Андрей Калганов - Родина слонов
— Эй, хазарва косоглазая, — заорал парень, когда до темника оставалось шага три, — чего глотку дерешь, оглоблю тебе в дупу. Мне с тобой, дерьмоедом, тягаться — позор один. Тебе ж морду отмыть треба прежде, чем к людям допускать!
Ирсубай взмахнул клинком... Парень ловко отскочил и, глумливо заржав, метнул в лицо хазарину коровью лепешку.
Ставка застыла. Все уставились на Арачына. Непобедимый отвел взгляд.
— Он отомстит, — прошипел Арачын, — страшно отомстит.
Но отомстить Ирсубаю не удалось — протерев глаза от дерьма, он обнаружил, что паскудник, вскочив на его коня, мчит к своим.
Ирсубай потряс саблей и проорал:
— Смерть твой страшный найдешь, собака! Славяне ржали и улюлюкали.
— Молодец, Гридька, — неслось со стороны врага, — накормил дерьмом татя!
— Поднабрался у Кудряша-то пакостей! Ирсубаю подвели другого коня, не глядя на воина, темник вскочил в седло и заорал:
— В сечу!!!
Вздрогнула земля — конная лава покатила на славян.
* * *
С визгом и воплями конники понеслись на опешивших людинов. Засвистели стрелы, сея смерть и панику. Поляне метались, совершенно обезумев. Во всяком случае, так казалось со стороны.
Арачын, как завороженный, смотрел на поле, на город. Полстрелища, четверть... Еще мгновение, и всадники ударят с наката, примутся рубить славян.
Ноздри Арачына раздувались, уже чуя запах крови.
— Сомкнуть строй, — вдруг разнеслось над полем боя.
Толпа людинов вздрогнула и... внезапно превратилась в ладно скроенное войско. Арачын не понял, как это произошло. Людины встали ровными шеренгами, спокойные, уверенные в себе. Только сейчас Арачын разглядел странное оружие, которое было у многих, — длинный кол с лезвиями, привязанными к его концам. Над войском славян повисла угрожающая тишина.
— Заслоны!!!
Тут же первая шеренга рванула прикрытые скошенной травой высокие, в человеческий рост, щиты, уперла их в землю и огородило войско стеной. В щитах имелись прорези. Короткая команда, и людины просунули в прорези длинные рогатины. Войско славян ощетинилось сотнями смертоносных игл, на которые и напоролись атакующие конники.
Переднюю волну всадников буквально смело. Кони — с пропоротыми боками, перебитыми шеями, сломанными ногами — бились на земле, а их седоки корчились под ними — немногие успели высвободить ноги из стремян.
Щиты разомкнулись, и в образовавшиеся прорехи хлынули людины, принялись орудовать «колами». Арачын как завороженный смотрел на бойню, не понимая, почему Всемогущий Тенгри отвернулся от доблестного хазарского войска.
* * *
Жеребяка уважал бузу — боевой пляс. Такие коленца выделывал, прямо на заглядение. А уж с дрыном и вовсе равных ему не было. Хотя и другие мужики куябские не морковкой деланы! С исконным оружием в ладу. Здорово придумал воевода — приладить к дрынам клинки. Жеребяка ухмыльнулся, чуя силу, и принялся трепать дородного хазарина. Хазарин визжал, как свинья, и норовил дотянуться до Жеребяки кривым клинком. Жеребяка ловко отмахивался, и хазарская сабля причиняла вред лишь деревяхе, оставляя на ней неглубокие зазубрины. Оттого что не может достать славянина, тать верещал и пучил зенки, злобно кривя рот.
— От, жаба поганая, — скалился Жеребяка, — детей тобой пужать!
Кузнец будто нечаянно споткнулся, подставив под удар затылок. Хазарин дико завизжал и уже собирался прикончить противника, но тот вдруг шатнулся в сторону, дрын описал дугу и обрушился коннику на голову.
— Ну шо, не нравится? — осклабился Жеребяка. — Знамо дело, когда по башке-то... кому понравится? Ну ниче, ща полегчает.
Жеребяка потянул на себя, и клинок, проскользив по хазарскому шлему, уставился врагу в лицо. Конник попытался сбить жало саблей. Не успел. Жеребяка с гэканьем вогнал острие в глаз и для верности провернул дрын.
— Видал? — крикнул Жеребяка Васильку, который весьма обижал другого всадника. — Второй уже.
— Ну и шо? — осклабился Василек, отплясывая вприсядку. — Я троих завалил.
— Брешешь!
Василек, подпрыгнув, отбил хазарскую саблю и полоснул нападника по горлу. Тот удивленно взглянул на него и, захлопав очами, покатился с седла.
— Брешу, четырех!
* * *
Арачын отыскал позолоченный шлем Ирсубая. Темник размахивал саблей и что-то орал, поворачивая жеребца. Уцелевшие всадники, глядя на своего командира, так же воротили коней. Славяне, орудовавшие дрынами, укрылись за щитами, едва последний хазарин оказался вне досягаемости. Стена щитов, расступившаяся, чтобы впустить «плясунов», вновь сомкнулась и замерла. Если бы не гора конских и человеческих тел, можно было бы подумать, что сшибка еще только предстоит.
Поредевшая тысяча откатила от смертоносной стены, принялась кружить в полустрелище от нее. Всадники гарцевали, потрясая саблями, визжа и понося врагов.
Вот хазары рассыпались и принялись метать горящие стрелы. Стояла сушь, и стена занялась. Огонь зазмеился по сухому дереву, с каждым мигом набирая силу. Вскоре пламя окрепло. Послышались вопли обожженных. Людины стали бросать щиты, и в стене образовывались бреши.
Ирсубай приказал атаковать, и его сотни понеслись на славян, но, не дойдя двух десятков лошадиных скоков, вновь рассыпались и принялись стрелять из луков.
Арачын, хоть и не любил Ирсубая, не мог не отдать ему должное. Молодец, темник! От сплоченного первого строя не осталось и следа. Людины сбивались в кучи, пытаясь потушить щиты, и гибли от смертоносных пчел, выпущенных хазарскими стрелками. Задние, не понимая, что происходит, напирали на передних... Даже с холма были слышны стоны и проклятия недругов.
— Каре!!![43] — вдруг разнеслось по полю. — Щитами, щитами прикрывайсь!
Десятки глоток подхватили этот вопль, и поле пришло в движение. Снимая со спин щиты, славяне принялись сбиваться в правильные четырехугольники. Арачын обомлел, такого он еще не видел. Закрытые щитами четырехугольники ощетинились копьями, как ежи иглами. Хазарские стрелы почти не причиняли людинам вреда. Раздался мерный грохот барабанов, и четырехугольники принялись теснить конницу.
— О Всемогущий Тенгри, — возопил Арачын, — разве мы не чтили тебя, принося богатые жертвы? Почему же ты отвернулся от нас?!
Конники попытались прорвать строй каре, но безуспешно. Длинные копья разили, не зная пощады. Гремели барабаны. В такт отбиваемому ритму над полем летел странный боевой клич:
— Ать, ать, ать-два-три, ать, ать, ать-два-три...
* * *
— Шагай дружно, — орал Святогор, — пусть тати от страху в порты наложат!
Ополченцы старательно печатали шаг, как учили... Шли ровно, не колыхнувшись. Перекрывая грохотом визг хазар и лошадиное ржание.
— За-пе-вай! — рявкнул Святогор.
— Это про ворону, что ли? — уточнил Вторак.
— Про Ворона.
И полилась заунывная...
* * *
Каре наступали, воя какую-то дикую полянскую песнь. Всадники понимали не все слова, но и без перевода кровь стыла в жилах...
— Ты не вейся, да черный ворон... — гудело поле, — да над моею головой...
Летела, расправляя крылья, песнь про незадачливую птицу, которая никак не дождется добычи. Многотысячный хор гремел водопадом, сотрясая барабанные перепонки. Ловкачу приходилось орать, чтобы его перевод Арачын мог услышать.
«Они намекают, что мы та самая никчемная птица, — думал Арачын, — они намекают, что мое доблестное войско обломает железный клюв о стены Куяба».
Горячей волной обожгло голову. Если узнают враги Каганата, что какие-то там поляне безнаказанно поглумились над доблестным войском бека, Каганат разорвут на куски. Есть только один выход: залить это поле вражьей кровью. Или лечь костьми, если Бескрайнее Синее Небо отворотит взор от своих детей.
Когда «Ворон» закончился, рать разразилась песней про лошадей, которых какие-то казаки выгнали на берег, а потом этот самый берег покрылся сотнями трупов. Всадники половину не поняли, но идею ухватили — угрожают. Арачыну же перевел Ловкач.
— Убейте их всех! — закричал Арачын. — Втопчите их в грязь!
И приказал двинуть слонов, а за ними свежую конницу.
Слоны, как и ожидал Арачын, смешали порядки славян. И когда это произошло, всадники погнали людинов.
* * *
Не кормленные двое суток, слоны были готовы сожрать каждого, кто попадется им на пути. Растоптать и сожрать! Как вкусны теплые мозги, как аппетитны свежие, еще дымящиеся кишки, а глаза, выкатившиеся из глазниц, а свежая селезенка...
Вожак бешено таращил налитые кровью буркалы, выискивая добычу. Добыча ощетинилась копьями и закрылась щитами, и это злило матерого слона! Какая наглость! Пища не должна так себя вести! Гнев бурлил в желудках слонов, гнев гнал их в битву.
Вожак взревел, и слоны наддали. Погонщики закричали, стараясь попридержать животных, но те и не думали повиноваться. Лучники, угнездившиеся в башенках за спинами погонщиков, но в отличие от последних неприкованные, едва не слетели на землю от бешеной тряски.
