Андрей Мартьянов - Охранитель
Франция переставала быть единым целым, величественное здание Католической Вселенной рушилось под ударами налетевшего из восточных пустынь поветрия-урагана, не делающего различий между благородными и смердами, прелатами Церкви и людьми ремесла. Смерть безбоязненно разгуливала по христианскому миру, заглядывая в супружеские спальни и иноческие кельи, в покои королей и крестьянские лачуги. Никто не мог преградить ей путь.
— Сир… — Филипп де Валуа не обернулся, узнав голос своего маршала, Карла де Монморанси. — Всё кончено, сир. Только что сообщили.
— Два дня, — очень тихо сказал король, глядя на противоположный берег реки, на изящный столб Нельской башни и светлые стены отеля де Нель. — Всего два дня. Она очень страдала?
— Сир, ее величество Жанна отошла в руки Господа с миром и молитвой на устах…
— Кажется, я спросил о другом, Монморанси.
— Очень, сир. Особенно последние часы.
Королева Жанна Бургундская заразилась на мессе в Нотр-Дам 14 марта и была перевезена в Нельский отель, где ей обеспечили наилучший уход и присмотр врачей Сорбонны. Еще вчера стало ясно, что положение безнадежно, тело покрылось гноящимися язвами, пальцы рук поразила гангрена, начинался œdème aigu du poumon — отек легких. Как и у многих заболевших чумное гнилокровие было скоротечным, Черная Смерть убила Жанну де Бургонь за неполные двое суток.
Филиппа к жене не допускали: канцлер Фирмин де Кокерель и маршал де Монморанси настояли, чтобы государь оставался в наглухо изолированном от внешнего мира Луврском замке — всех посетителей принимали королевские легисты в южном крыле, немногочисленные срочные депеши передавались приближенным монарха и только затем переправлялись в донжон Лувра, его величеству. Предполагалось, что строгий карантин поможет Филиппу избежать почти неминуемой гибели.
— Что дальше, Карл? — Валуа посмотрел в глаза старому маршалу. — Что делать?
— Не знаю, сир, — честно ответил Монморанси. — Уповать на милость небес и выполнять священный долг помазанника Божьего пока это возможно. Ваше участие в похоронах ее величества исключается.
— Знаю, — кивнул Филипп. — Распорядитесь, чтобы Жанну погребли не в усыпальнице Сен-Дени, а в одном из аббатств за городом. Свинцовый запаянный гроб. Соблюсти лишь самые необходимые требования этикета. Поняли?
— Да, сир…
С востока на город наползала холодная мартовская ночь, в отдушинах башен замка Лувр завывал ветер. Тревожно били колокола десятков парижских церквей.
По улице Сен-Жак Университетской стороны, направляясь к Пти-Шатле и Малому мосту, шел невидимый простым взглядом всадник на бледном коне. Четвертый из четверых.
* * *Раулю не спалось — заснешь тут, как же! И дело вовсе не в том, что в холостяцком жилище находится незамужняя девица: Жанин ушла ночевать в комнаты мадам Верене, дабы не смущать хозяина. Мэтр сидел в кабинете, неумеренно пил вино и ждал. Ждал, когда появятся озноб, пот градом, резь в глазах и тошнота — первые признаки неотвратимого конца.
Точь-в-точь осужденный на казнь перед исполнением приговора.
Ничего похожего однако не происходило, пускай Абу Бакр Мухаммад ар-Рази и хронисты времен «Юстиниановой чумы» разразившейся в 540 году по Пришествию в один голос твердили: достаточно кратчайшего времени, чтобы тебя сломил недуг. Сын византийского императора, почувствовав себя дурно на рассвете, умер к полудню!
А вдруг барон де Фременкур прав и его арабское снадобье подействовало? Кстати, надо бы сходить проверить, жив ли?..
Мэтр подогрел в котелке воды смешанной с красным пуатевинским, перелил в глиняную кружку и, слегка пошатываясь (вино хорошенько ударило в голову), заглянул в аптечную залу. Свечи оплыли на две трети, но продолжали гореть.
— Вы волшебник, мессир Ознар, — оказывается, господин де Партене пребывал в незамутненном сознании, да и выглядел значительно лучше, чем до повечерия. — Боюсь сглазить, но кажется мы на пути к победе. Повязки промокли, давайте сменим дренажи… Тащите кувшин с уксусом и «жженое вино».
— Выпейте пока, — Рауль сунул в руки барона кружку. — Простите, я слегка навеселе — душевное неспокойствие вполне объяснимо. Испугался.
— Я бы на вашем месте тоже нервничал, мэтр. На фоне всего происходящего вокруг принять в своем доме человека, пораженного чумой — это, знаете ли, подвиг.
— У меня не было выбора.
Невероятно, но отеки на бедре и возле груди начали спадать, новые бубоны не появились. Жан де Партене зашипел, когда Мэтр раздвинул ланцетом края крестообразной раны и извлек ленточку-дренаж, но и только. Терпеть боль умеет.
— Сожгите, как и раньше, — дал указание барон. — Руки вымойте сначала уксусом, потом протрите brandwijn.
— Но зачем? Как это предохраняет от чумы?
— Открою небольшой секрет: зараза распространяется вовсе не посредством неких «миазмов», запаха или теллурических[31] испарений. Вы получили превосходное образование судя по всему, значит должны были читать Тита Лукреция Кара и Марка Теренция Варрона. Учение об атомизме, слышали?
— Конечно, — согласился Рауль. — Варрон говорит о неких мельчайших «болезнетворных скотинках» и «семенах болезни» проникающих в тело человека здорового при общении с заболевшим. В Париже и Нарбонне теорию контагии считают умозрительной — наличие или отсутствие невидимых «чумных скотинок» недоказуемо эмпирически.
— Только потому, что вам не известен способ это доказать, — возразил Жан де Партене. — А если я скажу, что наблюдал этих самых «скотинок» собственными глазами? И не смотрите на меня сострадающе, это не бред больного разума. Достаточно подобрать соответствующие линзы, чтобы увеличить любой предмет, самый крошечный. Вам наверняка знакомо увеличительное стекло? Очки изобрели во Флоренции лет семьдесят назад и они широко используются…
— Но подобного увеличивающего прибора я никогда не встречал.
— Это не значит, что его вовсе не существует, мэтр. Я, допустим, никогда не видел Римского Папу, но это не дает мне повода отрицать Апостольский престол и личность понтифика.
— Давайте вернемся к «семенам болезни», — сказал Рауль, аккуратно затягивающий повязку на бедре. — Не очень сильно, не жмет? Чудесно… Атомизм.
— «Скотинки» существуют, клянусь моим гербом и славой предков. Они поселяются в теле, размножаются и отравляют кровь своими… э-э… выделениями. Очень просто. Чтобы удалить тварей и нужны надрезы по бубонам.
— Очень интересно, — вежливо сказал Рауль. — Я вас не утомляю своей навязчивостью, шевалье? Вам необходимо отдыхать.
— Ничуть. Давайте поговорим — беседа позволит отвлечься, а если я устану, то попрошу меня оставить. Не возражаете?
— Хорошо, только схожу за кувшином вина в комнаты. Не хотите поесть? Осталась каша со свиным салом.
— Нет, пока рано. Теплого питья с медом будет вполне достаточно…
Какая неожиданность — на буфете, где хранился запас вин, восседал исчезнувший несколькими днями раньше Инурри, причем вид у домового был свирепый донельзя. Глазищи сверкают, шерсть на загривке взъерошена, рот полуоткрыт, за губами белеют тонкие игловидные зубки. Что так разъярило артотрога?
— Что? Ты еще спрашиваешь? — проскрежетал Инурри своим самым противным голоском, от которого мурашки по коже ползли. — Глупый, глупый Gizaki! Tentel, ergel! Разговаривает с нерожденным! Не видит и не хочет видеть того, что не должно существовать!
— Ты это о чем? — оторопел мэтр. — Совсем разума лишился на старости лет, обезьяна бесхвостая? Или ты пьян?
Задохнувшийся от негодования артотрог окончательно принял вид кота, очутившегося один на один с грозным цепным псом: раздувшийся меховой шар.
— Его нет, — Инурри указал лапкой в сторону аптеки. Повторил отрывисто. — Его. Нет. В. Этом. Мире. Не рожден. Понимаешь?
— Отцепись. Опять твои дурацкие фантазии. Не нравится гость? Потерпи — выздоровеет, уедет.
— Пришел из ниоткуда, уйдет в никуда, — выпалил напоследок Инурри и, как всегда не прощаясь, порскнул в темноту.
Рауль только плечами пожал. Опять на домового нашло. Блажит сам не зная из-за чего. Еще днем мэтр проверил Жана де Партене своими методами, не обнаружив ничего подозрительного: человек как человек, магических предметов или апотропеев с собой не носит, о серьезных заклятиях наложенных на мессира барона извне и речи не идет: любые следы колдовства отсутствуют как данность.
Побеседовать? Почему бы и нет. Господин де Партене хорошо начитан — вряд ли хоть один из тысячи французских дворян слышал имя Теренция Варрона, а этот свободно оперирует цитатами из римских трудов, изучаемых только в лучших университетах Франции и Италии. Что само по себе необычно.
Да, необычно. А на необычности, как утверждает Михаил Овернский, следует обращать внимание в первую очередь.
