Чарльз Робертс - Каменный век
Над болотом стояла чуткая, тревожная тишина. Животные, как и люди, чувствовали приближение грозы и охваченные смутным страхом, спешили укрыться в безопасных убежищах. Сухие стебли камыша временами тихо потрескивали под палящими лучами полуденного солнца. В воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка. С поверхности болота поднимались ввысь горячие и зловонные испарения.
Нум подумал, что воины, участвовавшие в Большой Охоте, наверное, устроили засаду на вершинах тех самых скал, где прошлой ночью Мудрый Старец Абахо заставлял звучать глубокий голос бизонов. Там, спрятавшись в укрытиях из ветвей, они терпеливо ожидают появления косматых великанов, покинувших наконец свои летние пастбища.
Как только стадо бегущих бизонов поравняется с утесами, где притаились охотники, Мадаи начнут осыпать животных стрелами, копьями, камнями. А затем, испустив боевой клич, ринутся в долину, чтобы прикончить добычу каменными топорами и тяжелыми дубовыми палицами, закаленными в огне костров.
Опасная охота, где все, даже самые сильные, ловкие и бесстрашные, рискуют получить смертельную рану или погибнуть под копытами разъяренных бизонов, пронзенные насквозь их острыми рогами…
И эти мужественные воины даже не подозревают, что один из Мадаев осмелился преступить законы племени и проникнуть в Тайны, тщательно оберегаемые мудрецами от непосвященных!
При мысли об этом сердце Нума томительно сжалось. А что, если Большая Охота окажется неудачной по его вине? Что, если Великий Дух, разгневанный неслыханной дерзостью Нума, решил покарать все племя за преступление, которое он этой ночью совершил? Если Большая Охота не будет успешной, Мадаи потеряют последнюю возможность сделать запас мяса на зиму — и тогда всему племени грозит голод, жестокий зимний голод, когда люди царапают ногтями мерзлую землю, выкапывая горькие корни трав, которые могут хоть на время заглушить нестерпимую боль в пустом желудке.
Нум содрогнулся. Подобные последствия его проступка до сих пор не приходили ему в голову. Он впервые понял, какие родственные узы связывают его со всеми членами родного племени, понял, что подверг своих сородичей смертельной опасности.
Нум не заметил, как дошел до гнилого пня, — так велико было его смятение. Как и ночью, он споткнулся о корень, вскрикнул и долго не мог прийти в себя.
Палка была на месте; она лежала у самого края тропинки. Светлая кора каштана почернела и покоробилась под жгучими лучами солнца; нацарапанный на ней силуэт бизона лишь с трудом можно было различить. Нум усмотрел в этом дурное предзнаменование, и сердце его упало.
Он медленно перешагнул через препятствие, поднял палку и посмотрел на нее безучастным взглядом. Все Мадаи, отправляясь на Большую Охоту, прошли сегодня утром по этой тропинке, но ни один из них не захотел нагнуться и поднять палку Нума. Даже сам Абахо, от пронзительного взгляда которого ничто не ускользало, не обратил на нее внимания: значит, Мудрый Старец ничего не подозревает, ни о чем не догадывается.
Это открытие не доставило Нуму никакого удовольствия. Тайная или явная, его вина не становилась от этого ни больше ни меньше, и он со страхом думал об ее ужасных последствиях для племени.
Широко размахнувшись Нум отшвырнул палку далеко в сторону.
— Зачем бросать палку? — спросил позади его насмешливый голос. — Она еще может пригодиться тебе.
Нум в ужасе обернулся. Высокая стена камышей раздвинулась, и он очутился лицом к лицу с Мудрым Старцем Абахо, Главный Колдун племени Мадаев был одет в простую одежду из волчьей шкуры, изрядно потертую и поношенную. На нем не было никакой ритуальной раскраски, никаких обрядовых украшений: ни браслетов из просверленных камней и раковин, ни ожерелья из звериных зубов. Оружия при нем не было; значит, он не пошел с охотниками.
«Он ждал меня, — подумал Нум. — Он знает все. Я погиб!»
Другой на месте Нума, возможно, упал бы на колени перед Абахо и, протянув к нему руки, умолял о прощении. Но перед лицом неминуемой кары Нум неожиданно обрел мужество. Он выпрямился, вскинул голову и взглянул прямо в глаза Мудрому Старцу.
Абахо смотрел на Нума со странным выражением. Лицо его было, как всегда, суровым и строгим, но в глубине проницательных серых глаз мелькали насмешливые искорки. Помолчав немного, Главный колдун сказал:
— Подними свою палку, Нум! Не так-то легко найти другой такой же прямой и ровный побег каштана. А палка еще понадобится тебе на обратном пути к Красной реке!
Нум послушно нагнулся и подобрал палку. Сухая кора жгла ему пальцы. Нуму нестерпимо хотелось забросить палку как можно дальше и увидеть, как поглотит ее черная болотная вода.
— Почему ты очутился здесь, сын мой? — спросил Абахо.
Нум ответил не сразу. Он размышлял. В серых глазах Абахо не было гнева, он смотрел на мальчика с чуть заметной лукавой усмешкой. Быть может, Мудрый Старец ни о чем не догадывается? Нуму достаточно наспех сочинить какую-нибудь историю и уверенным голосом рассказать ее Абахо. Например, сказать, что он одолжил палку одному из близнецов, а тот потерял ее на охотничьей тропе… только который из них: Тхор или Ури?.. Лучше Ури… Но зачем спрашивается, взрослому охотнику и воину простая палка, когда он вооружен луком, копьем и массивной палицей?.. Нет, это неправдоподобно… лучше сказать, что он… что он…
Мысли вихрем кружились в голове Нума. Он не любил лгать.
Ложь похожа на коварную зыбкую почву болота: в конце концов непременно увязнешь в ней!
— Я был здесь прошлой ночью! — одним духом выпалил он.
— Я шел следом за тобой, о Мудрый, и потерял в темноте палку.
Он умолк, тяжело дыша, и закрыл глаза.
— Бей! — проговорил он глухо. — Бей меня скорее, о Мудрый!
Нум знал, что он заслужил суровое наказание.
Но Абахо не шевельнулся, не произнес ни слова. После нескольких минут гнетущего молчания Нум осмелился наконец открыть глаза.
Мудрый Старец смотрел на него и улыбался.
— Зачем мне бить тебя, мальчик? — спросил он. — Разве ты уже не наказал себя сам? Разве не испытал раскаяние, страх, мучения нечистой совести? Разве ты не страдал телом и душой?
Нум низко опустил голову.
— Ты не знаешь, что я сделал, о Мудрый! — пробормотал он.
— Мне было известно, что ты никому не позволил следовать за тобой, а я все-таки, невзирая на запрет, пошел… И я видел…
Абахо жестом прервал его:
— Ты видел очень мало, а понял еще меньше, — сухо сказал он. — Ты остался за порогом великой Тайны, как одинокий охотник на опушке непроходимого леса, не способный проникнуть в его чащу. Ты не узнал ничего.
Голос Мудрого Старца звучал сурово и жестко. Слушая его, Нум со стыдом уразумел, что в нелепом ребяческом самомнении он переоценил значение своего проступка. Он вообразил, что из-за него, ничтожного хромого мальчишки, может погибнуть все большое и сильное племя Мадаев. Да кем он был, чтобы навлечь на своих соплеменников страшный гнев самого Великого Духа и его разящие молнии? Он был ничем — да, да! — всего лишь жалким калекой, и ничем больше!
Слеза покатилась по щеке Нума.
Абахо вышел из тростников, наполовину скрывавших его. Он пересек тропинку и положил свою большую руку на плечо мальчика.
— Знай, что я не сержусь на тебя, о Нум! — сказал он торжественно. — Самомнение, конечно, дурная черта характера, но любознательность — неплохое качество. Расскажи мне откровенно, почему ты решил следовать за мной?
Нум поднял голову. Как объяснить Мудрому Старцу чувство, которое ему самому было не совсем понятно?
— Я хотел… — начал он, — мне хотелось…
Кровь внезапно прилила к лицу, и он торопливо закончил:
— Мне всегда хочется все узнать!
Он ждал, что Абахо рассмеется при этих словах, и он приготовился еще раз услышать ненавистную фразу: «Ты еще слишком мал!»
Но Мудрый Старец не сказал ничего подобного. Взгляд его небольших, глубоко посаженных глаз стал еще более острым, почти невыносимым. Серые зрачки, казалось, исторгали пламя.
— Что же ты хотел бы узнать, мальчик? — спросил он после паузы.
— Все! — пылко ответил Нум. — Я хочу знать, почему есть день и есть ночь, почему летом жарко, а зимой холодно, почему днем на небе солнце, а ночью луна и звезды, почему дует ветер и течет вода, почему… почему… Я хочу знать все!
Он умолк, тяжело дыша, боясь услышать насмешку. Он привык, что братья всегда отвечали смехом на его недоуменные вопросы.
— Итак, — сказал без улыбки Абахо, — итак, мой сын, ты задаешь вопросы? И ты, кажется, умеешь рисовать?
Нум опустил глаза.
— Да, — еле слышно шепнул он. — С тех пор как моя нога… с тех пор как я болен, я часто вспоминаю разных животных и рисую их пальцем на земле, когда остаюсь один.
