Экстрим - Прист Кристофер
Совпадения гремели в газетных заголовках, давали пищу для ума любителям искать во всем козни и заговоры, подвигали философов на жаркие дебаты о природе времени, сознания, восприятия и реальности. Но обычные люди над ними почти не задумывались, редко их обсуждали и быстро забывали.
Ведь были же, скажем, некие параллели между убийствами Линкольна и Кеннеди. Так что же, и они, эти параллели, тоже что-то значат? Да как такое может быть — разве что на некоем философском или космическом уровне, до которого нормальному человеку нет никакого дела?
Да и вообще, каждый, кто близок к следствию и судопроизводству, может перечислить массу удивительных совпадений, регулярно проявляющихся даже в самых обычных делах: двое, сыгравшие ключевую роль в крупном преступлении, познакомились буквально за день до него и совершенно случайно; двое, чьи биографии почти неотличимы — вплоть до дня, когда они встречаются и один убивает другого; преступник и ни в чем не повинный прохожий, похожие как братья-близнецы. Ни эти совпадения, ни сотни им подобных ровно ничего не значат.
Совпадения — вещь весьма заурядная, а потому неприметная, пока с ними не связано что-нибудь из ряда вон выходящее, например — преступление.
Но не слишком ли много похожего в трагедиях Булвертона и Кингвуд-Сити? От этих совпадений невозможно отмахнуться, в чем же тогда их причина? Терезе казалось, что этот вопрос поставлен прямо перед ней.
По мере того как смерть Энди уходила в прошлое, ей все больше хотелось разобраться в случившемся, найти в нем хоть какой-то смысл. И след привел ее сюда, к расчищенной площадке на обочине проселка, к голым деревьям Ашдаунского леса, к легкой мороси, сыплющейся с неба, к нечастым машинам, пролетающим мимо, шелестя покрышками и вздымая веера брызг.
Закономерность таких совпадений была психологически неприемлема, ей не было места в мире; лишь твердо уверовав, что убийцы вроде Гроува и Аронвица появляются совершенно случайно, а не в рамках строгой закономерности, можно было хоть как-то смириться с тем, что было ими сделано.
Чтобы эти трагедии хоть как-то согласовались с гармонией мира, нужно было поверить, что они совершенно случайны, единичны и вряд ли когда повторятся.
Допустив, что они суть элементы какой-то умопостигаемой, а значит, и предсказуемой структуры, ты делал реальность почти нереальной.
Но ведь именно этим и занимался Энди, до того как Аронвиц покончил и с ним, и со всеми его занятиями. И как бы сам Энди ни формулировал свои взгляды, по сути, он верил в предопределение; чтобы жить дальше, Терезе было необходимо сломать эту веру.
Глава 20
Жара стояла невыносимая, ветер с моря гнул и раскачивал пальмы, вздымал на перекрестках тучи пыли, пузырями раздувал магазинные тенты, опасно раскачивал подвесные дорожные знаки. Огромные, сверкающие, с плавными обводами машины лениво катились по улицам. В блеклом, словно выгоревшем небе разворачивался на посадку серебристый «Дуглас» компании «Пан Американ».
Она спешила, зажав в руке ключ, к одной из множества машин, косо припаркованных у обочины. Ей не хватало воздуха, ныли ноги и спина. Ее психика — как, пожалуй, и физиология — едва выдерживала напор коллективно припомненного сценария. Ей было нестерпимо жарко, дувший в лицо ветер мешал дышать, а тут еще что-то попало в глаз. Ей хотелось сохранить свою индивидуальность, свои собственные реакции. Она повернулась назад, и так быстро, что успела заметить, как одно из соседних зданий возникло из небытия, стоило ей сфокусировать взгляд в его направлении.
Тереза направлялась к серебристо-голубому многоместному «шевроле», однако она воспротивилась сценарию и подошла к соседней машине, зеленому «фордовскому» седану. Сразу же выяснилось, что «форд» заперт и ее ключ даже не влезает в скважину. Немного подергав накаленную солнцем ручку, она повернулась и пошла к «шевроле». Открыв дверцу (незапертую), она опустила на сиденье свое обширное тело; ключ вошел в замок зажигания гладко, как по маслу.
Через несколько минут она ехала по Тридцатой стрит на север, а у пересечения с Университетским авеню свернула направо; вскоре она доехала до бульвара Уобаш и здесь свернула налево, к хайвею, прибавив одновременно скорости, чтобы держаться в общем потоке. Спасаясь от солнца, которое напекло ей руку и щеку, она подняла стекло и опустила защитный щиток.
Она открыла бардачок и достала пистолет. Проверив обойму, положила его на сиденье, а затем включила радио. Оркестр Дюка Эллингтона исполнял «Ньюпорт ап». Она откинулась назад, положила голову на подголовник и крутила теперь баранку вытянутыми руками; солнце сияло, приемник орал, а слева от нее и справа, впереди и сзади с низким восхитительным рокотом скользили машины урожая 1950 года. Вскоре она увидела впереди знак объезда и полицейский блок. Основной поток машин отклонялся влево, чтобы объехать препятствие, она же скинула скорость, поморгала правым поворотником и направилась прямо к цепочке полицейских. Тереза не согласилась, она вывернула баранку налево и поехала, не разбирая рядов, прочь от дорожного блока. Один из полицейских, успевший было шагнуть в ее сторону, вскинул руку и что-то крикнул.
Тереза прибавила газа; впереди в жарком мареве кривились и дрожали холмы, желтые и глинисто-бурые, усеянные темными деревьями. В считаные секунды заграждение осталось позади. Тереза не снимала ногу с педали, давая тяжелой, с мощным мотором машине набрать максимальную скорость.
Она окинула себя взглядом и осознала, что на ней чужая одежда. Это же можно — быть такой кошмарно толстой! И одежда тоже кошмарная! И петли на чулках спущены! Она посмотрела на себя в зеркало заднего обзора и увидела озабоченное лицо пожилой чернокожей женщины.
— Приветик, Эльза! — сказала Тереза, улыбаясь своему отражению.
Дорога стала совсем прямой, по сторонам не было никаких строений, только плоская, как блин, безликая равнина, скупо утыканная изнуренными зноем кустами.
Так она ехала минуту за минутой, напряженно глядя вперед. Но тут, за городской чертой, смотреть было практически не на что, никаких машин, ни попутных, ни встречных, только ровная, сплошь усыпанная камешками местность, да изредка мелькают серо-зеленые кусты. Вдали едва намечались вершины гор и белые, как клочья ваты, облака. Солнце стояло так высоко, что нигде не было ни клочка тени.
Постепенно Тереза осознала, что ничего она тут больше не увидит.
Она резко крутнула баранку влево, пытаясь съехать с дороги, но машина не развернулась, а только сдвинулась вбок. Она катилась так же гладко, как и прежде; судя по всему, покрышки скользили над неровной местностью, даже ее не касаясь.
Глянув в зеркало заднего вида, Тереза увидела здания Сан-Диего, толпившиеся у побережья. Она вспомнила расшифровку аббревиатуры LIVER.
Жара стояла невыносимая, Тереза спешила, зажав в руке ключ, к серебристо-голубому «шевроле». Открыв дверцу, она опустилась на сиденье; ключ вошел в замок зажигания гладко, как по маслу.
Через несколько минут она ехала по Тридцатой стрит на север, а у пересечения с Университетским авеню свернула налево. Вплоть до этого момента машина ехала в правом ряду; чтобы перестроиться в левый, Тереза бросила ее поперек потока движения. Ответом ей был хор возмущенных гудков. Спасаясь от солнца, бившего прямо в лицо, она опустила защитный щиток.
Она открыла бардачок и достала пистолет. Проверив обойму, положила его на сиденье, а затем включила радио. Оркестр Дюка Эллингтона исполнял «Ньюпорт ап». Посмотрев на себя в зеркало заднего обзора, она увидела озабоченное лицо пожилой чернокожей женщины.
— Приветик, Эльза! — сказала Тереза, улыбаясь своему отражению.
Мимо мелькали жилые кварталы, отделенные от проезжей части шеренгами высоких пальм, впереди мирно мерцал океан. До океана было рукой подать, но шли минуты, и он не становился ближе, и тогда она вспомнила аббревиатуру LIVER.
