Лао Шэ - Избранное
В ту нашу встречу, которая так символически совпала с пятилетием республики, писатель сделал попытку воссоздать в памяти эти пять лет, осмыслить события, происшедшие в эти годы в жизни страны и в жизни самого писателя. Для меня эта беседа была интересна тем, что она как бы завершала цикл моих бесед с Лао Шэ и многое дала мне для понимания натуры писателя, а заодно и тех процессов, которые происходили в сознании многих китайских интеллигентов. Символично было и то, что передо мной сидел не просто писатель, но еще и государственный деятель, активный строитель нового общества, депутат Собрания народных представителей, редактор крупного столичного журнала, педагог.
— Ничто так не волнует меня, — сказал мой собеседник, — как внимание, с которым относится к моей работе народ. Во времена гоминьдана никому и в голову не приходило поинтересоваться, работает Лао Шэ или нет, жив Лао Шэ или он уже скончался. Власти были озабочены другим: как бы рукопись Лао Шэ не попала в печать прежде, чем клеймо цензорской кисти упадет на нее. Власти интересовались одним: каким образом предупредить выход книги в свет, а писателя, создавшего эту книгу, упечь за решетку. Теперь у писателя широкий простор для творчества. И государство, и общественность единодушны в своем желании помочь писателю осуществить его замысел, каким бы широким и смелым он ни был.
Я преподаю в литературной школе, созданной для пекинских рабочих. Среди них люди разных специальностей: металлурги и текстильщики, шоферы и железнодорожники. Среди них люди разных профессий, но больше всего строителей, тех, чьим трудом строится сегодня новый Пекин. Заветное желание каждого из них — стать писателем. Недавно возник вопрос! что нужно, чтобы стать писателем? Одни сказали — овладеть мастерством; постичь опыт старой литературы — сказали вторые. Не только овладеть мастерством и изучить опыт старой литературы, заметили третьи, но еще и как можно полнее познать жизнь. Я мог только немногое прибавить к тому, что сказали третьи: только знание жизни, проникновение в ее недра способно обогатить писателя. Эту истину, как нечто самое дорогое, что дала мне моя долголетняя работа в литературе, я хотел бы передать моим молодым друзьям, вступающим в жизнь.
Он умолк и немного позже добавил:
— Когда-то я мечтал о возвращении в Пекин. Я думал о древнем городе, которому предстоит пережить еще раз пору своей юности. И вот эта юность пришла. Я вижу ее не только в том, что древний город оделся лесами, как одевается ими только новый город, но и в том, что он преображается руками молодых хозяев нашей жизни, работящими руками вот таких же чудесных юношей и девушек, что вечерами собираются в нашей литературной школе…
Остается добавить немногое: Лао Шэ говорил это в 1954 году, за несколько лет до того, как маоистская верхушка предала истинные интересы китайского народа, разорвала связи с международным коммунистическим движением и возвела антисоветизм в ранг государственной политики.
Лао Шэ был искренним другом советского народа. «Выражение: „Советский Союз сегодня — это наше завтра“, — писал Лао Шэ, — стало одним из самых любимых у китайского народа. Оно точно отражает его волю, решимость идти к социализму по примеру Советского Союза. Наши взоры устремлены на Советскую страну еще со времени Великой Октябрьской социалистической революции. Свет Октября озарил наши сердца»[1].
С неизменным интересом Лао Шэ относился к советской литературе, высоко оценивая ее идейность и художественные достижения.
Вернувшись из Москвы, где он был гостем III съезда советских писателей, Лао Шэ писал: «Я испытывал большое волнение, слушая доклады и речи на съезде. Я думал: трудитесь так же и вы, писатели Китая! Лишь в том случае, если мы, прилагая все силы, будем идти вперед, мы сможем принять на наши плечи задачу столь же благородную, как и та, что легла сейчас на плечи писателей СССР. Мы всегда считали советских писателей вашими учителями и друзьями и сегодня должны учиться у них еще лучше и напряженнее — ведь сегодняшний день, который рисуют советские писатели, станет счастливым завтрашним днем всего человечества»[2].
Глубоко самобытное, гуманистическое творчество Лао Шэ, одного из ярких прозаиков Китая XX века, давно уже перешагнуло национальные рубежи и завоевало международное признание. Роль писателя в создании современного китайского романа и рассказа необычайно велика — он принадлежит поколению художников (Мао Дунь, Е Шэнтао, Ба Цзинь и др.), которые вслед за Лу Синем прокладывали в китайской литературе новые пути, осваивали подлинно жизненный материал, демократические литературные формы. В романах, повестях, рассказах и пьесах Лао Шэ вставала целая историческая эпоха ломки старого и возникновения нового уклада жизни многомиллионной страны.
В высшей степени прискорбно, что талантливейший художник китайского народа Лао Шэ трагически погиб от рук хунвэйбинов в 1966 году во время пресловутой «культурной революции», которая обернулась для Китая национальной катастрофой. Именно во время маоистского угара хунвэйбиновщины остервенело выкорчевывалось наследие прошлого, великие ценности классики, создававшиеся китайским народом на протяжении веков; жестокая расправа велась и с современными художниками слова, их прогрессивным творчеством, их активной жизненной позицией, утверждавшимися ими высокими социалистическими идеалами. Это была бесславная и безнадежная попытка убить духовную жизнь, герметически изолировать Китай от внешнего мира.
Но Лао Шэ, как и другие его коллеги по перу, обессмертил себя своим художественным творчеством, снискав великую признательность неисчислимых читателей на своей родине и далеко за ее пределами.
П. Т. Федоренко
РИКША
РОМАН
Глава первая
Мне хочется познакомить вас не с Лото, а с Сянцзы, потому что Лото — всего лишь прозвище этого человека.
Итак, расскажу вам о Сянцзы, а заодно объясню, почему его стали называть Лото — Верблюдом.
В Бэйпине можно встретить самых разных рикш.
Лучшие из них, молодые и быстроногие, всегда стараются взять напрокат самую красивую коляску, и обязательно на целый день. Но работают они, когда им вздумается. На стоянках или у какого-нибудь подъезда часами дожидаются пассажира повыгоднее, которому непременно нужен хороший бегун. Подвернется такой клиент — сразу отвалит пару юаней[3]. Но бывает, что эти рикши зря ждут целый день и потом не знают, чем заплатить хозяину за коляску. Однако неудачи их не тревожат. Все они мечтают устроиться на постоянное место, а главное — обзавестись собственной коляской. Со своей коляской можно работать и по месячному договору, и возить случайных пассажиров — как душа пожелает. Была бы только коляска!
У рикши постарше иные повадки. Здоровье не позволяет бегать так же проворно, как прежде, а кроме того, все они обременены семьями и не могут рисковать целым днем работы, рассчитывая на одного выгодного клиента. Одеваются они сравнительно прилично, коляски у них почти новые, поэтому такие рикши и цену запрашивают, и даже торгуются с известным достоинством. Они возят пассажиров иногда с утра, иногда со второй половины дня, по в таком случае обычно задерживаются до глубокой ночи. Чтобы работать вечером или ночью, да еще в непогоду, конечно, нужна сноровка и осторожность, но зато и заработок больше.
Совсем молоденьким рикшам, которым не исполнилось и двадцати, либо старикам, которым уже далеко за сорок, не так-то легко войти в одну из этих двух категорий. У них ветхие, ободранные коляски, появляться на улицах с наступлением темноты они не рискуют и выезжают ранним утром в надежде до обеда заработать на уплату за коляску и на еду. Бегают они медленно, поэтому работать им приходится больше, а запрашивать меньше. Они возят овощи, фрукты, арбузы, дыни и всякую всячину. Платят за это немного, зато не требуют скорости.
Рикши-юнцы обычно впрягаются в коляску лет с одиннадцати и лишь в редких случаях становятся первоклассными бегунами, так как обычно надрываются еще в детстве. Многие из них так и останутся на всю жизнь рикшами, но им не удастся выдвинуться даже среди себе подобных.
А те, кому перевалило за сорок, зачастую работают с юных лет. Измученные непосильным трудом, они довольствуются последним местом среди своих собратьев и мало-помалу свыкаются с мыслью, что рано или поздно им придется умереть на мостовой. Но они так искусно возят коляску, так умело договариваются о цене, так хорошо знают маршруты, что невольно вспоминается их былая слава, да и сами они помнят о ней и смотрят поэтому на рикш-новичков свысока. Но страх перед будущим сильнее этих воспоминаний, и частенько, вытирая пот, они горько вздыхают, думая о том, что их ждет.
