Море Имен - Онойко Ольга
Алей кинул последний взгляд в ту сторону, где исчезла Осень, вздохнул и вернулся к насиженному месту на брёвнах.
«Пока на тебя кто-то смотрит, выйти из Старицы нельзя, – повторил он про себя слова Осени, – потому что люди не могут исчезать как выключенные. Нда… А вот пропасть как Инька, завернув за угол, запросто можно… Ладно. Начнём. Иней Обережь, вечер, звонок в дверь».
У него ничего не вышло.
Всё здесь было иначе.
Он захлёбывался в ассоциативном потоке, тонул в нём, как в штормовом море. Ветвей-идей было слишком много, они делились слишком часто и уводили невесть куда. Старица, река… озёра и степи, глухие нездешние леса, колодезная тьма, которая вдруг оборачивалась тьмой небесной и приводила Алея к супермаркету в Новом Пухово, где под фонарём стояли мама и отчим. Теснившие супермаркет высотки сверкали огнями окон. Ржавые старопуховские гаражи, заросли пыльных акаций, проулки и тупички сплетались в фантасмагорический лабиринт, многомерное кружево дорог и пространств. Немедля возникали огромные внедорожники на этих дорогах и крупные хмурые мужики возле машин, сонные, но сторожкие, как рептилии…
…дощатые причалы у берегов малых рек. Людные вокзалы и забытые полустанки, дачные посёлки и ветхие деревеньки старше городов. Тропинки в берёзовых рощах, пронизанных светом. Духмяные грибные поляны, шумные летние ливни, листва, играющая на ветру… Шумливая Листва, столица Росы, и прохладный Ливень, северная столица.
Одно за другим воскресали видения прошедших дней. Летен Воронов. Электричка за рекой в лесополосе. Самолёты, рассекающие поднебесье. Старая видеозапись, на которой отец бродил по комнате и что-то искал под столом… Молния разбивала в пыль бетонные стены, а папа стоял посреди ковыля под звёздами и улыбался странной недоброй улыбкой.
Опоры линий электропередачи – и тонкий, тонкий, зудящий звук, который издают провода… Захоронения токсичных отходов, умершая земля под брошенными заводами. Четыре цвета в логотипе Windows, символизирующие четыре стихии…
Алей забывал дышать, в глазах мутилось, и к горлу подкатывала тошнота. Казалось, что он ошибся на старте, неправильно задал цель и теперь вместо того, чтобы заниматься конкретным предельным поиском, зачем-то плетёт Великую сеть. Ещё небольшое усилие воли – и весь мир станет единым нераспутываемым клубком связей и взаимозависимостей…
«Чертовщина», – бормотал Алей и пытался начать всё заново.
Изумляло то, что в этом бешеном шквале все образы оставались раздельными и распознаваемыми. Благодарить за это стоило, пожалуй, не собственный ясный разум, а админов Старицы. «Раз уж они открыли доступ, – думал Алей, – то должны были и позаботиться о юзабилити… максимально возможном для нечеловеческих интерфейсов».
Или всё-таки интерфейсы были человеческими?
Теоретически к Старице мог попасть любой. Больше того – любой мог выйти к Реке. Вопрос заключался лишь в том, насколько гость готов к этому. Была минута, когда Алей пожалел, что его собственный Предел не взломан. Может, так было бы легче.
Ежесекундно он готов был признать, что потерял нить поиска. Ежесекундно он получал подтверждения тому, что находится на верном пути.
Путей было слишком много.
Вместо одной нити – тысяча. Любая из нитей приведёт к цели, но слишком плотно они перепутаны, клубок становится лабиринтом, и блуждать в нём можно до скончания века…
Алей не мог взять в толк, как же пользуются Старицей его коллеги, обычные менеджеры, аналитики, программисты, если даже для лайфхакера это немыслимо сложная задача. Может, всё дело в опыте? Несколько дней тренировок, и он в Старице будет как рыба в воде? Или сотоварищи задают Старице вопросы попроще? С распечаткой Ворона Вежина он разобрался быстро, но найти десяток ключевых слов среди данных тысяч – не то, что найти человека в огромном, постоянно обновляющемся мире…
Под конец он уже еле сидел; стволы деревьев плыли перед глазами, листва превращалась в зелёный дым. Пора было дать себе отдых. «Тренировки, – решил Алей, сдаваясь, – нужны тренировки. Я знал, что получится не сразу. Завтра продвинусь дальше».
Но это значило, что один день он уже потерял.
Над городом плыл пронизанный огнями мрак. Уже покинув Старицу, Алей долго сидел в офисе – в тихой белой переговорке, в предполуночной пустоте. Приходил в себя.
Удивительно, как легко оказалось выпасть из привычного времени. Алей физически чувствовал, как оно пульсирует – растягивается и сжимается, вздрагивает и замирает. Осень говорила, что в Старице время иное, но о таком побочном эффекте не предупреждала. Вряд ли она забыла, скорее не знала сама. В первые минуты после выхода Алей шевельнуться боялся. На границе зрения вспыхивали и гасли зелёные блики, стрелка часов ползла по циферблату то быстрее, то медленнее, и слышалось в отдалении журчание тёмной воды.
Но галлюцинации неуклонно меркли и вскоре сошли на нет. Алей даже успел на последний поезд метро.
…Ночной автобус скрылся за поворотом. Алей перешёл пустую дорогу. Было так темно, что в небе причудливой полосой очертился Млечный Путь. Редкие освещённые окна словно висели над землёй.
Подул ветер. Деревья зашелестели, перекликаясь, – скромные, запылённые, они были точно тени прекрасных деревьев Старицы.
«Осень меня предупреждала, – думал Алей, шагая по тротуару. – Я не паникую. К тому же результат уже есть. Маленький, но результат». Он нашёл ещё одно ключевое слово в придачу к «двери» и «морю». Поиск вывел его на собственные воспоминания, на первое видение – лес и туманное озеро, за которым шёл поезд. «Поезд» и был новой опорной точкой. Стало быть, придётся куда-то ехать за Инеем на поезде: намечалась некая определённость, и оттого на душе полегчало.
Ещё была «дача», вернее «дачный посёлок», но её Алей считал скорее промежуточной ассоциацией. Папа когда-то купил дачу на Волоколамском направлении, только она вот уж пять лет как сгорела. Зимой забрались бродяги, растопили печь и, должно быть, перепились… У мамы на дачу не хватало ни сил, ни времени. Алей вспоминал, что участок с остатками дома хотели продать, но сразу покупателя не нашлось, а потом мама махнула рукой.
В бурлящем потоке ассоциаций последним смутно вырисовывался «дождь», вернее, «ливень». Его Алей тоже не решался обозначить как следующую вешку. Слишком легко было спутать просто дождь как промежуточное звено и город Ливень, а потом вывести, что на поезде надо ехать как раз туда. «Я научусь, – поклялся себе Алей. – Буду пахать как проклятый, но научусь. И найду».
Иней, Инька, тихий маленький мальчик бродит где-то далеко от дома, один. Верней, не один – и от этой мысли становилось ещё страшнее. Что за человек Ясень Обережь? Десять лет прошло со дня его смерти. Алей сумел прикоснуться к маминому видению, и там Ясень выглядел настоящим, живым. Но как ни крути, его признали погибшим очень, очень давно, а теперь он вернулся и просто так, в одночасье забрал ребёнка, которого никогда в жизни не видел. Забрал, оставив маму в страшном оцепенении, скрылся с глаз, будто по собственной воле…
«Где ж они спать-то будут сегодня?» – подумал Алей, и ему стало дурно от тревоги. Инька даже в походе никогда не был. Никогда не спал под чужой крышей, тем более – без крыши вовсе. Папа, конечно, человек бывалый, в случае чего сможет постоять за сына, но папа ведь и сам не знает, где они очутились.
Или знает?
Куда можно попасть через точку перехода? Что может случиться – там?
«Завтра же подойду к Стародубцеву, – торопливо решил Алей. – Будь что будет. Я даже предположить ничего не могу. А он может. В конце концов, это же несчастный случай, так бывает. К нам же обращаются, полевая команда есть…» Но немедля он вспомнил, что отдел информационной безопасности вряд ли чем-то сумеет помочь: этот материальный тоннель образовался безо всякого участия Яликовой выдачи… Даже сам великий День Стародубцев сможет только поднять трубку и сообщить по инстанциям.
