Рэй Брэдбери - ...И духов зла явилась рать
— Мальчики?..
Тихий, мягкий, настойчивый голос точно лучший друг звал бедняг, прячущихся в своих норах, проносился по сухой книжной пустыне; он скользил, крался, спешил, пробирался на цыпочках, он постоял среди египетских скульптур, изображавших божественных животных, прошаркал по темным историям мертвой Африки, ненадолго задержался в Азии, а затем направился к странам новейшей истории.
— Мальчики, вы слышите меня, я знаю! На стене табличка: «ТИШИНА»! Хорошо, я буду говорить шепотом: один из вас все еще хочет того, что мы предлагаем. Ну же? Ну?
Джим, подумал Уилл.
Я, подумал Джим. Нет! О, нет! Не я!
— Выходи! — цедил сквозь зубы мистер Дак. — Я гарантирую вознаграждение! Любому!
Бам-барарам!
Мое сердце! подумал Джим.
Это я? — подумал Уилл, — или Джим?
— Я слышу вас. — Губы мистера Дака дрогнули. — Теперь ближе. Уилл? Джим? Тот, который такой находчивый и проворный, не Джим ли? Выходи, мальчик…
Нет! — подумал Уилл.
Я ничего не знаю, — смятенно подумал Джим.
— Конечно же, Джим… — Мистер Дак выбрал новое направление. — Джим, покажи мне, где твой друг. — И зашептал тихонько. — Мы заткнем ему глотку и устроим тебе катание, которое досталось бы ему, если бы он думал своей головой. Верно, Джим? — проворковал он кротко. — Ты уже ближе. Я слышу, как прыгает твое сердце!
Стой! — думал Уилл, обращаясь к своей груди.
Стой! — Джим задержал дыхание. Стой!
— Любопытно… не в этой ли нише?..
Мистер Дак повиновался толпе изображений, тащившей его вперед.
— Ты здесь, Джим?.. Или… там, позади?..
Он без всякого умысла толкнул тележку с книгами, и она покатилась на резиновых роликах в ночную темноту. Через некоторое время она врезалась во что-то, опрокинулась, и книги вывалились на пол, словно мертвые черные вороны.
— Вы оба ловко играете в прятки, — сказал мистер Дак. — Но есть кое-кто и половчей вас. Вы слышали этой ночью карусельный орган-каллиопу? А знаете ли вы, что кто-то очень дорогой вам катался на этой карусели? Уилл? Уилли? Уильям. Уильям Хэлоуэй. Где сейчас твоя мама?
Молчание.
— Она каталась на ночном ветру, Уилли-Уильям. По кругу. Мы посадили ее туда. По кругу. Мы оставили ее там. По кругу. Ты слышишь, Уилли. Один круг — год, еще один — год, еще один, кругом, кругом!
Папа! — подумал Уилл. — Где ты!
В это время в маленькой комнате сидел Чарльз Хэлоуэй, прислушивался к своему колотящемуся сердцу и думал: Дак не найдет их, я не двинусь, пока он ищет, он не может найти их, они не станут его слушать, они ему не поверят! Он уйдет!
— Твоя мама, Уилл… — вкрадчиво нашептывал мистер Дак. — Круг за кругом, и угадай, куда, Уилли?
Мистер Дак в темноте между полками описал круг своей тонкой, как у привидения, рукой.
— По кругу, по кругу… и когда мы разрешили твоей маме слезть и показали ей, как она выглядит в Зеркальном Лабиринте, тебе следовало бы услышать один-единственный звук, который она издала. Она была похожа на кошку, проглотившую большой липкий клубок шерсти, от которого не избавиться, она не может даже орать из-за волос, торчащих из ее ноздрей, из ушей и глаз; так-то, мальчик, и она старая, старая, старая. Последнее, что мы видели, мальчик Уилли, это то, как она удирала, посмотрев на себя в зеркало. Она постучится в дом Джима, но когда его мама увидит двухсотлетнюю особу, распустившую нюни возле замочной скважины, вымаливающую смерть, как милостыню, мой мальчик, тогда мама Джима заставит ее замолчать, как это делают с паршивой кошкой — ударом ноги отшвырнет ее прочь, отправит побираться по улицам, и никто не поверит, Уилл, такому мешку с костями, что он был красавицей, подобной розе, твоей доброй мамочкой! Итак, Уилл, в наших силах побежать, чтобы найти ее и спасти, ведь мы-то знаем, кто она — верно, Уилл, правильно, Уилл, ведь правда, правда, правда?!
Голос человека в темноте постепенно затихал, и вовсе смолк.
Теперь где-то в библиотеке кто-то едва слышно рыдал.
Ах…
Разрисованный Человек с удовлетворением выдохнул из влажных легких тошнотворные миазмы.
Даааааа…
— Здесь… — промурлыкал он. — Что? Каталог. На букве «М» хранятся мальчики? «П» — приключения? «С» — спрятанные, «Т» — тайно? «У» — ужаснувшиеся? Или тут хранятся под буквой «Д» — Джим или под «Н» — Найтшейд, «У» — Уильям, «Х» — Хэлоуэй? Где две моих бесценных человеческих книги, могу я полистать их, а?
Он ударил правой ногой по нижней полке стеллажа.
Он поставил правую ногу на полку, встал на нее и поболтал левой ногой в воздухе.
— Там.
Его левая нога утвердилась на второй полке. Он постоял, потом его правая, растолкав книги, пробила дыру на третьей полке, и так он лез все выше и выше, на четвертую полку, на пятую, шестую, ощупывая темные библиотечные небеса, сжимая руками полки, и снова карабкался выше, чтобы перелистать вечную темноту и найти на ее страницах мальчишек, словно они — библиотечные штампы на книгах.
Его правая рука, великолепный тарантул, украшенный венком роз, сбила книгу о гобеленах Байе, которая закувыркалась, падая в черную бездну. Казалось, прошел век, прежде чем гобелены обвалом золота, серебра и небесно-голубых нитей ударились об пол, превратившись в руины красоты.
Его левая рука дотянулась до девятой полки и он, задыхаясь и ворча, обнаружил, что книг там нет, полка пуста.
— Мальчики, вы здесь, на Эвересте?
Молчание. Лишь слабое рыдание, уже ближе.
— Тепло? Теплее? Еще теплее?
Глаза Разрисованного Человека оказались на уровне одиннадцатой полки.
В трех дюймах, лицом вниз, словно труп, лежал Джим Найтшейд.
Полкой выше в черной катакомбе лежал залитый слезами Уильям Хэлоуэй.
— Вот и хорошо, — сказал мистер Дак.
Он протянул руку, потрепал Уилла по голове:
— Привет.
43
Уиллу показалось, что ладонь руки, медленно поднимавшаяся вверх, была похожа на восходящую луну.
На ней красовался его собственный портрет, сделанный синей тушью и огненно светившийся во тьме.
Джим тоже увидел руку возле своего лица.
Его портрет смотрел на него с ладони.
Рука с портретом Уилла сграбастала Уилла.
Рука с портретом Джима сграбастала Джима.
Крики и визги в темноте.
Разрисованный Человек напрягся. Изогнувшись, он не то спрыгнул, не то упал на пол.
Пинаясь ногами и крича, ребята полетели вместе с ним. Как ни странно, они приземлились на ноги, но не удержались, опрокинулись, и мистер Дак, зажавший в кулаках их рубашки, снова поставил их как надо.
— Джим! — сказал он. — Уилл! Что вы делали там, наверху? Надеюсь, не читали?
— Папа!
— Мистер Хэлоуэй!
Отец Уилла выступил из темноты.
Разрисованный Человек поставил мальчиков рядом и мягко обнял их одной рукой, затем пристально, с вежливым любопытством взглянул на Чарльза Хэлоуэя и потянулся к нему.
Папа Уилла успел ударить его, прежде чем тот схватил и стиснул его левую руку. Мальчики увидели, как Чарльз Хэлоуэй, задыхаясь, упал на колено.
Мистер Дак медленно сдавливал его левую руку и одновременно сжимал мальчиков другой рукой так, что у них затрещали ребра и перехватило дыхание.
Огненные круги, словно огромные отпечатки пальцев, поплыли в глазах Уилла.
Отец Уилла со стоном упал на оба колена, продолжая молотить Дака правой рукой.
— Будь ты проклят!
— Но, — тихо сказал владелец карнавала, — я уже…
— Будь ты проклят, будь ты проклят!
— Не слова, старик, — сказал мистер Дак, — не слова, книжные или собственные, но реальные мысли, реальные действия, быстрая мысль, быстрое действие — вот что побеждает. Вот что!
Он в последний раз со всей силой сжал руку.
Мальчики услышали, как хрустнули кости, и Чарльз Хэлоуэй, вскрикнув, потерял сознание.
Двигаясь, словно в мрачном танце, Разрисованный Человек тащил за собой мальчиков, сбивая на ходу попавшие под руку книги.
Чувствуя, как пролетают мимо стены, книги, полы, Уилл сжимался в комок и ловил себя на глупой мысли: почему, думалось ему, почему от мистера Дака пахнет… паром органа-каллиопы!..
Неожиданно оба мальчика упали. Но прежде чем они могли пошевелиться или вздохнуть, их схватили за волосы, встряхнули как марионеток и повернули лицами к окну, выходившему на улицу.
— Мальчики, вы читали Диккенса? — шепотом спросил мистер Дак. — Критики ругают его за случайные стечения обстоятельств, которыми полны его романы. Но мы-то знаем — жизнь вся состоит из случайных совпадений, не правда ли? В ней хлопья счастья вьются в вихре смерти, ведь счастье — это блохи, прыгающие с убитого быка. Смотрите!
Мальчики скорчились от боли в железной хватке голодных древних ящеров и ощетинившихся обезьян.
