Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр
– Этих жирафов гнали с пристани Блэкуолла стадом, точно обычных овец или коров, – сообщил Дюпен.
– Удивительное, должно быть, было зрелище! Представьте себе: вы просыпаетесь и видите этих животных, шагающих мимо ваших окон!
– В самом деле. Хотя я полагаю, что их вели по ненаселенным местам.
Дюпен повел меня дальше. Здесь, не обращая на нас никакого внимания, бок обок паслась пара лам.
– О, ламы! Интересные создания. Из Перу.
– Но жирафы, конечно же, гораздо более необычны. Или путеводитель сообщает об этих ламах нечто экстраординарное?
Дюпен пожал плечами.
– На самом деле мне интересны не столько сами ламы, сколько страна, откуда они родом.
– Перу? Не знал, что вас так интересует эта страна.
– Я путешествовал там в юности. Весьма необычное место. Ни флора, ни фауна совершенно не похожи на европейские. Особенно птицы, за которыми так охотятся наши коллекционеры.
Я был крайне изумлен.
– Вы бывали в Перу?!
– Да, – с напускным безразличием ответил Дюпен. – Отчего это вас так удивляет?
Я не смог сдержать скептического смеха. Представить себе утонченного, светского Дюпена в дебрях Южной Америки мне не удалось при всем богатстве моего воображения.
– О, взгляните. Обезьяны.
Ряд вольеров перед нами был населен разнообразными приматами. Пройдя мимо игривых маленьких обезьянок и угрюмых шимпанзе, Дюпен остановился напротив большой клетки. Я поспешил за ним.
– Pongo pygmaeus, – сказал Дюпен. – Он же – «калимантанский орангутан». Животное, чей уровень интеллекта наиболее близок к человеческому. Однако интеллект среднего орангутана может и превосходить уровень человека ограниченных умственных способностей.
– Вот как?
Я подошел к клетке и внимательно осмотрел ее обитателя.
– Порой срок жизни орангутана превышает тридцать лет, будь то в неволе или в естественной среде обитания… – Дюпен окинул животное оценивающим взглядом и посмотрел на меня. – И внешне очень похож на человека, не так ли?
– Да, действительно. Только ноги намного короче, а руки – длиннее человеческих. И форма черепа, насколько я могу судить, должна значительно отличаться.
Дюпен кивнул.
– Совершенно верно. Однако, увидев останки Pongo pygmaeus, облаченные в человеческую одежду и помещенные в темную яму в молитвенной позе, вполне можно подумать, будто перед нами останки человека, не так ли?
– Возможно…
И тут я понял смысл предположения Дюпена.
– Бейхем-стрит?!
– Да. Подозрения возникли у меня еще в тот момент, когда я забирал из рук скелета письмо. Одежда, недостаток света и положение останков неплохо скрывали очевидные признаки. Поэтому я отломил фалангу пальца кисти и показал ее доктору Фруассару, прекрасно знающему анатомию. Осмотрев скелет на Бейхем-стрит, доктор подтвердил мои подозрения. Он полагает, что этот орангутан умер более десяти лет тому назад, учитывая состояние скелета.
Все было настолько очевидно, что я не нашелся с ответом. Как мог я купиться на такой грубый фарс?!
– Не стоит терзаться, По. Это была хитроумная подделка с целью напугать вас как можно сильнее. А обстановка еще прибавила ей достоверности. Счастье, что замышлялось лишь мошенничество, а не убийство.
Без сомнения, Дюпен был прав, но я, отходя вслед за ним от вольеров с обезьянами, чувствовал себя крайне глупо. Дюпен тем временем развлекался, разглядывая выставленных на обозрение публики млекопитающих, но не говорил почти ничего, кроме их латинских названий. Наконец мы подошли к зданию, где содержались пресмыкающиеся.
– Войдем? Коллекция, должно быть, впечатляющая, но, возможно, вы предпочтете остаться снаружи?
– Думаю, мы можем быть уверены, что все ядовитые змеи надежно заперты.
Уловив брошенный Дюпеном вызов, я вошел первым. Я был полон решимости доказать ему, и самому себе заодно, что вполне оправился от пережитого, особенно зная, что все ужасы этого погреба были всего лишь жульничеством, и вполне готов продолжать наше расследование. Но как только я оказался в прохладном, тускло освещенном зале, меня едва не стошнило желчью, куда более ядовитой, чем любой змеиный яд. Присутствие дам помогло сдержать рвотный позыв и сохранять невозмутимость на лице, пока мы рассматривали рептилий сквозь стекло их узилищ. Здесь было множество змей – самых разных, от ярких и совершенно безобидных до самых смертоносных, включая питонов и кобру, весьма похожую на ту, что украшала набалдашник Дюпеновой трости. Он поднял трость, чтобы сравнить изображение с живой коброй, и холоднокровная тварь тут же выскользнула из своего логова, устроенного в задней части выгородки, и поднялась прямо перед нами, раздув капюшон. Точно завороженная, она уставилась в рубиновые глазки своей золотой копии и вдруг бросилась к ней, обнажив клыки, и ударила в стекло с такой силой, что наверняка разбила бы обычное окно. Дама, стоявшая рядом с нами, вскрикнула и осела на пол, точно ужаленная. Рептилия, не удовлетворившись одной безуспешной атакой, вновь поднялась буквой «S».
Но Дюпен взирал в глаза кобры совершенно без страха, не моргая, пока ужасное создание не опустилось наземь и не свернулось кольцами.
– Я раздавлю тебя каблуком, как змею, – тихо сказал он на латыни.
– Вот это да, – прошептал кто-то позади нас.
– Идемте, Дюпен. По-моему, мы видели достаточно.
Дюпен точно очнулся от транса. Лицо его окаменело, веки приопустились. Жестко стуча тростью оземь, он последовал за мной наружу.
Едва мы покинули здание со змеями, я развернулся к нему.
– Что побудило вас мучить эту тварь? – спросил я со злостью, которой сам от себя не ожидал.
– Это вышло ненамеренно. Я не ожидал от змеи такой реакции.
– И все же вы подстрекали ее напасть снова, разыгрывая из себя заклинателя змей!
Дюпен сдвинул брови.
– Нет. Я пытался подчинить ее своей воле и, очевидно, сумел сделать это.
– Но она могла убить и нас, и прочих зрителей.
– Стекло загородки очень прочно. Это было очевидно. Все мы были в полной безопасности.
Конечно же, он был прав, но я был слишком раздражен его забавой, и дальше мы двигались молча, пока красоты парка не успокоили мои нервы.
– Простите мою вспышку. Похоже, нервы мои слишком напряжены после этого погреба.
Дюпен кивнул.
– Мне следовало принять это во внимание и обойти пресмыкающихся стороной. Это исключительно моя собственная ошибка. Что ж, идемте осмотрим Ботанические сады? Это наверняка поможет нам отвлечься. Вряд ли в этом великолепном совместном творении человека и природы прячутся какие-либо опасные твари.
– Будем надеяться, что вы правы, – улыбнулся я.
Во время неторопливой прогулки по прекрасным садам я думал о том, как понравилось бы здесь Сисси и Мадди. Атмосфера садов подействовала на мои нервы благотворно, и я вновь окреп духом. Да, меня надули. Здорово надули. Но больше у них это так легко не пройдет! Я исполнился решимости одолеть врагов.
– Вы приняли участие в сеансе миссис Фонтэн с неохотой, с самого начала зная, что это жульничество, но все же кинулись прочь, когда с вами говорила ваша бабушка. Отчего, Дюпен?
Дюпен поморщился:
– Вернее, когда со мной говорила миссис Фонтэн. Эта леди – мастерица собирать информацию. Этим она и живет, выманивая деньги у наивных одиноких дам.
– Однако это не ответ на мой вопрос.
Дюпен снова поморщился.
– Ее представление было состряпано мастерски. Признаюсь, на миг ей удалось обмануть и меня. Я просто не могу объяснить свою реакцию адекватно.
– Созданная атмосфера была вполне убедительна.
– Для большинства – возможно. Но способы достижения нужного эффекта очевидны. Хоровое пение псалмов создало атмосферу доверия, а та белая роза послужила впечатляющим началом спектакля. Миссис Фонтэн прекрасно изучила прошлое своей жертвы. Возможно, эта добрая леди сама рассказывала ей о былом при прошлых встречах, или же миссис Фонтэн провела тщательное расследование и замечательно подготовила весь этот чудовищный балаган.
– Что же в этом такого уж чудовищного? Ведь леди была довольна…
– Ей было сказано лишь то, что она хотела бы слышать. И в этом не было ни слова правды.
– Откуда вам знать, Дюпен? Как вы можете с уверенностью утверждать, что давно умерший возлюбленный этой дамы действительно не ждет ее в загробной жизни?
– По, ведь я – ученый, а не досужий фантазер.
– Но все же, если миссис Фонтэн – шарлатанка, то как ей удалось вызвать у вас такую реакцию, позволив той французской леди говорить ее устами? Той леди, которая, судя по всему, говорила последнее слово перед казнью. Будь миссис Фонтэн простой мошенницей, откуда она могла узнать о вашей бабушке?
Внимательно следя за выражением лица Дюпена, я надеялся, что и мне удастся поколебать его невозмутимый скептицизм, как это случилось во время «сеанса». Но меня постигло разочарование.
