Дарья Аредова - Не наша сказка (СИ)
Я зажмурилась, изо всех сил отгоняя страшные мысли. Растмилла истолковала по-своему.
— Простите, госпожа.
— Все в порядке. Благодарю за заботу…
— Не за что.
Я запоздало поняла, что сморозила глупость. В обществе классового разделения люди мыслят совершенно иначе. Ей наплевать, что она прислуживает посторонней девчонке. Это только меня невыносимо коробит. А ей – плевать. Она не знает другой жизни.
— Волосы у вас такие красивые…
— Тяжелые.
— Зато красивые.
Мне вдруг захотелось свернуться калачиком на влажном дощатом полу, забиться под скамью, спрятавшись ото всех, уткнувшись носом в колени, как в детстве. Чтобы меня не трогали… Выплакаться, уснуть и проснуться дома. Возле человека с ярко-зелеными глазами. Я не знала, кто он, но он был мне родным и любимым. Жив ли еще?..
Волосы легли в сложную прическу-колосок, короной вокруг головы. Вошла тоненькая темноволосая девчонка с глазами как у лани и осторожно положила рядом темно-камышовое шелковое платье. Затем, удалившись, вернулась с тонкой рубахой, панталонами, чулками и отороченной соболиным мехом шерстяной накидкой. Затем возникли короткие сапожки. Откуда все взялось?..
Растмилла туго затянула шнуровку на талии и под грудью, девчонка ей ассистировала, ловко шнуруя рукава. Пальцы у нее мелькали – ловкие, длинные, изящно-тонкие, но сильные – словно она играла алегретто на гитаре.
Я здесь. А Тадеуш – человек, который меня спас – с разбитой головой в сыром подвале, совсем один. Ему плохо. Мои дети – в неведомой дали, и неизвестно, живы ли они еще.
Это нечестно. Это просто-напросто нечестно.
— Вот и все, госпожа. – Приветливый, спокойный голос Растмиллы вывел меня из мыслей. – Теперь вы можете предстать перед господином Дольгаром.
— Мне с вами лучше, – с плохо скрываемым отчаянием вскинулась я. – Вы нормальные. А ваш Дольгар, небось, тот еще головорез и подлец с полным набором буржуйских качеств.
Девчонка вскрикнула, а Растмилла вздохнула и погладила меня по голове.
— Что вы, госпожа, он благородный…
— Я по его псам с цепами вижу, насколько он благородный, – буркнула я. От Дольгара все равно не отвертеться, нечего нервировать обслуживающий персонал. – Ладно… благодарю вас. Вы меня в чувство привели. Правда.
Растмилла поклонилась, а девчонка распахнула карие глаза. Во мне вдруг зазудела вредность, и я назло всем – местным обычаям, несправедливости, неравенству, позволяющему любому подонку убивать и насиловать, и лично господину Дольгару, отвесила обеим женщинам глубокий поясной поклон. Затем развернулась и вышла, не тратя время на любование произведенным эффектом.
А то ж – Дольгар же ждет. Благородный, таран ему в задницу.
Теперь прогулка по улице уже не казалась пыткой, и я обрадовалась свежему воздуху. В замковых помещениях, все же, – от бани до подвала, – было совершенно нечем дышать. Благо, днем не приходилось жечь факелы, и глаза не слезились от чада с непривычки.
Мне вдруг смутно вспомнилось большое окно, затем картинка встала перед глазами яркая, словно живая: тяжелая деревянная рама с блестящим стеклом, ярко бьющее солнце, моя собственная рука, – отчего-то в пятнах краски, и колечко сияло, новенькое, – ворвавшийся в комнату свежий морозный воздух. Рама застряла на наледи. Должно быть, я любила открывать окна.
Благородный господин Дольгар сидел один за очень длинным столом и с аппетитом уминал под разбавленное вино жареную утку. Стол же был заставлен таким количеством самой разнообразной еды, что хватило бы на два-три взвода голодных солдат. Голод мог бы поставить меня в неловкое положение, но я предусмотрительно выпила литр воды, попросив у Растмиллы, поэтому желудок не урчал, вот, правда, тугой корсаж его слегка сдавливал.
Дольгар оказался довольно молодым, лет сорока на вид. Отчего-то воображение рисовало мне его намного старше, я представляла этакого увальня. Человек, сидящий за столом, не соответствовал моему образу ничуть.
Дольгар был очень высоким, приблизительно как Олькмер, только усатый мечник имел крепкое, сильное телосложение и развитые мышцы. Зарлицкий господин был, при немаленьком росте, худым, пожалуй, даже чрезмерно худым, и длинными ногами напоминал богомола. Редкие черные волосы, собранные в тонкий хвост, не пересыпались на плечо, когда он наклонялся, а смирно лежали на прямой спине. Глаза – холодные, цепкие, – смотрели с узкого вытянутого лица надменно и неспокойно, и мне очень не понравился этот взгляд. И безо всякого чутья было ясно, что передо мной холодный, расчетливый и опасный человек – совсем не ровня ни спокойному, полному неспешного достоинства Олькмеру, ни глупому Ришцену, ни уж, тем более, простаку Тадеушу.
Мы с Врацетом стояли в дверях, а господин не обращал на нас ни малейшего внимания, и я разозлилась. Это, стало быть, мы тут обязаны стоять, как собаки на выставке, пока хозяин не окликнет?
— Эй, мы пришли, – громко и четко произнесла я, подчеркнув слово «мы», отчего Врацет вздрогнул и втянул голову в плечи. Я скосила глаза – значит, Дольгара боятся. А я, зато, не боюсь – много чести.
Дольгар даже головы не повернул.
— Я могу идти? – напустив в голос побольше надменности, поинтересовалась я.
— Молчи! – шикнул Врацет, дернув меня за руку.
— Этот человек меня позвал. Я не собираюсь стоять тут в дверях и молчать.
Дольгар пригубил вино и слегка приподнял голову, и тут я увидела, что он улыбается.
— Ну так, сядь, – негромко произнес он. Голос оказался мягкий и чуть насмешливый. Я прошла в зал и уселась на скамью, ободряюще улыбнувшись Врацету.
— А ты свободен, – сказал ему Дольгар, все так же глядя в тарелку. Сказал так, что сделалось ясно: только подумай парень ослушаться и остаться на месте, ему моментально продемонстрируют всю «свободу» действия. И свободу мысли тоже заодно. Зарлицкий господин злил меня все больше и больше.
— Браконьер сказал, что ты княжна. – Отвернувшись, Дольгар потянулся за тарелкой с овощами. Я старалась не сглатывать голодную слюну. Все равно не съем ни кусочка, даже если он предложит. Какой ценой эта еда добывается – я слишком хорошо помнила по ранам охотника. – Из словен. Ты не говоришь по-словенски, а говоришь по-зарлицки. – Речь у Дольгара была тихая, медленная и размеренная, будто он говорит с ребенком. Я удивилась.
— Я говорю по-русски. А зарлицкого не знаю. Тадеуш ошибся: не словены, а славяне. Впрочем, это без разницы.
Дольгар, наконец, соизволил удостоить меня косым насмешливым взглядом.
— И как ты здесь оказалась?
— Не помню, – честно ответила я. – Очнулась в канаве. А с охотником мы на реке встретились.
Дольгар усмехнулся и положил себе рыбы. У него же должен быть слуга, нет?..
— И кто твой отец?
Да что ж ты будешь делать, и тут допрос. Какие все любознательные.
— Князь. – Нет, а что мне еще оставалось?
— Ну, да, – нарочито задумчиво проговорил Дольгар. – Явилась из канавы, оказалась на реке, отец князь. И ничего не помнишь.
— Ничего, – огрызнулась я. Дольгар пристально посмотрел на меня. Я, в свою очередь, впилась глазами в него.
— Ну, ладно. – Зарлицкий господин вернулся к еде. – Допустим, я тебе поверил. Кстати, – небрежно проговорил он, потянувшись за серебряным кубком, – знаешь, что я обычно делаю со шпионами? Я их сажаю на кол, крепко привязываю и вешаю на воротах замка вверх тормашками. Кровь приливает к голове, поэтому они не умирают сразу. Правда, неплохо придумано?
Я взбесилась окончательно.
— Чем сильнее и влиятельнее человек – тем реже он прибегает к угрозам. – А голос прозвучал совершенно спокойно! – Надеюсь, вы им не угрожаете перед этим?
Дольгар откинулся на спинку кресла, прижав руку к подбородку. И вдруг – рассмеялся.
— А ты мне нравишься, – сообщил он.
— К сожалению, не могу ответить вам взаимностью.
— И ни к чему, – ничуть не обиделся Дольгар. – Это совсем необязательно. На тебе платье моей последней жены. Вы похожи.
— И куда она делась? – поинтересовалась я. – Вы ее на воротах повесили? Или собакам скормили?
— Не то и не другое, – поморщился Дольгар. – Эта глупышка изменила мне – представь!.. Пришлось наказать. Кто ж знал, что она окажется такой слабенькой.
— Она все равно была бесполезна, – продолжил он, заметив, что я злюсь все сильнее и сильнее, – родила четыре трупа. А мне нужен наследник.
Я не сразу поняла, к чему он ведет, а потому весь ужас моего положения оставался для меня за кадром.
— Ты вовремя появилась. Родниться с бастардами, возомнившими себя князьями, я не намерен, да не брать же в жены крестьянку. Они, к тому же, грубы и безграмотны… А на этой неделе – последний срок. Если я не найду жену, мне придется жениться на глупой сершельской корове. А про тебя никто и не вспомнит – идеальный вариант.
