Татьяна Мудрая - Моя карманная смерть, или Заповедник вайперов
— Сегодняшняя тема что — кино прошлых лет? — спросил Жорж.
— Как ни странно, — кивнула Людмила, одновременно делая два дела: разглядывая тех, кто играл роли актеров, и просматривая небольшие объемные изображения на столе перед собой. — Эх, время, время! Столько красавцев, а выбрать надо мигом. Смотри, вон там молодой Бандерас, только без его толстого шнобеля. И в голубом с позолотой костюмчике тореро с алой мулетой поверх него — ах, индпошив, индпошив, индпошив!
— А сейчас шествует ангелическая Марлен Дитрих. Без крылышек, зато в горячо любимых брюках. Еще бы ей верблюдика… или хотя бы олешка на привязи.
— Тебе всё бы дам разглядывать, а нам ныне семейная пара потребна.
— Слушай, а ведь это знаменитая киногероиня войны Севера с Югом. Эх, как я ее в детстве обожал!
— Вот ее и возьмем. Надеюсь, характер оригинала соответствует двойному образу. Дива и стерва, так сказать. Как у тебя с оцифровкой?
— Адекватно.
— Теперь я. Он продефилировал одним из первых. Типичная белокурая бестия с горящими и наглыми глазами, прототип бывал хорош в любых ролях, и белых, и черных. Кумир моей мамочки, да и моим был когда-то до своего фатального потолстения.
— Снова соответствует заявке. Кстати, этот экземпляр тонок и прям, как трость. Или как упрятанный в ней стальной клинок.
— Ну, закругляемся или еще потешим здешнее самолюбие?
— Давай уж потешим. Полчасика от силы осталось.
Статья 9Сторона 1 усиленно рекомендует представителям Стороны 2 при исполнении теми разрешенных во время проведения Ритуала действий не оскорблять чести, достоинства, нравственных и эстетических чувств непосредственных объектов Ритуала, а также исполнять просьбы указанных объектов в размере, подсказанном конкретными настроениями и определенном финансовыми возможностями указанных представителей…
5 мая 2022 года. Вечер. Москва
Я волоку на себе две одноразовых пленочных сумки с продуктами на пятый этаж. Дом сталинский, без лифта, сносу и реставрации не подлежит, зато выдержит попадание любой бомбы — если когда-нибудь в этом кисельном мире снова начнется война. Архитектурный памятник, туды его в качель. Высокие потолки, просторные холлы, крепкие перила, двускатная крыша с чердаком, так что мой последний уровень ни разу не страдал от протечек.
Вот лампы здесь бьются безбожно, причем эти… долгоиграющие и плохо утилизируемые. Оттого в нашем бронетанковом подъезде и днем, и ночью стоит приятная темнота.
А перед моей дверью — интересный незнакомец.
И не вглядываясь видно, кто именно. Так серебряный гвоздь, вбитый в подошву суеверного ботинка, выделяется среди своих красновато-ржавых собратьев.
— Вы ко мне? — спрашиваю.
— Да, госпожа Наталия Гончарова.
Точно. Мой личный выигрыш в здешней вавилонской лотерее. Молодым без этой дамокловой шаблюки над головой нормально не живется и тем более не размножается, а старая тетка им за всё отвечай.
— Как вы можете видеть, я не ношу этих дурацких меток, смоченных моей пахучей кровью. И на референдуме, кстати, голосовала против частичного открытия границ.
— Я знаю.
— Получается, я ваш приватный выбор?
— Можно сказать и так.
Блин, блин, блинохват, как говаривала моя личная бабуля, представляя, как звонят церковные колокола на помин ее души.
— Лицензия на мой отстрел у вас, я думаю, наличествует?
— Нет, разумеется. Карт-бланш с моим именем наверху, — он показывает бумагу с характерным голографическим свечением. Не подделаешь и ни с чем иным не спутаешь.
— Ну… Здесь устроимся или всё-таки в квартиру перейдем?
Не отвечая, вампир мгновенно помещает себя в задверье и щелкает замками, широко распахивая мой личный портал, принимает из моих дрожащих рук обе сумки и несет к холодильнику.
— «Смерть, помоги нести мою вязанку», — цитирую я негромко, но и этого, надеюсь, достаточно, чтоб ему услышать. И поперхиваюсь моим черным юмором. Проклятая сухость в горле некстати одолела.
Вампир зажигает прямо перед моим носом неяркую настенную лампу с гордым именем «бра» и предстает во всей красе.
Да. Теперь я понимаю, чем таким нехорошим пахло в нашем подъезде.
Шикарное пальто цвета жженого сахара всё в каких-то грязных пятнах, костяные пуговицы ручной работы потемнели и почти все выкорчеваны с корнем, из разъема виднеется что-то уж совсем погорелое. «Павлиний» галстук и муаровый жилет, судя по шелковым махрам. На фирменных ботинках по фунту жженой глины, а брюки как будто наш кооперативный Шарик жевал. Бледные волосы не пойми какого цвета. И изо рта тянет… Ну это уж как раз понятно, чем.
— Я рассматриваю ваш внешний вид как прямое нарушение моих потребительских прав, — строго вещаю я. — Зубной камень с верхних клыков давно снимали? И вообще идите мойтесь, без этого и разговаривать с вами не стану. Нет, не туда, где джакузи, а рядом.
Он послушно заходит в крошечную комнатку с душем и глубоким поддоном, на ходу доставая из кармана некий серый блестящий пакет типа мусорного и сгружая в него свои манатки. Потом крепко завязывает его и вручает мне уже через щелку в еле приоткрытой двери:
— Будьте добры, выкиньте прямо в окно. В общий мусор нельзя.
На серой пленке четко вырисовываются три ярко-желтых треугольника, вписанных в круг. Черрт! Как же это…
— Простите, но сам мешок не фонит, я его у здешнего дворника специально взял, — глухо доносится из-под резкого шума воды, пущенной на полный напор. — Дворник вызовет спецкоманду, а уж та дезактивирует.
Прелестная забота о моем здоровье.
— И, простите еще раз, от вашего мужа не осталось чего-нибудь по моему росту?
— Вы намекаете, что он помер, а не сбежал со всеми носильными вещами, — говорю я, — В этом вы абсолютно правы. Но вам могу выделить лишь стеганый киргизский халат. Ярко-синий. Берете?
Вампир не удостаивает меня ответом. Тогда я достаю описанный предмет из шкафа и демонстративно вешаю на внешнюю ручку душевой, шикарно разостлав подол по полу. Такой халат, кстати, — это верхняя и даже зимняя одежда, но мой любимый этнограф им спасался от холода, что грыз его кости изнутри.
Этот тип соизволяет выйти: вальяжный, ароматный, дышащий моими лучшими духами и своими вампирскими туманами. Всё равно не красавец, скорее наоборот. Белобрысые патлы торчком, как у ежа, глаза как голубовато-белые бельма, рот будто ножом поперек лица прорезан. Э, ладно, в моем возрасте и при моих переживаниях забить на всё — лучшая политика.
— Вас не настораживает это… несоответствие образу? — отчего-то ляпает он. — Вдруг я беглец из-под колпака.
— Милейший, — отвечаю я со зрелым сарказмом, — если я вызову нашего участкового пативена, он заявит, что лицензия — это и есть ваш основной паспорт. Вы же ему в работе латентно помогаете. А еще он заявит, что депортировали как-то одного этакого в края отдаленные, а потом его компатриоты заявили, что паспорт и кредитка покойного просто утерялись, — воришка, скажем, вытащил.
Мы совместно держим паузу. Так долго, что у меня прямо руки отваливаются.
— У меня вроде как есть время, — наконец говорю я, — на составление завещания и прочие забавы.
— Вы кому отдаете квартиру?
— Дочери.
— Живет с вами?
— Да нет, поссорились слегка и с тех пор почти не общаемся. Она, видите ли, была против анклава и за ваш выход оттуда, а я соответственно за анклав и против выпуска.
— Если хотите дополнить вашу пос… вашу волю, — говорит он, — я вправе заверить.
— Там приписка, — отвечаю. — На подругу и ее сынка.
У подруги, кроме мальчишки, на тридцати полезных метрах проживает шестнадцать беспородных псов и кошек. Что поделаешь, если квартирка маленькая, а сердце большое?
Да, что-то не совсем о том мы с ним беседуем.
— Послушайте, — говорю я, — ничего мне такого, собственно, не надо. Это же как хвост собаке рубить в три приема.
— Вы до неприличия не боитесь, — он констатирует факт сухим, как песок, голосом.
— Не ваше дело.
— Моё. Из-за этого у меня…
— Всякое желание пропадает, — вдруг заканчиваю я чужую фразу. Знаете, чем хороши речевые штампы? Они так часто оказываются в самых разных контекстах, наматывают на себя так много смыслов, что в конце концов резко и многозначно умнеют.
— Да! Я не могу — пока не уясню себе, что вы за чудище такое.
Я хочу ответить, как в детстве: «От чудища слышу», — но с какой стати буду оскорблять его при исполнении?
— Тогда погодим, — говорю, — тем более что я голодна, как зимний волк.
И демонстративно хватаю из неразгруженной сумки длиннейший банан.
— Вам бы лучше вина выпить, — внезапно говорит он. — Коньяка «Белый аист». Или альгинатов.
— Я безалкоголик, — отвечаю. — И в чем вообще дело?
