Антропогенный фактор - Забирко Виталий Сергеевич

Куги окончательно выдохся и уже не мог подпрыгивать, но, не в силах противостоять охотничьему инстинкту, изможденно дергался, не сходя с места. Фантом оставил его и поплыл в мою сторону.

Разрядника, чтобы расстрелять фантом, у меня не было, и я, вспомнив, что случилось, когда прошел сквозь фантом крысоида, заспешил прочь. Фантом догнал меня у коттеджа Марко Вичета, но никаких попыток атаковать не предпринял.

Переступив порог, я оглянулся. Фиолетовое подобие Марко висело у крыльца, кривлялось, дергалось всем телом, открывало и закрывало рот. По одной из версий, преград для фантома не существовало, и ему ничего не стоило последовать за мной сквозь стену коттеджа, по другой — носителями фантомов являлись чрезвычайно малые, чуть ли не на субатомном уровне, материальные структуры, действующие наподобие кристаллоидных трансформеров, которые в разрозненном состоянии изредка проникали в помещения вслед за людьми, но опасались замкнутого пространства.

Я придерживался второй версии, но чем черт не шутит! Убедившись, что фантом не собирается следовать за мной, захлопнул дверь, но все же пару минут выждал, не появится ли он сквозь стену. Не появился. В окно я увидел, как он медленно поплыл к краю платформы, а затем стремительно растворился в воздухе. Будто его и не было.

С утра в комнатах коттеджа хорошо поработал биокибер-уборщик, поэтому искать здесь какие-либо следы не имело смысла.

— Секретарь! — окликнул я систему жизнеобеспечения коттеджа.

— Я вас слушаю.

— Что здесь случилось ночью?

— Не… — секретарь запнулся точно так же, как в моем коттедже. — Вопрос не понят. Что вы подразумеваете под словами «случилось ночью»? Поставьте вопрос корректно.

Действительно, что я имел в виду? Если бы знал, не спрашивал…

— Корректно, так корректно… — вынужденно согласился я. — Чем занимался ночью Марко Вичет?

— Работал в лаборатории.

— А конкретно? Запись есть?

— Марко Вичет запретил без особого распоряжения вести звуко— и видеозапись.

Еще одна ниточка оборвалась, но ничего удивительного — девяносто процентов людей ограничивают систему жизнеобеспечения. И я не исключение.

— До которого часа он работал?

— До двадцати пяти часов ноль восьми минут.

Я чуть не брякнул: «Это что еще за время такое?» — но вовремя вспомнил, что в сутках Марауканы двадцать шесть часов тридцать две минуты. Плохо все-таки без биочипов, вовремя подсказывающих подобные мелочи.

— А потом что он делал? Лег спать?

— Потом… — Секретарь опять запнулся. — Сведений не имеется.

— Не понял? Ты же фиксируешь передвижение по дому?

— Да.

— Так ложился спать Марко Вичет или нет?

— Сведений не имеется.

— Он что, вышел из коттеджа?

— Сведений не имеется.

— Ты что — зациклился?

— Нет. Сбоев в моей работе не зафиксировано.

«Не зафиксировано…» Знакомая формулировка, слышал утром нечто подобное от навигатора.

— С какого момента появились сведения? — нашелся я.

— С часу двадцати минут ночи.

— Что делал в этот момент Марко Вичет?

— Его в это время в коттедже не было.

— Не понял? А когда он вышел?

— Сведений не имеется.

Вот, значит, как… Похоже, некто, имеющий отношение к зацикливанию ассиста и отключению моих биочипов, «поработал» и здесь. Я прикинул в уме, сколько времени прошло с момента, когда Марко Вичет «прекратил работать», до «появления сведений» у секретаря — получилось ровно три часа. Вот тебе и раз! Выходит, этот некто, которого я ранее считал за нечеловека, хорошо разбирается в земном времени… Или наоборот — по каким-то своим соображениям он выбрал точный отрезок земного времени?

— Что происходило в коттедже с двадцати пяти часов ноль восьми минут до часа двадцати минут ночи?

— Сведений не имеется.

— А что происходило в час двадцать пять минут ночи?

— С часу двадцати минут до настоящего времени в коттедже ничего не происходило.

— Так-таки и ничего? А кто убирал в коттедже?

— Биокибер-уборщик. Стандартная процедура с пяти до половины седьмого утра. Разве вопрос о происходящем касался стандартных процедур? Перечислить?

— Нет, спасибо. Имеются ли в коттедже помещения, где биокиберу запрещено убирать до особого распоряжения?

— Да. Лаборатория.

Что ж, я не обманулся в своих ожиданиях — Марко Вичет вел себя в коттедже, как и большинство специалистов.

— Еще вопросы будут?

— Пока нет. Спасибо.

Лаборатория Марко Вичета напоминала собой нечто среднее между операционной и кунсткамерой. Посреди стоял огромный препараторский стол, задернутый дымчатой шторой, вдоль стен высились стеллажи с аккуратно расставленными прозрачными коробками термостатов, внутри которых покоились запчасти биокиберов. Многопалые кисти рук, клешни, щупальца, глаза для работы в различных спектрах освещения плавали в термостатированном инертном наполнителе, готовые в любой момент прийти на замену поврежденным органам функционирующих биокиберов.

Я отдернул штору и увидел на препараторском столе распростертого биокибера-геолога с аккуратно вскрытым панцирем, опутанного проводами датчиков биопотенциалов и прозрачными трубками систем искусственного жизнеобеспечения. Ни один прибор не работал, остро пахло разлагающейся синтетической органикой. Я плохо разбираюсь в бионике, но одно мог констатировать точно — передо мной лежал труп биокибера, не подлежащий восстановлению. Не мог инженер-биомеханик оставить тело биокибера в таком состоянии, кто-то другой отключил аппараты и датчики. Докопался Марко Вичет до чего-то такого, из-за чего теперь сам лежал на операционном столе медиколога.

Работа Вичета была прервана в самом разгаре — у тела биокибера в творческом беспорядке разбросаны межмолекулярные скальпели, зажимы, биопотенциальные щупы, иглы, молекулярные сшиватели. Вместе с тем ничего не говорило о том, что трагедия с биомехаником произошла здесь или его увели насильно. Складывалось впечатление, что он отошел на секунду по неотложному вызову, но так и не вернулся. А кто-то затем отключил оборудование… Надо привести сюда Борацци, быть может, он что-то подскажет — есть много общего в работе медиколога и биомеханика. Особенно сейчас, когда Борацци проводит вскрытие.

Я взял скальпель, повертел в руках, осмотрел, затем оттянул клапан кармана на комбинезоне и провел по нему лезвием. Получился аккуратный, как по линеечке, надрез. Отложив скальпель в сторону, взял межмолекулярную иглу, проткнул клапан и попытался иглой порвать ткань. Ничего не получилось — как ни старался тянуть иглу под разными углами, обтекаемая ткань комбинезона легко соскальзывала. Пожалуй, если загнуть иглу крючком, тогда что-то может и получиться… Я еще раз внимательно осмотрел стол, но среди инструментов крючков не обнаружил.

— Марко вел визуальную запись своих работ? — спросил у секретаря.

— Обязательно. Камера сбоку от лампиона.

С потолка, рядом с рефлектором, свисала на штативе видеокамера. Она была раскрыта, кювета с кристаллозаписью отсутствовала.

— Кто изъял кристаллозапись? — по инерции спросил я, зная наперед, какой ответ получу.

Так и оказалось.

— Сведения отсутствуют.

Предвидя результат, я все же покопался в регистраторе биопотенциалов, а затем в записывающем блоке мнемоскопа. Записи и там, и там были стерты вчистую вместе с загрузочными программами, и аппаратура в таком состоянии представляла собой металлокерамический хлам. Любопытная ситуация — чтобы стереть загрузочные программы, необходимо либо электромагнитное поле высочайшей частоты, либо температура выше девятисот градусов Цельсия. И то, и другое разрушает структуру носителя, но ни фонового излучения, ни следов воздействия высокой температуры на аппаратуре не имелось, а иные способы удаления загрузочных программ неизвестны.

Худшие предположения подтвердились. Раскопал Марко что-то такое, что стоило ему жизни. Жаль, что ночью, когда он связался со мной, мы не поговорили. Но кто мог предвидеть подобный оборот событий? С другой стороны, неизвестно, что бы тогда со мной сталось, быть может, и я лежал бы сейчас в боксе у медиколога, ожидая своей очереди на вскрытие…