Бриллиантовый дождь - Буркин Юлий Сергеевич
– Тс-с, – прижал он к губам палец толщиной с мою руку, и я увидел, что он чего-то по-настоящему боится. – Я не могу говорить. Жду тебя в Джакарте. – И связь прервалась.
– Соедини снова! – потребовал я.
Дом помолчал, потом сообщил:
– Его коммуникатор отключен.
– Чёрт! – выругался я. – Чёрт и ещё один чёрт! – Похоже, он ждал моего звонка именно для того, чтобы сообщить, куда ехать. – Что такое Джакарт? Это, вроде, город?
– Джакарта, – поправил Дом. – Город на острове Ява.
– Ё-моё! – запаниковал я. – И как туда добираться?!
Но мой умница-Дом (что бы я без него делал?!) продолжал, словно и не услышав мой вопрос:
– Ещё сейчас так называют парк «Царские потехи». Молодёжный сленг.
– Другое дело! – обрадовался я, натягивая кроссовки. – А почему?
– Потому что Джакарта – международный центр наркобизнеса.
Так. Что-то начинает проясняться.
– Слушай, может, ты и про «эльфиек» что-нибудь знаешь?
– Ничего такого, что подошло бы к случаю. Информации масса, но вся она в общекультурном слое, в русле германской, скандинавской, а позднее и англосаксонской мифологии.
Ну, это-то я и сам знаю.
– Ладно, и на том спасибо! – крикнул я Дому, выскакивая из него.
… Я мчался в экомобиле по вечернему городу в сторону названного парка, бормоча невесть откуда взявшиеся строчки:
И сбивчиво думал о парадоксальности нашей жизни. Вот я – солист самой популярной группы, молодежный, блин, кумир – уже отстал от жизни, и не знаю, что такое Джакарта… Меня вообще считают недалеким. И на самом деле это правильно. Я и правда никогда не пытался быть умным, и в голове у меня полная каша. Я предпочитаю быть учеником, а не учителем, так интереснее…
Но ведь вот почему-то стал я этим самым молодежным, блин, кумиром? Что-то я правильно чувствую, а потому правильно выражаю, что ли. Я никогда не был сторонником мажора или минора, я всегда уважал хроматизм. Это когда ноты не делятся на семь основных, и пять вспомогательных, а все двенадцать равноправны…
Сейчас такое время, конец двадцать первого: есть всё, и всё перемешалось. И никто уже не скажет, где кончается добро, а где начинается зло, где кончается естественное, а где начинается искусственное или даже противоестественное… Лёлька, моя Лёлька, во что ж это ты вляпалась, что с собой натворила? Чует моя селезенка, что-то скверное…
Так и прыгали мои мысли без цели и результата, пока их не перебила жена нашего ритм-басиста Кристина, выйдя на меня:
– Сержик, ты не в курсе, где мой?
Хороша. Тут уж не поспоришь… Но немножечко стерва. Эх, была бы она кого-нибудь другого женой… Тоже хочу жену-красавицу. Только не такую длинную: длинных не люблю. И, казалось бы, от желающих отбоя нет, да очень трудно остановиться на ком-то.
– А в студии его нету? – спросил я вместо ответа. Ну не знаю я где ЕЁ.
– В том-то и дело, что нет.
– И не отзывается? Странно…
– Ну, ладно, – сказала она и отключилась.
Действительно, чего со мной разговаривать, если я ничего не знаю… Богатым и знаменитым в вопросе создания семьи, как ни странно, намного сложнее, чем простому человеку. С сексом проще, а вот с серьезными отношениями – сложнее. Как выяснить точно, как быть уверенным, тебя любят, твой имидж, или твои деньги? У простых людей таких проблем нет. Хорошо Пилецкому, он женился лет за десять до того, как прославился, а мне каково?
Экомобиль как раз в этот момент приземлился у главного входа в «Царские потехи». А вот и Какукавка собственной персоной. Так и кинулся мне навстречу из тёмного закутка между мини-маркетами. До чего же все-таки неказистый персонаж. Однако грех мне его гнушаться, он ведь явно хочет Лёльке добра и помогает мне. Если бы не он, я бы, наверное, все еще топтался на месте, уверенный, что в это самое время она где-то умирает.
– Здорово, Чуч! – выпалил Какукавка, – наконец-то!
– Что происходит?! Где Лёлька?! Что значит «подалась в эльфийки»? Это что, наркотик какой-то?
– Тихо, тихо!.. – остановил меня он, испуганно огляделся и, ухватив за рукав, поволок меня туда, где до этого прятался сам. – Я тоже мало что знаю, – затараторил он, когда мы оказались, по его мнению, в относительной безопасности. – Тут один тип тусуется, все его зовут Гэндальф. У него синтетика самая дешевая…
– Наркотики?
– Ну да. И ещё он сказочки рассказывает. Про какую-то игру в навороченный мир, с эльфами разными, гномами, и что это в сто раз круче всякой синтетики. Меня он как-то не убедил, а вот, кто увлекся, тех я больше не встречал. Только раньше я не задумывался об этом. Но недавно, я видел, Лёлька с ним долго разговаривала, а сегодня я от неё получил прощальное письмо.
– С чего это она тебе письма пишет? Кто ты ей? Любовник, что ли?
Боже упаси… Ну и вкусик тогда у моей сестрицы… Какукавка замялся:
– Нет… Я-то – да, а вот она – нет…
Спасибо хоть на том… Не очень всё это мне понятно. Что за такой «навороченный мир»? Как в него попасть? Но ясно, что Какукаву об этом расспрашивать бесполезно, он знает ненамного больше меня. Потому я сказал:
– Всё ясно, – хотя мне и не было ничего ясно. – Веди меня к своему Гэндальфу. Где он обитает?
3
Снаружи на дверях игрового павильона висела табличка: «Закрыто на ремонт». Однако здоровенный, типа спортивного, зал был битком набит подростками. Одни стояли, другие сидели – кто на специальных походных ковриках, кто на наваленных тут досках и стройматериалах, а кто и прямо на полу. Чуть ли не поголовно все они смолили траву, благо, она с недавних пор легализована, и дым тут стоял такой плотности, что того и гляди торкнет, даже если сам и не куришь.
Что сразу бросалось в глаза, так это дикая неряшливость большинства или даже бедность: грязная одежда, рваная обувь, нестриженные засаленные волосы… Какукавка среди них выглядил просто Белоснежкой. Точнее, этаким юным клерком. И все они непрерывно разговаривали. Все одновременно. Разговаривали и хихикали. И я мог побиться об заклад, что в общем гуле друг друга они не слышали абсолютно.
– Где твой Гэндальф? – проорал я в ухо Какукавке.
– Его пока нет! – прокричал он в ответ.
Неужели вот эта неопряная, дурно пахнущая толпа – излюбленная компания моей утонченной, интеллектуальной Лёльки? Кое-кто из них, мельком глянув на меня, начинал излучать в мой адрес немотивированную (правда, взаимную) неприязнь, но вербально это чувство никто не формулировал.
– Что они тут делают?! – вновь прокричал я.
– Ждут Гэндальфа!
– Зачем?!
– Одни – купить синтетику, другие хотят в его волшебный мир. Он будет выбирать, кого туда взять. Но большинство просто тусуются.
Ах вот как. Выходит, в волшебный мир хотят многие. Но попасть туда может отнюдь не каждый. А моя умница-сестричка успешно сдала и этот экзамен.
– Эй, дедуля, а я тебя знаю! – прокричал мне в лицо вынырнувший из толпы пацан, глядя на меня осоловелыми глазами. Это кто «дедуля», я что ли?! Выходит, что я… – Не знаю откуда, но где-то я тебя видел! – продолжал он.
– Я играю в «Russian Soft Star’s Soul»! – сообщил я ему.
– А! Точно! – обрадовался он. – «RSSS»! Отстой! Попса! – радостное выражение его лица по ходу высказывания сменилось на неодобрительное. – Ну, ты даешь, дедуля… Вообще… – и с этими словами он, так же внезапно, как и появился, исчез.
– Придурок! – сообщил мне свое мнение Какукавка. После того, как три года назад он спер у нас со студии незаконченный альбом, передал на радио, и тот принес нам известность, он считает себя нашим крестным отцом.
Внезапно гомон стих, и тишину нарушали теперь только шепотки. Шепнул мне и Какукавка:
– Вон – Гэндальф, – указал он мне в направлении ко входу в зал. – Лысый.
