Марина Ясинская - Художник
Аркадий с недоумением посмотрел на женщину. К нему в студию приходили самые разные люди — журналисты и телевизионщики, коллекционеры и художники, спонсоры, предприниматели, агенты, рекламщики, промоутеры и просто любопытствующие. Кто она?
— Так можете? — повторила женщина. И, решив, что художник колеблется, добавила: — Мой муж заплатит любую цену. — Женщина восторженно улыбнулась и захлопала в ладоши: — Портрет от самого Ивова! Это будет нечто! Так что, согласны?
Аркадий задумался. Он никогда раньше не писал портретов. Может быть, именно поэтому Анна не удаётся ему так, как надо? И если он поупражняется на других лицах, то в конце концов сможет написать и её?
— Да, согласен, — ответил художник.
Аркадий окунулся в новое дело с головой. Он не просто рисовал портреты — он изучал свои модели, рассматривал их характер, проникал в их суть и умело передавал всё это в своих полотнах.
От желающих получить портрет кисти самого Ивова не было отбоя.
Художник принимал всё новые и новые заказы, надеясь, что после того, как он отточит своё мастерство на десятках чужих лиц, ему наконец-то удастся нарисовать Анну.
Иногда ему казалось, что он готов. Тогда он снова брался за её портрет — и снова выходило не так, как надо; на прекрасном лице Анны по-прежнему оставался отпечаток зла.
А если Аркадий пробовал писать не Анну, а манящий, обещающий умиротворение и покой белёсый пляж, то перед ним тут же появлялись чёрные глаза, сквозь которые на него смотрел мрак. И вместо мягких линий бесконечного пляжа на холсте проступали знакомые черты прекрасного лица.
Аркадий уже не знал, как избавиться от этого наваждения. Художник был готов впасть в отчаяние, когда вдруг вспомнил человека, который купил его последнюю картину и рассказал ему удивительную, словно о самом Аркадии, историю о братьях-близнецах, живущих одновременно в разных временах. Возможно, тот человек сможет ему помочь.
Художник не знал ни его адреса, ни телефона, ни даже фамилии, только имя — а может, и не имя это вовсе, а прозвище — Сантьяга. Но Аркадию казалось, что он знает, как можно с ним встретиться.
— Продавайте «Цунами», — сказал он своему агенту. — Устраивайте выставку и продавайте её.
— Вы уверены? — уточнил агент. Аркадий замялся.
На самом деле он совсем не хотел продавать «Цунами». В глубине души художник боялся, что, если он так и не освободится от взявших его в плен чёрных глаз, сквозь которые на него смотрит само зло, эта картина может оказаться его последней.
Но Аркадию во что бы то ни стало нужно было встретиться с таинственным Сантьягой. Надежда превратилась в навязчивую, болезненную уверенность: если кто-то и может ему помочь, так это он. Сантьяга обязательно придёт на его выставку, и тогда художник спросит его, что с ним случилось. Спросит, кто такая Анна, почему её взгляд полон зла, почему преследует его и как ему освободиться. И ещё — как освободить её.
И у Сантьяги обязательно найдутся ответы.
— Да, уверен. Продавайте, — ответил наконец Аркадий.
Выставка имела огромный успех.
Но Сантьяга на ней не появился.
И Аркадий потерял свою последнюю надежду.
«Цунами» купил никому не известный мужчина с необычным именем Ортега. Не торгуясь, он выложил за картину совершенно ошеломительную сумму.
Художник внимательно наблюдал за этим мужчиной. Строгий, черноволосый, в дорогом костюме, он совсем не походил на франтоватого, холёного Сантьягу, и всё же между этими двумя было что-то общее. Не во внешности, нет. И не в редкости их имён. Что-то другое, невидимое глазу, которое Аркадий тем не менее ощущал совершенно отчётливо. И он решил довериться своему чутью.
— Господин Ортега? Здравствуйте. Я Аркадий Ивов, — обратился он к мужчине. — Извините, пожалуйста, а вы случайно не знаете, почему не пришёл господин Сантьяга?
В тёмных глазах Ортеги мелькнуло любопытство.
— А почему вы решили, что мы с ним знакомы?
— Между вами есть что-то общее, — честно ответил художник. — Не могу объяснить что, но я это чувствую. Так вы знакомы?
— Да, — медленно ответил Ортега.
— Понимаете, — продолжил Аркадий, воодушевившись, — вообще-то эта картина была предназначена для него. То есть не совсем картина. Скорее сама выставка. Я надеялся лично встретиться с Сантьягой, мне очень нужно задать ему один вопрос… То есть я ему его уже задавал, я уже спрашивал, что со мной происходит и почему я вижу, почему чувствую то, что пишу, но с той поры всё как-то усложнилось, и я хотел… — художник смешался и замолчал.
— И что же вам ответил Сантьяга? — поинтересовался Ортега.
Не видя причин что-либо скрывать, Аркадий пересказал историю о братьях-близнецах.
Ортега выслушал её очень внимательно, а потом едва заметно усмехнулся.
— Видите ли, господин Ивов, для обычных людей на каждый вопрос есть только один ответ. Но вы далеко не обычный человек. Да и вопрос у вас необычный. Поэтому и ответов на него больше, чем один. Я тоже могу рассказать вам историю. Знаете ли вы, что человеческий дух проживает множество жизней? Однако сознание обычного человека слишком слабо, оно не может принять, вместить в себя всю память духа. Но время от времени на свете появляются уникальные люди. Они помнят. Они видят прошлые жизни своего духа. И для них прошлое так же реально, как настоящее… Впрочем, это тоже всего лишь история. Одна из многих.
Заворожённый услышанным, Аркадий смотрел на Ортегу — и не видел его. Он видел белёсый пляж, слышал тихий шум волн и ощущал в воздухе намёк на туман. Казалось, всего одно усилие — и он окажется там, в мире удивительного умиротворения и покоя.
Когда Аркадий пришёл в себя, Ортеги рядом уже не было.
И он так и не успел спросить про Анну.
* * *На следующий день Аркадий решительно позвонил в известную психиатрическую клинику Талдомского. Ещё через день одна из просторных палат клиники с огромным окном вместо дальней стены превратилась в студию сбежавшего от мира художника.
Аркадий собирался оставаться там до тех пор, пока не освободится сам — и не освободит Анну. Он не знал, что с ней произошло, что превратило её в это прекрасное воплощение зла, но был уверен — что бы она ни совершила когда-то, она заслуживает прощения.
День за днём, неделю за неделей Аркадий рисовал её портрет, и ничто на свете больше не имело для него значения. Он знал, что однажды ему удастся написать Анну так, как надо, и тогда они оба станут свободны. Она — от зла, а он — от неё.
А потом, в один прекрасный день, Анна пришла.
Художник стоял у мольберта перед очередным портретом, когда почувствовал её присутствие. И обернулся.
Анна была в дверях — черноволосая, черноглазая. Прекрасная.
Аркадий улыбнулся.
— Ты пришла.
— Ты звал меня, я чувствовала, — ответила Анна. Он действительно звал её.
Он звал — и впадал в отчаяние от мысли, что она его не услышит, не придёт и он никогда больше её не увидит.
Он звал — и отчаянно боялся, что она всё-таки услышит его и придёт. И тогда он заглянет в её чёрные, полные мрака глаза — и пропадёт в них, окончательно и бесповоротно.
И вот впервые после мимолётной встречи на выставке Анна перед ним. Настоящая. Не в видении, а наяву.
Почти против воли Аркадий заглянул Анне глубоко в глаза.
Вздрогнул от мрака в них, но не отвёл взгляд. Всмотрелся — и наконец-то увидел в глазах Анны не только зло, что ослепляло его всё это время, но и её душу.
И понял, как именно должен нарисовать её портрет.
Тело Аркадия Ивова нашли в палате через несколько дней. Он сидел в кресле напротив мольберта и с застывшей улыбкой смотрел на законченный портрет прекрасной молодой женщины с чёрными глазами, полными свободы и радости.
Узнав о печальной новости, в клинику на всех парах лично прилетел известный ценитель искусств олигарх Потапов и, войдя в палату, направился прямиком к мольберту с законченным портретом.
— Последняя работа Ивова! — довольно потёр руки он и торжественно произнёс, будто репетируя: — Лебединая песня гениального художника. Вершина его мастерства. Шедевр… Я её забираю, — деловым тоном закончил он.
— А что со всем остальным? — спросили у него санитары.
Потапов оглядел палату, стены и пол которой покрывали бесчисленные наброски красивой молодой женщины, и пожал плечами.
— Да что хотите. Мне они не нужны, они же не закончены.
Когда Потапов ушёл, санитары принялись за дело, деловито собирая зарисовки, заполнившие палату.
Снимая наброски со стены, один из санитаров заметил под ними натянутый во всю стену холст, к которому и были приколоты зарисовки. Недолго думая, он ухватился за край полотна и дёрнул.
И замер от неожиданности.
Ему показалось, будто он оказался на берегу океана. Бесконечный песчаный пляж расстилался до самого горизонта; тут и там были редко раскиданы, словно игральные кости, большие каменные глыбы. Санитар слышал тихий шелест мягко накатывающих на берег волн, мерное дыхание океана и ощущал на лице морскую свежесть с привкусом тумана.
