Ловец человеков - Попова Надежда Александровна
– Ирод! – выкрикнул из задних рядов женский голос, и сплошная масса толпы надвинулась, угрожающе сжимаясь.
Еще шаг, подумал Курт обреченно, и придется применить оружие; это поможет слабо, все равно затопчут, но просто стоять и ждать, пока это случится, он не будет…
– Сюда!
Голос капитана за спиной прозвучал неожиданно, подстегнув; полуобернувшись к воротам, Курт увидел, как решетка начинает уходить вверх, медленно, тяжело, и в толпе раздалось:
– Задержать гада!
Оттолкнув стоящих между ним и воротами крестьян, Курт бросился бегом, в два прыжка преодолев расстояние до спасительного входа, швырнул свою сумку под решетку и, рухнув на землю, прокатился под чугунными кольями во двор замка. Вскочив, он попятился от ворот, схватив сумку, глядя на яростные лица по ту сторону решетки, и, наткнувшись на кого-то спиной, резко обернулся.
– Все в порядке, это я, – тихо сказал капитан, взяв его за плечо. – Вы в безопасности.
– Надолго ли… – пробормотал Курт, обессиленно вздохнув; тот кивнул:
– Это верно, ненадолго… Остается надеяться, что ваши люди успеют явиться сюда прежде, чем они разнесут замок. Если б вы знали, что тут творится!
– Знаю, капитан. Один из крестьян Таннендорфа не тот, за кого себя выдавал, и все, что сейчас происходит, творится по его воле.
– Неужто тот бродяга?!
Курт устало улыбнулся, покосившись сквозь решетку на толпу, покачал головой:
– Нет, это не Бруно. Каспар.
– Пивовар?! Не может быть.
– И тем не менее, – невольно продолжая отступать от ворот, подтвердил он. – Я поговорил с семьей Шульц и от них узнал много интересного. В том числе и то, что Каспар затеял здесь нечто неприятное; у меня есть версия, что он хочет подставить барона под убийство.
– Убийство? – переспросил Мейфарт растерянно. – Чье?
– Мое. Согласитесь, покушение на следователя Конгрегации – достаточно тяжелое преступление.
– Достаточно – для чего?
– Этого я пока не знаю. – Оказавшись шагах в двадцати от ворот, Курт, наконец, остановился, переводя дыхание. – У меня есть только версии, но все их еще надо проверить… Нам с вами сейчас главное знать не это. Главное – знать, сколько эти стены смогут удерживать толпу.
– Тогда понятно… – начал Мейфарт и умолк, глядя задумчиво в землю; Курт нахмурился:
– Простите?
– Понятно, что происходит, – пояснил капитан. – Вы еще не знаете, но настроения толпы переменились. Сейчас они не требуют смерти господина фон Курценхальма-младшего, и никто больше не считает его стригом. Сейчас они говорят о том, что его надо запереть, вызвать сюда светские власти, потому что он не колдун и не стриг, и судить его должны как простого убийцу. А вы… простите, майстер Гессе, я лишь передаю то, что слышал, это не мои слова… вы слишком молоды, чтобы правильно разобраться в деле, тем более что оно у вас первое… И на самом деле вы не желаете разбираться в нем вообще, и отец Андреас повез отчет, в котором говорится, что господин фон Курценхальм опасен, и… и…
– Продолжайте, капитан.
– И вы задумали убить молодого барона, чтобы решить все просто. Простите еще раз, я лишь передаю их слова, так думают они.
– Они? – переспросил Курт, посмотрев капитану в глаза и стараясь увидеть в них его мысли; рука невольно замерла на рукояти, и он едва удержался от того, чтобы отступить назад. – А вы?
– Бросьте, майстер Гессе. Если б я поверил в эти бредни, я разве впустил бы вас? Я просто оставил бы вас за воротами и позволил бы им расправиться с вами.
– Простите, – согласно склонил голову Курт; капитан невесело улыбнулся:
– Думаю, взаимных извинений произнесено достаточно. Просто знайте, что я для вас – единственный человек, которому вы можете верить, так же, как и вы для меня… Пойдемте внутрь, вам надо отдохнуть, у вас в лице ни кровинки.
Только теперь Курт понял вдруг, как устал; он бодрствовал уже больше суток, половину из которых провел в седле, ноги ломило, спина болела неистово, хотелось есть и спать, и снова накатывало ощущение бессилия, беспомощности, почти отчаянья…
– Я загнал вашего коня, капитан, – тихо сказал Курт, покосившись за ворота. – И бросил там человека, которому обещал защиту.
– Вы о Бруно? Не переживайте, этот о себе позаботится. А мне позвольте позаботиться о вас. Идемте.
Пока Мейфарт сопровождал его в основную башню, Курт выслушал краткий и безрадостный доклад о расстановке сил: кроме старика Вольфа и самого капитана, из боевых единиц в замке был дозорный, которого Курт видел раньше на надвратной башне, и еще два солдата на стене. Однако рассчитывать на их помощь особенно не стоило – уже не раз снизу доносились укоряющие возгласы их родичей, призывающих открыть ворота и впустить людей, собравшихся снаружи. Пока стража держалась, но капитан уже замечал на себе задумчивые взгляды и был уверен, что рано или поздно кто-то из них сдастся…
– Quis custodiet ipsos custodes? [59] – прошептал Курт себе под нос. – Может, проще выдворить их из замка? – предложил он, принимаясь за поданную ему нехитрую снедь в огромной пустой кухне; капитан вздохнул:
– Я понимаю, толку от них все одно мало и никто из них не станет резать своих же сородичей, если те проникнут внутрь…
– Так в чем же дело?
– А вы вообразите себе, майстер Гессе, что будет, если я прямо заявлю им, чтобы они уходили?
Курт понуро кивнул. Все верно. Парадокс заключался в следующем: стража почувствует себя оскорбленной, будучи заподозренной в том, что не сможет исполнять своих обязанностей как должно, хотя у каждого из них в голове будет биться мысль именно об этом – открыть ворота. Кроме того, любая попытка избавиться от них будет лишь подкреплять подозрения в том, что что-то в замке нечисто и надо брать ситуацию в свои руки, избавившись от капитана и назойливого следователя…
– Получается так, – обреченно подвел итог Мейфарт, – что осаждающие уже внутри, и остается лишь ждать, когда они решатся на что-то. Я сам не сплю со вчерашнего дня – слежу за этими юнцами, боюсь отвернуться…
– Но – как же барон? С ним-то что?
Мейфарт нервно дернул плечом, подавляя выражение снисходительного раздражения, и пояснил:
– Господин барон в отчаянии. Сын слышит крики снаружи – не всё, но он уже понял, что происходит. Первым делом сделал выговор отцу за то, что привел в дом инквизитора; это помимо естественного опасения вызвало в нем… ну, понимаете…
– Понимаю, – кивнул Курт.
Помимо боязни перед дознавателями, естественной для того, кем считает себя этот малолетний безумец, внимание Конгрегации ему должно было польстить, пробуждая немыслимую смесь чувств – от ненависти и почти ужаса перед, как ему кажется, неминуемой гибелью до высокомерной гордости за проявленное внимание к его уникальности…
– Он не разговаривает с господином бароном, впал в какое-то оцепенение, даже прекратил читать. Временами ходит по своей комнате взад-вперед, останавливается у ставен, прислушивается, после опять замирает… – Мейфарт тяжело перевел дыхание, потирая глаза, и, не удержавшись, зевнул: – Прошу прощения… А господин барон теперь сам не лучше – точно так же мечется по своим покоям, а порою просто сидит на постели и смотрит перед собой пустыми глазами. И, что меня всерьез настораживает, не раз говорил уже о том, что сына и замка крестьянам на растерзание не отдаст…
– Это он о чем? – напряженно уточнил Курт; капитан посмотрел на него страдальчески:
– Вот уже полдня он точит кинжал. Как вы думаете, о чем он?
– О Господи, – тоскливо пробормотал он, с ненавистью покосившись в окно, откуда неслись неутихающие вопли. – Еще этого не хватало…
– Велел по всему замку расставить бочонки с маслом, – все более хмуро продолжал Мейфарт. – Я пытался спорить, но что он тогда учинил… А молодые и рады стараться. Еще неделю назад я бы каждому из них пояснил, что к чему, однако сейчас боюсь даже сделать им замечание по поводу слабо затянутого ремня. Сейчас, если вы войдете в жилую башню дальше, вы увидите этот ужас – по всем коридорам бочонки, в комнатах, в опасной близости у факелов… Всё, что я смог, это затушить половину из них в коридорах, почти все – в комнатах; и до самых краев в бочки под ними воды долить. А только все равно – если снять факел со стены да разбить один бочонок или просто швырнуть этот факел в одну из комнат…
