Дао Дзэ Дун (СИ) - Смирнов Сергей Анатольевич
Немногим раньше Страхов вспомнил одну из новых глобальных легенд-образов — «Солярис» атеиста Станислава Лема. И одноименный фильм верующего режиссера Тарковского. Тот момент, когда герой, пытаясь избавиться от своего прошлого и призрака своей жены, сажает его/ее в ракету и отправляет вон. В пустоту… Там, в той реальности, придуманной Лемом, это было безнадежным занятием.
— Тебе страшно узнать, что ты не первый, Саша? — с древней грустью во взгляде сказал Алипкович. — Это не так. Каждый герой всегда первый. Героев никогда не считают, не пересчитывают. Они — всегда штучный товар.
Страхов, отвернувшись от космодрома Фостера, стоял лицом к лицу с проводником. Позади них был лес.
— Тогда у меня все, — сказал он.
— Тогда у меня последнее слово, — сказал Алипкович. — Даже просьба, Саша. Если ты там у них найдешь веру, привези ее сюда. Это и будет твой Прометеев подвиг. Волшебный эликсир и все такое. По Юнгу или без Юнга — какая разница!
Страхов понял и кивнул.
— Хорошо, — сказал он.
— Тогда вперед, — велел Алипкович. — Пожелания счастливого пути не будет. Для тебя это — вредный предрассудок. Просто суеверие.
И Страхов повернулся спиной к лесу, коням и проводнику — и пошел к космодрому.
Космодром постепенно надвигался на него, заслоняя небо и разбиваясь на отдельные блоки с указателями и пояснительными надписями. Страхов вошел, поднялся на лифте, разделся, принял душ, взвесился, быстро обследовался на каком-то всемогущем сканере, снявшем с него виртуально-прозрачный, с разноцветными потрохами слепок.
Лакеи-манипуляторы одели его в удобный сиреневый комбинезон и белые кроссовки— полусапожки, не позволив — посредством тревожных сигналов и троекратных приказов «не двигаться» — самому дотронуться ни до одной застежки.
Потом Страхов на коротком фуникулере был доставлен в довольно просторную кабину с круговым, то есть цилиндрическим иллюминатором, который его удивил и порадовал: надо же, все будет видно!
Мягкий, женский голос с усиленно роботизированным акцентом — «Правильный психологический прием», — подумал Страхов — вежливо попросил его сесть в монументальное технологическое кресло. Он устроился в нем, и оно слегка опрокинулось назад, придав космонавту полулежачее положение.
Сзади на коленчатой ноге выдвинулся перед Страховым экран с аскетическим пультом из трех кнопок, и на экране появилось меню завтрака с изображением блюд, предлагаемых к выбору.
Страхов сравнил континентальное меню со столом в беседке и понял, что есть совсем не хочет.
— Я уже позавтракал, — сказал он, и на экране картинка покорно сменилась на предложение выбрать меню обеда.
Предложение кончалось строкой выделенной красным цветом:
ЕСЛИ ВЫ ИУДЕЙ ИЛИ МУСУЛЬМАНИН, ПОЖАЛУЙСТА, ПОДТВЕРДИТЕ В ТЕЧЕНИЕ ПЯТИ СЕКУНД ОДНОЙ ИЗ ДВУХ ВЕРХНИХ КНОПОК
Под каждой из двух кнопок была надпись на своем языке — иврите или арабском.
«Здесь не соскучишься», — подумал Страхов и еще подумал, что, может, Алипкович и не знает всего о том, что делается на Луне…
Меню предлагало на первое борщ, консоме или суп-мисо, а на второе свиную отбивную, филе тунца и разные суши. «Похоже, дзен-буддисты там тоже в кратерах освоились», — предположил Страхов, предпочтя борщ с отбивной.
А следом появилась программка ужина с вариантами итальянской и мексиканской кулинарии. «Что, придется а ля карте на всю неделю заполнять?! — слегка даже испугался Страхов. — Это ж мы до вечера не взлетим!»
Но, покончив с выбором ужина, он понял, что сейчас будет взлет. Его обвили пристяжные ремни, и на экране в виде разноцветной аппликации появилась надпись на многих языках. В центре красная на русском гласила легендарное, но абсолютно достоверное
ПОЕХАЛИ!
Как Страхов и предполагал заранее, он невольно произнес эту священную команду вслух.
Два поплавка на водной глади были неподвижны. Два человека, сидевшие на берегу, — тоже. Но ожидали они сосредоточенно не только вечернего клева. Мошкара вилась вокруг них, но на кожу не садилась.
Наконец, один из рыбаков, Владимир Алипкович, печально вздохнул и повел плечами.
«Вот и все, — подумал он. — Фонд ответил… Только пуск задержался еще ровно на…».
«Как всегда, — перебил его товарищ по рыбалке. — Задержка каждый раз нарастает ровно на один оборот. Секунда в секунду по внешнему времени. Может, мы когда-нибудь поймем, в чем тактика. Но ответ как всегда симметричный…»
«Тактика… Фонд просто оценивает тактику героев и адаптируется, — уверенно подумал Алипкович. — Потому что каждый раз они подставляются под удар все более осознанно. Количество должно перейти в качество. Вот и вся тактика».
«И что, мы как всегда сидим и ждем? — риторически подумал его сосед и посмотрел в умиротворенно темнеющее весеннее небо. — Или что-то еще делаем?»
«Мы что-то еще делаем, — заметил Алипкович. — Мы веруем и трепещем… Как всегда».
«Вот что на этот раз?» — иронически поинтересовался его сосед.
Оба они было повернули друг к другу головы, но многозначительно переглянуться не успели, потому что оба поплавка вдруг одновременно покачнулись.
Больше не нужно было укрывать себя и развивать огонь, согласно указанию великого стратега партизанской войны. Страхов постиг, в чем смысл его новой свободы и по какой причине ему стало так хорошо и больше не хочется ни о чем думать. Никогда со времен детства он не чувствовал такого бескрайнего простора, как теперь, в этой герметичной кабинке.
Еду подавали не перемолотую и спрессованную в тюбиках, как он предполагал по старой памяти, думая, что аппетитную сервировку придется держать в воображении, а — точь-в-точь, как показали до того в красивых картинках. То есть на особых тарелках под направленным воздушным давлением, чтобы все не разлеталось в невесомости. Изящные манипуляторы, фиксировавшие направление взгляда, схватывали кусочки и кормили «с ложечки». Борщ черпала механическая химера — «ложка-вилка». Улетевшие частицы тут же засасывал хоботок зоркого «пылесоса». Необычно, но привыкнуть можно.
Пару раз он задал себе вопрос, почему не мог не полететь на Луну. Почему полетел? Чтобы удрать в никуда, видя, что, как бы он ни пытался изменить реальность, каждый раз он все равно становится частью одной из уже существующих, созданных кем-то — Фондом? Алипковичем? Гейтсом? — программ по ее реструктуризации… Или чтобы увидеть хоть одного человека, не создающего никакой реальности, а просто верящего в ту, которая ничего большего не требует… и, значит, требует от него Страхова только одного — того, что он не знает, где взять… веры… Разве что на Луне?
И наконец, он постиг, что от него требуется просто насладиться дорогой, вспомнить настоящее назначение дороги: пока ты в ее власти, она дает тебе право не думать ни о чем и не делать больше ничего.
Он смотрел сверху на Землю, отгоняя от себя иллюзию, будто перед ним — запоздалое изображение планеты с портала GOOGLEEarth.
«Это настоящая Земля, — часто приходилось ему убеждать себя, — и доказательство — в том, что ее нельзя приблизить».
И когда за ужином он увидел внизу, где-то в южноамериканской Гайане, крохотную вспышку, он понял, что она случилась сейчас, в режиме live, у него на глазах, а не раньше, в записи. Эта звездочка вспыхнула не в соседней галактике миллион лет назад, а в его жизни. И звездочка не погасла, а стала подниматься ввысь, к нему.
Он понял и совсем не испугался, и это состояние души успело приятно удивить его. Он даже порадовался тому, что его уже не остановят криопаузой, не заставят сделать лишний, бесполезный виток. Что будет не холод и тьма, а жар и свет. Роскошный солнечный жар и великолепный ослепительный свет.
ЭПИЛОГ
