуплам, норам и берлогам.
Тропа к пещерам, где жили урсы, была скользкая и крутая. Чтобы подняться, приходилось, обдирая руки, цепляться за колючие кустарники, растущие по обеим сторонам тропы.
Когда мокрый и продрогший Лоок вошел в просторную пещеру вождя, то увидел всех мужчин племени. Все были вооружены. У выхода пылал костер. Дым медленно выползал из пещеры, будто не хотел покидать убежище. Ближе всех к костру стоял вождь. Его кустистые седые брови были нахмурены. Здесь много кричали, но вождь молчал: пусть выскажутся воины. С приходом Лоока Оэл поднял жезл. Все замолчали.
— Говори, Острый Нос, — повелел Оэл. Сын шагнул к костру.
— Руги обещают сделать нас младшими братьями. Мы отдадим наших девушек им, а возьмем их девушек. Я никого не боюсь, но кто пойдет с голыми руками на косолапого? Только глупец. — Острый Нос обвел глазами темные лица воинов и угрожающе закончил: — Я готов драться с тем, кто назовет меня трусом.
Вождь не шелохнулся, лишь стал еще мрачнее.
— Что скажешь ты, Мохнач?
Тот начал кричать, размахивая длинными руками:
— Я знаю, кто такие младшие братья! Рыжеволосые будут держать нас на привязи, как собак, и кормить объедками! Нет! Лучше умереть свободным урсом, чем стать собакой! Мохнач не хочет жить на привязи!
Большинство воинов соглашались с Мохначом, даже не удивляясь тому, что он разумно говорит.
— Надо драться, — продолжал он. — Мы ругов уже били, а теперь у нас много топоров, которые мы у них отняли. Пойдем на рыжеволосых и опять их побьем!
Настал черед высказаться Лооку. Он прежде подбросил охапку сухих веток в костер.
— Все равно из этой пещеры не видно огня, — пояснил юноша, когда некоторые заворчали. — Пусть никто не прячет глаз в темноте. Каждый сказал, что думал. Я тоже скажу. Врагов пришло много, иначе они не пришли бы. Драться с ними нельзя: погибнут все урсы…
Поднялся невообразимый шум. Те, кто поддержал Острого Носа, одобрительно закричали, но сам он молчал, понимая, что Лоок не все сказал. Сторонники Мохнача посылали трусу проклятья. А еще безмолвствовали Оэл и Эрри. Вождь напряженно думал, какое же принять решение?
— Но идти к чужакам на позор тоже нельзя! — перекричал всех Лоок. — Нам нужно покинуть долину!
— Ты трус! — взревел Острый Нос. — Мириться с ругами ты не хочешь, сражаться с ними боишься. Куда мы пойдем с женщинами и детьми? На погибель?
— Трус тот, кто бьет не в грудь, а в спину, — с яростью произнес Лоок, и все поняли, что он обвиняет сына вождя в предательском ударе копьем.
— Я готов сойтись с тобой грудью, — ответил Острый Нос. Оба посмотрели на вождя. И Оэл дал согласие на поединок.
Чтобы не было разброда, следовало принять решение, сославшись на веление духов. А победит тот, кого поддерживают духи. Поединок должен решить судьбу племени.
Воины раздвинулись к стенам пещеры, освобождая место для схватки. Лоок вытянул руки вперед, как бы говоря, что будет драться без оружия. Острый Нос поступил так же. Потом, широко расставляя ноги, они пошли друг другу навстречу.
После выздоровления Лоок все же несколько уступал противнику в силе, но сумел так обхватить ненавистного врага, что тот застонал, однако тотчас уперся двумя руками в подбородок Лоока и задрал ему голову. Еще миг, и соперник оказался за его спиной в выгодном положении: одной рукой сдавил шею, а другой крепко стиснул правую руку.
У Лоока потемнело в глазах. Промелькнуло давно виденное: пятнистый мурр бросился с дерева на спину зубра. Тогда грузное животное с неожиданным проворством опрокинулось на спину, стараясь раздавить леопарда. То же сделал и Лоок. Вначале он подался вперед, а потом внезапно для врага резко опрокинулся назад, придавив его к земле. От резкой боли в спине, в том месте, где была рана, у Лоока потемнело в глазах, но он не потерял сознания. Еще усилие, и он уже сидел верхом на Остром Носе.
Поединок был закончен, воля духов стала известна, а Острый Нос, пошатываясь, вышел из пещеры.
Руги, словно волки, обступили урсов,
Больше их, чем камней в этом крае.
Надо урсам покидать долину,
возвращаться в землю своих предков.
Предательство
Взяв с собой оружие, шкуры, запасы жира и копченого мяса, урсы, не дожидаясь утра, снялись с насиженного места и под проливным дождем ушли вверх по реке. Все плакали, покидая долину, богатую дичью, рыбой, ягодами, но сдаваться на милость врагу никто не пожелал.
Шли всю ночь. Острые камни, невидимые в темноте, рассекали ноги, колючие шипы кустарников рвали тела, но урсы упорно двигались вперед. Труднее всех приходилось женщинам, которые несли маленьких детей. Однако и они не роптали. Все твердо решили: лучше от голода грызть кору с деревьев, чем подчиниться врагу.
