Лао Шэ - Избранное
Выйдешь за петуха — ходи курицей. Что теперь говорить! Вот тебе сто юаней, иди покупай коляску.
Сначала она собиралась купить две коляски, чтобы одну сдавать в аренду. Но потом решила купить только одну, для Сянцзы, а деньги попридержать: у кого деньги — у того и власть. Мало ли что взбредет Сянцзы в голову, когда у него будет коляска! Нужно быть готовой ко всему.
Поступок отца доказал ей, что ни на кого нельзя полагаться. Никто не знает, что будет завтра, и лучше жить сегодняшним днем. Она решила тратить на хозяйство то, что заработает Сянцзы, — он ведь первоклассный рикша! — а свои денежки приберечь на собственные удовольствия: Хуню любила поесть. Конечно, деньги когда-нибудь кончатся, но ведь и человек не вечен. Она и так промахнулась, выйдя замуж за рикшу. Пусть он неплохой человек, но не трястись же ей над каждым заработанным им медяком! Мысль об утаенных деньгах несколько утешила Хуню, хотя она отлично понимала, что будущее не сулит ей ничего хорошего! И все же Хуню еще не могла смириться. Она словно пыталась догнать заходящее солнце, когда вокруг уже темнеет, но перед глазами еще брезжит полоска зари и так хочется насладиться теплом последних лучей.
Сянцзы не спорил: пусть будет одна коляска, лишь бы своя. В день он сможет заработать шесть-семь мао, на еду хватит. Он даже радовался. Сколько невзгод перенес он из-за коляски, и вот сейчас наконец может ее купить. Чего же еще желать? Конечно, одной коляской можно только прокормиться, на черный день ничего не отложишь. И когда эта коляска износится, но на что будет купить новую. Снова нависнет угроза нищеты! Но что думать о будущем? Нужно радоваться тому, что есть.
У одного из их соседей, Эр Цянцзы, как раз была подходящая коляска.
Прошлым летом этот Эр Цянцзы продал какому-то военному за двести юаней свою девятнадцатилетнюю дочь Сяо Фуцзы. Он сразу разбогател, выкупил вещи из ломбарда, приодел семью. Жена Эр Цянцзы была самой низенькой и самой некрасивой женщиной во дворе: веснушчатая, скуластая, узколобая, с жиденькими волосами и вечно полуоткрытым ртом, в котором торчали редкие зубы. Теперь она щеголяла в новом голубом халате, но глаза ее были красными от слез — она оплакивала дочь.
Эр Цянцзы вообще отличался прескверным характером, а расставшись с дочерью, он начал пить: пропускал рюмку-другую и либо плакал пьяными слезами, либо ко всем придирался. Жена его получила новый халат и на время забыла о голоде, но радости не знала: муж колотил ее теперь куда чаще, чем прежде.
Эр Цянцзы было уже за сорок, поэтому он решил не возить больше коляску, а купил пару корзин и занялся торговлей вразнос. Торговал он всякой всячиной: тыквами, грушами, персиками, земляными орехами, папиросами. Через два месяца оказалось, что он ничего не выручил, наоборот, почти прогорел. Он не умел торговать. Коляска — дело другое, тут все ясно: есть пассажир — хорошо, нет — ничего не поделаешь. В торговле же нужны хитрость и сноровка. Кто был рикшей, тот знает, как трудно получить хоть что-нибудь в долг. Поэтому Эр Цянцзы не отказывал беднякам, особенно знакомым, но попробуй потом получи с них! Постоянных клиентов у него не было, долги ему не возвращали, и, естественно, он терпел убыток за убытком. Эр Цянцзы горевал и с горя пил еще больше. Напившись, часто затевал ссоры с полицейскими, а дома смертным боем бил жену и детей. Когда хмель проходил, его мучило раскаяние. Он хорошо понимал, что опускается: попусту растрачивает деньги, полученные за дочь, пьет водку, дерется. От огорчения он заваливался спать на целый день — лишь бы ни о чем не думать!
Но деньги утекали как вода. Эр Цянцзы решил бросить торговлю и взяться за прежнее ремесло. Он снова купил коляску. Напившись по этому поводу, он долго похвалялся перед соседями-бедняками, что, мол, теперь у него дела пойдут лучше некуда. С новой коляской, прилично одетый, он чувствовал себя первоклассным рикшей: ему-де пристало пить только самый лучший чай, возить только почтенных людей.
В белоснежной куртке и синих штанах, он мог со своей сверкающей новой коляской целый день проторчать на стоянке, не предлагая услуг пассажирам. То почистит сиденье новой голубой метелочкой, то потопает в новых туфлях на белой подошве, то походит, улыбаясь, вокруг коляски. А уж если кто-нибудь ее похвалит, он начинает хвастаться без удержу. Так он мог проболтать впустую и день и другой. Когда же попадался богатый пассажир, ноги, не в пример коляске и одежде, подводили его.
Это еще больше удручало Эр Цянцзы. Он опять вспоминал дочь и шел куда-нибудь заливать горе вином. Так он промотал все деньги, осталась только коляска.
Как-то в начале зимы Эр Цянцзы снова напился. Его сыновья — младшему было одиннадцать лет, старшему тринадцать, — увидев отца, попытались улизнуть из комнаты. Это обозлило Эр Цянцзы, и он каждого наградил затрещиной. Вмешалась жена, он набросился на нее, пнул ногой в живот, и она без чувств упала на пол. Сыновья, вооружившись один совком для угля, другой — скалкой, вступились за мать. В суматохе кто-то наступил на женщину. Наконец вмешались соседи, кое-как утихомирили Эр Цянцзы и уложили его спать.
Дети плакали, обнимая мать. Жена Эр Цянцзы пришла в себя, но подняться так и не смогла. Третьего декабря по старому стилю, облаченная в длинный голубой халат, купленный на деньги, полученные за дочь, она испустила последний вздох. Ее родные не соглашались замять дело, грозили подать в суд. Лишь настойчивые уговоры приятелей Эр Цянцзы заставили их уступить, да и то, наверное, потому, что Эр Цянцзы обещал с почетом похоронить жену и раздать ее родным пятнадцать юаней. Он занял шестьдесят юаней под залог коляски, по после Нового года решил ее сбыть: отдать долг не было никакой надежды.
Когда Эр Цянцзы бывал пьян, он даже подумывал продать кому-нибудь одного из своих сыновей, только вот охотников не находилось. Пробовал сунуться за деньгами к военному, «мужу» дочери, но тот не пожелал признать в нем тестя, а о деньгах и говорить не стал.
Сянцзы знал историю этой коляски, и ему очень не хотелось ее брать. Колясок много, к чему покупать именно эту? Она несчастливая. Ее выменяли за дочь и продают потому, что умерла жена!
Однако Хуню смотрела на это по-другому. Она считала, что купить такую коляску всего за восемьдесят юаней — дело выгодное. Коляской пользовались лишь полгода, даже лак не потускнел, да и изготовлена она известной фирмой «Дэчэн», что в западной части города. Коляски куда хуже стоили почти столько же. Как можно упускать такой случай? Кроме того, Хуню знала, что после Нового года с деньгами у всех туго и Эр Цянцзы никому не сможет продать коляску по более высокой цене, а деньги ему нужны до зарезу. Хуню сама ходила смотреть коляску, сама сговаривалась с Эр Цянцзы о цене, сама платила. Сянцзы оставалось только молчать, деньги-то не его!
Когда коляска была куплена, он ее внимательно осмотрел. Она действительно оказалась добротной, но Сянцзы не понравился черный кузов с латунными украшениями. Когда Эр Цянцзы покупал коляску, его как раз и привлекло это сочетание черного с белым. А на Сянцзы вид коляски наводил уныние: она была словно в трауре! Ему очень хотелось сменить верх, чтобы он был желтоватым, как земля, или серебряным, как луна. Хотелось, чтобы коляска имела более скромный вид. Но он не стал об этом говорить с Хуню во избежание ссоры.
Коляска привлекала всеобщее внимание, и некоторые называли ее «маленькой вдовой». У Сянцзы было скверно на душе. Он пытался не думать о своей траурной коляске, но целыми днями был с нею неразлучен. Все время ему казалось, что из-за нее вот-вот случится какое-нибудь несчастье. Иногда он вспоминал Эр Цянцзы и все, что с ним произошло, и ему мерещилось, что он возит не коляску, а катафалк, над которым витает душа умершей. Сердце его чуяло недоброе, однако пока никакой беды не предвиделось. Становилось все теплее. Люди сменили зимнюю одежду на легкие куртки и штаны. Весна в Бэйпине короткая, по весенние дни до утомительности длинны.
Сянцзы уходил с рассветом и, пробегав до четырех-пяти часов, чувствовал себя совершенно разбитым. Солнце стояло еще высоко, но ему не хотелось больше, возить пассажиров. А бросать работу было жаль. В нерешительности сидел он где-нибудь в тени и лениво зевал.
Дни тянулись до бесконечности. Сянцзы уставал и всегда был мрачен. Хуню томилась дома от скуки. Зимой она грелась у печки, слушала завывание ветра и утешалась тем, что на улицу лучше не выходить. А сейчас печку вынесли и поставили снаружи у стены под карнизом крыши. Дома совершенно не чем было заняться, на дворе — грязь, вонь, ни единой травинки. Погулять тоже не пойдешь — не на кого оставить квартиру. Даже отправляясь за покупками, Хуню старалась нигде не задерживаться. Как пчела, случайно залетевшая в комнату, она стремилась вырваться на волю из опостылевшего дома.
