Светлана Тулина - Цыганское проклятье
— Убивать садовника? Холмс, это выглядит странно. В наше время и без того трудно с прислугой!
— Садовник получил по заслугам, поскольку наверняка был замешан в этом деле — помните, Берт не хотел оставлять его наедине с нашей гостьей? Опасался, что перед смертью тот наговорит лишнего. И успокоился только тогда, когда паралич полностью лишил несчастного подобной возможности. Нет, настоящей жертвой должна была стать именно мисс Джейн — ведь это ее кошка, и именно ей бы достались те смертоносные царапины, если бы не жесткие садовые рукавицы.
Не в силах более сдерживаться, я вскочил и заходил по комнате. Даже мысль о том, что кто-то мог желать зла подобной девушке, казалась мне кощунственной, но не верить своему другу я тоже не мог.
— Но почему, Холмс? Почему?
— Все очень просто, Ватсон — дом. Дом, который Берт с семейством уже привыкли считать своим полностью — настолько, что даже начали потихоньку разрушать возведенные дедом перегородки. Я догадался обо всем сразу, как только мисс Джейн упомянула об этом обстоятельстве, а остальное было лишь недостающими фрагментами уже сложившейся мозаики. Берта можно понять — у Джона не было семьи, да и сам он не жил в поместье уже довольно давно. А тут большое семейство вынужденно ютиться на своей половине — и видеть, как постепенно приходит в полное запустение и ветшает без должного присмотра второе крыло семейного дома. Алиенский мятеж и гибель брата пришлись очень кстати. Берт с семейством посчитали себя единственными и полноправными хозяевами, и уже успели привыкнуть к этой приятной мысли, когда им на голову свалилась невеста погибшего — и настоящая хозяйка того, что они уже по праву считали своим.
Они не были злодеями, Ватсон — помните, мисс Джейн говорила, что поначалу они уговаривали ее продолжить учебу и даже предлагали денег? Они были готовы ей заплатить — лишь бы оставить за собой весь дом целиком. Но наша упрямая гостья не захотела уезжать. И тогда ее родичи наняли цыганку.
Достижения науки — великое дело, Ватсон! В прежние времена нам бы пришлось трястись в кэбе до железнодорожного вокзала, потом ехать до нужной станции, а там еще и добираться по плохим дорогам до той деревни, рядом с которой два месяца назад располагался табор. Мы бы потратили несколько дней — и в результате убедились бы, что табор давно переехал, а куда — неизвестно! Сейчас же я сделал всего лишь три звонка, нашему другу Лейстреду в Скотленд-ярде, коронеру Боскомской долины и еще один, по указанному им номеру — и вуаля! Табор обнаружен, цыганка допрошена и созналась, что ее действительно наняли господа из «Ивовой хижины». Дали соверен, и обещали в десять раз больше, если ей удастся прельстить молодую госпожу и заставить ее уехать в Лондон. Или напугать — с тем же результатом. Так что цыганка действительно была совершенно искренна в своем стремлении заполучить вожделенное золото, но не преуспела. И тогда Берту пришлось действовать самому — уже вместе с садовником. Полагаю, вряд ли он бы смог отравить розы в одиночку так, чтобы давно работающий в доме слуга ничего не заподозрил. Они знали, что это любимые цветы мисс Джейн, и полагали, что такого потрясения ей будет достаточно.
— Какое неслыханное коварство! — пробормотал я, без сил опускаясь на диванчик.
— Но Берт и его помощники снова ошиблись. Гибель любимых цветов хоть и расстроила девушку, но не заставила ее покинуть «Ивовую хижину». И тогда преступники нанесли новый удар, жертвой которого стала несчастная Мисси.
Расчет был прост — если отравленная кошка поцарапает мисс Джейн и девушка умрет — ни у кого не возникнет ни малейших подозрений. Все знали, что она любит работать в саду, где так легко поцарапаться и занести в ранку смертельную инфекцию. Симптомы отравления малой дозой этой гадости похожи на столбняк, это вы правильно заметили, и у сельского врача не возникло бы никаких сомнений при установлении диагноза. Как позже и случилось с садовником — кошка могла поцарапать его, когда ей делали смертельную инъекцию, или отрава попала в его организм через поры кожи. Как бы то ни было, убийца сам пал жертвой своего преступления.
То, что случилось с кошкой после смерти, только подтвердило мои подозрения, превратив их в уверенность. Конечно же, Берт знал, что именно должно было произойти с несчастной Мисси — и, разумеется, всеми силами стремился этому воспротивиться. Он не мог допустить ее вскрытия — даже деревенскому врачу при подобном исследовании все сделалось бы яснее ясного! Не мог он и оставить тело кошки в целостности, допустить ее погребение значило вовсе не поставить точку в этой истории, вы и сами это прекрасно понимаете, хотя до сих пор так и не признались мне, в каких именно войсках изволили служить… но вернемся к нашей кошке.
Ее необходимо было сжечь. Ну, или на крайний случай, хотя бы обезглавить, выпотрошить и расчленить на как можно большее количество кусков. Что он и постарался сделать той ночью, пока домашние спали. Обезглавил, расчленил и выпотрошил. И даже облил керосином. Вот только почему-то не сжег. Это ставит меня в тупик. Вам ничего не приходит в голову, Ватсон?
Последние минуты я, чтобы скрыть свое волнение, развлекался тем, что выпускал крохотный язычок пламени из указательного пальца своей механистической руки — и тут же гасил его. Обращение Холмса оказалось для меня полной неожиданностью — я вздрогнул, и пламя выстрелило из пальца длинной струей наподобие миниатюрного огнемета. Я поспешил загасить его и ответил, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно:
— Полагаю, Холмс, что такие как этот Берт… калеки… боятся огня. Мне приходилось работать с ними, и я часто наблюдал подобную реакцию, доходящую иногда до настоящей фобии. Тут все дело в том, что на начальном этапе обработки их тела легко воспламеняются, и это накладывает отпечаток. Потом-то, конечно, подобный недостаток устраняют, но память остается. И только редкие натуры обладают достаточной внутренней силой, чтобы с ней справиться.
— Вот как? Буду знать, — ответил мой друг, посмотрев на меня при этом как-то странно. — Тогда все становится на свои места… Утром мисс Джейн обнаружила останки растерзанной кошки и похоронила их под сиренью, тем самым отравив еще и это ни в чем не повинное растение. После чего уехала в Лондон, где, на счастье, судьба свела ее с нашей очаровательной мисс Хадсон…
— Мистер Холмс! Вы потрясающий человек!
Вздрогнув, я обернулся.
Наша юная гостья стояла в дверях, прижав стиснутые кулачки к груди, и смотрела на Холмса с восторгом и обожанием. Личико ее раскраснелось, глаза горели ярче обычного.
— Спасибо вам, мистер Холмс! Спасибо за все! Элеонора была совершенно права, что убедила меня прокрасться обратно и подслушать… Благодаря ей я теперь всё-всё знаю! Вы великий человек, мистер Холмс. Вы сняли с моей души огромную тяжесть. И я теперь знаю, что мне делать.
— Если подадите на вашего деверя в суд за попытку убийства — можете смело ссылаться на меня, как на доверенного эксперта. — Мой друг, казалось, был совершенно не удивлен столь дерзким вторжением, и смотрел на нашу гостью вполне благосклонно.
Мисс Джейн отмахнулась.
— Да бог с ним, с Бертом! Я не об этом, уверена, его накажет судьба… Но благодаря вам, мистер Холмс, я теперь знаю, кем хочу стать!
И, не успели мы опомниться, она подбежала и порывисто расцеловала опешившего Холмса в обе щеки. Рассмеялась, видя нашу оторопь, и снова упорхнула к дверям.
— Я хочу быть детективом, мистер Холмс! Нет, я неправильно говорю — я стану детективом! Обязательно стану! Мисс Джейн Марпл, сыщик на службе Короны! Вы не представляете, мистер Холмс, какая это легкость, какое счастье — знать, что ты ни в чем не виновата! Вы удивительный человек. И я хочу быть такой же, как вы — помогать простым людям, дарить им такую же легкость, какую вы подарили мне. Спасибо вам, мистер Шерлок Холмс, сэр! Спасибо вам!
И она убежала, не попрощавшись. Истинная англичанка, что ни говори!
— Ну, вот и остались мы с вами, Ватсон, совершенно одни, — заметил Холмс, с некоторой грустью глядя вслед юной особе. — Без столь вожделенного вами омлета и не менее милого моему сердцу стейка по-чикагски…
И с этими словами он удалился в спальню — последнее время он предпочитал отсыпаться днем и работать ночами, утверждая, что ночью никто не мешает ему думать.
Скорее всего, это правда.
Но — опять же, скорее всего — далеко не вся правда.
Эра Мориарти сильно изменила нас всех. Но я никогда не спрошу его, почему он больше не носит серебряных запонок и не любит чесночный соус. Точно так же, как и он никогда не спросит меня о том, с чего бы это вдруг я так полюбил резкие ароматы восточных благовоний, и почему из моей каюты так часто несет бальзамической алхимией, с которой даже они не справляются. Разве что в шутку — да и то лишь наедине.
