Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены
— Доспех современного тамплиера — голубая мечта Карена ибн-Фатиха бану Лино, — фыркнула девочка.
Карен свойски шлепнул ее по затылку, взял у нее из рук ведро, лотки и ковш, и оба зашагали к крепостце. Когда они уже вступили на скат горы, ведущий к воротам, их обогнали два всадника на мулах: высокий старик в сюртуке и бриджах с сапогами и немолодой, но щеголеватый патер в коричневой сутане, задранной до коленок, черных панталонах и сапожках-ноговицах местного кроя с подошвой и острым каблуком.
— Арно Стуре вернулся из Вечного Града и беглого эдинского попа с собой привез, — констатировал мальчик. — Тесновато нынче в Высоком Лэне. То бегали, как вы, от дяди Эйти, нынче спасаются от тех, кто его за глотку взял: Марэма Гальдена и Лона…
— Я еще барышня и в политике не понимаю, — перебила она с чопорным видом.
— А вот погоди, как дед тебе задаст, что хороводишься с обрезанцами, так сразу поймешь!
Жилые помещения в Лин-Авларе врезаны прямо в стену крепости, в два этажа. Вдоль верхнего тянется бесконечная галерея из мореного дуба, настолько древняя, что в щелях пола укоренились деревца со скрученной веками и почти что железной древесиной, мелкими листьями и стволами, подернутыми мхом. Сквозь крышу, прохудившуюся в позапрошлом столетии, дождь льет прямо на деревья, образуя вокруг лужицы. Когда девочка Тэйни гуляет по галерее, заглядывая во все открытые двери и вежливо приветствуя обитателей своим «рахматом», кажется, что она всему селению родня и домочадица. На самом же деле ее собственное обиталище находится гораздо ниже: в центре площади, где вплотную сгрудились дом собраний, мастерские, помещения для приезжих и гостей — и одноэтажное здание с крестом на куполе: католическая миссия. А в глубине двора, как раз напротив, из горы вырастает тонкая башня в лазурном изразцовом тюрбане, увенчанная полумесяцем.
Тэйни спрыгнула с галереи вниз, на брусчатку, и неторопливо пошла к дедову дому. Из окон гостиной ветер выдул длинные белые занавеси и обрывок чинной беседы за чашкой вечернего кофе. Она вслушалась.
— …что ожидать от места, где минарет возвышается над храмом Христовым! — рассуждал патер, чуть напоказ играя своим драматическим тенором.
— И все юнцы без различия вер ходят в медресе, а девочки — в воскресную школу, ибо в первое учебное заведение им по старинке хода нет, — хрипловато рассмеялся дед. — Арабскому-то их как-то еще учат, но в самом общем смысле: молиться. За годы великой неурядицы все наши факихи эмигрировали. Да полно: если бы здесь были так щепетильны в вопросах веры, как мы в Эдине, Лэн тоже бы взорвался.
Серебряная ложечка сердито звякнула ему в ответ.
— Поэтому ваша внучка Танеида Стуре и соединяет в своем лице обе конфессии?
— Что вы имеете в виду? В школу при миссии она ходит, кажется, исправно. Сам слежу, хоть я и методист по складу характера. Учиться, знаете, — это у нее в крови.
— И тяга ее к знанию поистине безбрежна, ибо она учится не только арабскому языку, но и мусульманскому писанию, единственный недоросль в Лин-Авларе, у которого это получается. Сам мулла ей, видите ли, в этом покровительствует. Закинется белым платком вплоть до кончика носа и сидит. Каждую пятницу, лишь солнышко спрячется, и еще по субботам на особицу.
— Видно вы, святой отец, в хороших отношениях с правоверными. Мне они всего этого не рассказывают.
— Да, господин Фатих Лино часто беседует со мной о своем отпрыске, который, по его мнению, вовсю приударяет… гм, ухаживает за вашей отроковицей.
— Чушь. Двое младенцев. К тому же оба из хороших родов и лишнего себе не позволят.
— Разумеется. Однако Фатих-ини удручен не этим. Видите ли, старый мулла у них последнее время работал и за муэдзина. Нехватка кадров, что ли. Простудился, сорвал голос и оказался неспособен читать Коран и призывы вживую. Азан-то, если поняли, с тех пор на магнитофоне запускают. Так вот не нашел ничего уместней, чем использовать в качестве рупора идей Аллаха вашу Тэйни, благо голос у нее редкостной звучности и тембра, а знаний почти как у шейха.
— Что?
— Да-да. Неслыханное новшество! За кого ее держат, интересно? За какой пол? Ведь в русле исламской традиции сие выглядит похлеще, чем в русле католицизма — англиканская священница за евхаристией. Ваша Тэйни, видите ли, подобным манером платит за науку: каждую пятницу шпарит Магометово писание нараспев и наизусть целыми сурами, ибо кроме нее некому, необразованны. Сначала из-за мужских спин, женскую галерею ведь в свое время не воздвигли. Но это показалось совсем уж непочтительным. Притом святое слово уходило куда-то в сторону. Так что в конце концов порешили? Кузнец Сайид, он у них самый сильный, сажает ее, всю сплошь в белых занавесках, на плечи, чтобы женщина не стояла впереди мужского пола, и босой выходит чуть не на уровень минбара. А что она над мужами верховенствует — этим небрегут. Этого былые факихи не учли.
— Впереди ниша — как крыло. А вверху светильник из хрустальных капель, водопадом. Когда полный тон возьмешь, звенеть начинают, и блики бегают внутри купола. Красиво!
Тэйни внезапно появилась в проеме окна и села на подоконник, свесив ноги на ту сторону стены — чтобы легко удрать в случае чего.
Дед в комическом ужасе вцепился в редкие волосы. Священник оставался невозмутим.
— У тебя весьма тонкий слух, Танеида из рода викингов.
— А у вас очень громкие голоса. Вы бросаете слова на ветер, и они долетают до меня — чем я виновата?
— Младшей не следует вмешиваться в разговоры старших, а когда она нечаянно услышит о себе, надо сделать вид, что этого нет.
— Но это есть. Меня ругают за то, что я не вру? Или за то, что помогаю старому человеку?
— Нет, за то, что нетверда в вере.
(Дед потихоньку подмигнул ей и протелепатировал: «Если бы ты, внука, была такой же хорошей католичкой, как ученой мусульманкой, он бы поменьше сердился».)
— Крестили меня в католики — согласия не спрашивали за малодневством. А в Коране на каждой странице либо пророк Иса, либо его мать Мариам, и Бог назван так же, как в Библии, хотя и в единственном числе.
— Как бы чрезмерная нагрузка, которой ты подвергаешь свою память, не повлияла не твой разум и волю, дочь моя.
— Это вы о чем? О Коране или о той маленькой книжке, которая хорошо начинается и не имеет конца? Я ведь и из Евангелия могу прочесть наизусть.
— Ну-ка иди сюда, теолог недоношенный, — дед вдернул ее в комнату за ворот рубахи и подтащил к патеру.
— Вот, святой отец, поговорите в ней в мое отсутствие, а то сил нет с окаянной девкой!
Он демонстративно протопал к выходу из комнату. Священник поставил девочку меж колен и сурово спросил:
— Как твое имя?
— Знаете же. Тэйни.
— Это кличка для мальчика по имени Тейнрелл.
— А меня и хотели назвать в честь одного из мужчин Стуре. Он погиб на поединке со своим родичем, и папа с мамой переживали.
— Знаю: ради переселения душ или как выкуп судьбе. Язычество!
— Я вообще-то Танеида, только вы это знаете.
— Спасибо, что представилась. Так вот, Танеида, где тебе легче молиться — в часовне или в мечети?
Девочка слегка возвышалась над ним — рослая для своих лет.
— В часовне пестро, фигурки разные, картины, дымом курят. А в мечети ничего нет, кроме голубых и синих знаков по белому — и еще ковров. Как небо в облаках и цветущая земля. И там я могу не только говорить, но и слышать. Правда, я слышу! Со мной писаные слова лучше картин говорят!
— Мне жаль, что с тобой так получается.
Она вгляделась в его лицо.
— Отец, я вас сильно обидела?
— Не меня, но Бога…
— Ему-то не к лицу обижаться — Он такой большой, а я маленькая и глупая…
— Муллу ты пожалела, а вот меня ни ты, ни твой дедушка не щадите.
— Я… послушайте, не надо глядеть на меня с таким прискорбием! Ну что делать, уж такая я нескладная, что меня во все религии с головой кунает. Но я никогда ни о какой из них плохо не говорила и, клянусь, дальше тоже не буду. О священниках тоже. Вы верите?
— Верю. Ты дала обещание не мне, а Богу, который для всех един, и я думаю, Он принял твое слово. Да, принял, я знаю. Ох, детка, только, ради всего святого, не капай мне слезами на тонзуру, так и простудиться недолго!
И в этот патетический момент с улицы донесся вопль:
— Тэйни, эй, ты там где? Кончай растабарывать со своими старцами и поехали в верховья образцы бить. Я тебе Игрунью подседлал!
…Мятеж — или восстание — против Эйтельреда закончился тем, что слуги его частью разбежались, частью стали служить новому хозяину. Граждане, которые просто существовали вне войны и политики, уехали за море: и Карен с отцом, и — раньше — Тэйни с дедом. Снова, как и в иные времена, Великий Динан распался на три части: «народная республика» Эдинер, включающая провинции Эрк и Эдин; независимое Эро — парламентский каганат; Лэн вкупе с западными и восточными предгорьями, буферное государство, по вере и обычаям тяготеющее к Эро, по языку — к Эдину, но жаждущее сохранить себя как оно есть.
