Виктория Гетто - Исход (СИ)
— Оп-па! Это ты!
— Узнал, наконец.
Смешливо ворчит зверёныш, оскаливая свои акульи зубки в три ряда.
— Я назад ехал, останавливался. Тебя не было.
— Дела.
Пожимает он плечами, совсем, как мы. И облизывается.
— Но окорок вкусный был!
— Чай, императорский.
Повторяю я его жест, и мы оба смеёмся.
— Куда пропал то, ушастый?
Он строит хмурую мордочку. Удивительно, но я прекрасно чувствую все его эмоции. Зверёк наиграно обидчиво говорит:
— И ты туда же? Думаешь, мы виноваты, что нас такими создали?
— Кто?
Незамедлительно следует мой вопрос. Так же стремительно получаю ответ:
— Природа, человек. Эволюция.
— Понятно…
— Не о том думаешь.
— А о чём мне надо думать?
— Как тебе довести своих спутников до края земли.
— Доберёмся.
Гарах щурится.
— Не уверен. За тобой гонятся. Причём, конкретно за тобой. Заинтересовал ты Океанию. Очень сильно заинтересовал. Машиной своей. Оружием. Поведением. Нуваррой. Не любят тамошние управители тех, кто сильнее и умнее их. Вот и…
Я подаюсь вперёд:
— Хочешь сказать, что и вторжение из-за меня?
Зверь машет лапкой.
— Нет. Просто совпало. Они давно точат зубы на материк. На юг им не пробраться. А вот эти места…
Обводит лапой вокруг себя.
— Давно их привлекают. Ищут Храм Змееголового Бога.
Вздыхает.
— Давно, однако, ищут.
— И дураки. Он у нас, на Новой Руси.
Ушастик снова весело щурится:
— А я знаю. Я всё знаю, что ты знаешь.
Теперь мой черёд сузить глаза:
— Кажется, я знаю, почему вас считают местным ужасом.
Он смеётся, широко разевая пасть.
— Ага. На самом деле мы никого не трогаем. Люди сами убивают друг друга. Потому что мы им приказываем. А потом внушаем, что это сделали мы. И дальше… Хорошая у вас, людей, поговорка — у страха глаза велики. Нам в голову и тысячной доли не может прийти того, что вы, люди. о нас себе напридумывали.
— Верю. А я, значит, внушению не поддаюсь?
Зверёк грустнеет:
— Вы, земляне, другие. Потому мы можем с вами только разговаривать. Вот так, как сейчас. Во сне. И всё.
Протягиваю руку, чешу ему за длинными ушами. Зверь довольно урчит, потом жалуется:
— Знаешь, как обидно? Мы по натуре существа общительные, добрые, ласковые. А нас всё время обижают. Вот и привыкли защищаться, как можем…
— Понимаю. Мы, русские, тоже такие. Всем всегда готовы помочь, выручить, а наши враги этим пользуются, и ездят на нашей шее, как на лошади…
— Понимаю, человек. Очень хорошо понимаю. Но вижу, что тебя интересует Храм? Хочешь узнать, что в нём такого?
— Хочу. Если можно, конечно.
— Можно. Тебе — можно. Помнишь холм, из которого вы раньше выходили?
— Разумеется! Только что в нём толку? На Землю же мы не вернёмся?
Гарах снова смеётся.
— Хе-хе… Сколько там глобусов было?
— Двадцать четыре.
— Вот!
Он поднимает к верху лапу с выставленным надзидательным жестом когтем вверх.
— Если голову статуи повернуть к другому глобусу, то холм выведет в мир, изображённый на карте. Понял?
Я буквально подскакиваю на камне:
— Ты серьёзно?
Он высовывает язык:
— Бу тебе! Мы, гарахи, никогда не врём.
Снова грозит когтем.
— Только не проболтайся раньше времени.
— А когда это время наступит?
— Сам поймёшь.
Начинает мерцать.
— Всё. Устал. Пора мне.
— Рад был тебя увидеть.
— Я тоже. Ещё встретимся? Он снова смеётся.
— Разумеется. Мой дом тебе по пути. Хотя…
Мрачнеет, прислушиваясь.
— Не уверен… Твои враги в…
Мгновенно прикидывает:
— До них полсотни ваших километров. Но каждый день они отыгрывают десять. Вот и считай. Твои сюрпризы хороши. Но вот солдаты Океании боятся своих командиров куда больше тебя и даже нас.
— А не хочешь нам помочь?
Гарах мотает головой так, что уши разлетаются в стороны, и мне невольно, несмотря на услышанное, становится смешно. Снова протягиваю руку, чешу ему за ними.
— Понял. Мощности не хватает.
Уныло тот отвечает:
— Угадал. Ладно. Удачи тебе. Торопи своих. Мы вас не тронем.
— И тебе удачи. Встретимся — с меня окорок.
— Лучше бы шоколадку дал.
Беспомощно развожу руками:
— Давно уже кончился…
— А если привезут?
— Без вопросов.
— Ловлю на слове. Я приду.
Обещает он, и спохватывается.
— Всё. Пора.
И исчезает…
…Я открываю глаза и смотрю на светящийся в уже проснувшемся солнце оранжевый потолок палатки. Вот тебе и сон. Гараху я верю. Не зверь он, скорее всего. А Древний. Слышал я нечто подобное. От умных людей. Оказывается, не врали… Сажусь на матрасе, смотрю на часы. До подъёма ещё тридцать минут. В оранжевом свете хорошо видна внутренность плотика. Ого! Это что такое? Матрас Аоры и Юницы придвинут вплотную к моему, образуя общую поверхность. Дочка лежит посередине. Баронесса — справа. Каждый на своём месте и под своим одеялом. С чего бы это вдруг? Она же меня ненавидит, по её словам. Внезапно в воздухе возникает мордочка гараха, и тот, смеясь, заявляет:
— Плохо быть слепым, тупым, и дураком одновременно.
Затем тает, словно Чеширский кот. Спасибо! Ты просто лучший друг, дружище! Мысленно благодарю я зверя. Получаю ментальный отклик в ответ. Мда… Теперь столько всего стало понятным… Кое-как сползаю с матраса, одеваю берцы, вылезаю наружу. Трогаю бороду. Блин, надо побриться. Обязательно. Иду к машине, нахожу принадлежности, отхожу метров на пятнадцать в сторону. Не переношу опасную бритву и станки. Только электро. Машинка весело жужжит, снимая щетину. Я контролирую процесс в маленьком зеркале. Вот. Совершенно другой вид! Умываюсь, чищу бивни. Красота. Звучит труба. Люди в лагере начинают вылезать из свои обиталищ. Из нашей палатки появляются дамы и дочка. Она жмурится, затем видит меня, подбегает и радостно прыгает мне на шею, потому что я сижу на стульчике, обматывая местную ручную бомбу проволокой. Надсечённые пассатижами гвозди плотным рядом уложены вдоль цилиндрического жестяного корпуса. Откладываю её в сторону, подхватываю дочку:
— Привет, милая.
Она утыкается мне в шею, счастливо сопит. Потом отстраняет личико:
— Устал, папа?
— Уже нет. Выспался, отдохнул, снова отлично себя чувствую.
— Я рада!
— Юница! Умываться!
Сердитый голос мамы. Перевожу на неё взгляд — чуть припухшие после сна глаза. Сердитое личико. Но выглядит баронесса мило и совсем по другому. Голос своим тоном говорит одно, но вот огромные зелёные глаза — совсем другое. Она встревожена моим вчерашним состоянием, и рада, что я уже опять бодр и свеж. А так же моё отношение к её дочери радует женщину. Девочка нехотя слезает с моих колен, идёт к машущей рукой Злате с кувшином воды. А Аора, чуть задержавшись, негромко, чтобы никто, кроме меня не слышал, говорит, глядя в сторону:
— Ничего себе не выдумывайте, эрц. Это Юница очень переживала за вас, поэтому попросила переложить нашу постель поближе к вашей.
Улыбаюсь в ответ:
— А я, было, подумал, что вы решили начать привыкать делить постель со мной.
Женщина вспыхивает, хочет сказать какую-то колкость в ответ, но я быстро добавляю:
— Я не против. Особенно, если вы не будете стремиться покинуть её всё оставшееся нам время…
Реакция следует незамедлительно, но не такая, как я ожидал. Вместо вспышки гнева, женщина заливается краской смущения, затем молча и очень быстро уходит, спеша к слугам. Пока готовится завтрак, успеваю сходить к Рарогу и вручить ему мою переделку. Тот вертит ручную бомбу в руке:
— Так просто, и так эффективно! Гениально, Михх!
— Всего лишь опыт поколений, Пётр. Но давай шевелиться. Мне тут один зверёк на хвосте новости принёс — океанцы идут за нами, и не успокоятся, пока всех либо не перебьём, либо нас не возьмут.
Мужчина мрачнеет.
— Сведения точные?
— Очень точные. Я этому зверёнку верю, как самому себе. А это многого стоит.
— Плохо. Лошади выдыхаются. Сегодня меньше пройдём.
— Ничего. Я смог связаться с Метрополией Нуварры, так что теперь будет спокойнее.
Он вскидывает озарившееся надеждой лицо:
— Что там решили?
— Навстречу вышлют помощь. Решено принять всех беженцев без исключений. Уже готовят жильё для вас, места в школах для детей. И всех ждёт работа. Правда, тоже после обучения.
— Чему учиться то? Все взрослые люди…
Бормочет он.
— Ха, Петя! Наш язык, наша грамота, да и специальности тоже освоения требуют. Ты думаешь, раз офицер и фронтовик. Так уже всё? Сравни себя и меня. Кто победит, в случае чего?
— Ты, естественно…
