Венсан Равалек - Ностальгия по черной магии
– Пришпили его там, – предложил какой-то кретин, – спорим, я копьем пробью его отсюда насквозь?
Я мог бы наконец вздохнуть с облегчением, одобрить такую развязку, сложить руки и сдаться, решившись принять, конечно, мучительную, но освободительную смерть; разум однозначно велел мне сделать это, отречься, с легкой усмешкой, – что ж, пусть так, теперь все застынет, наступит конец, и это к лучшему. Я был готов к пыткам, к тому, что дубинки варваров будут крошить меня, а собаки – рвать на куски, избитого, но еще живого, однако мое тело, вместо того чтобы спокойно согласиться, кинулось к молчаливому человеку, мерившему меня с высоты своей лошади отсутствующим взглядом, и на коленях стало взывать к нему: я художник, мессир, всем великим королям нужен художник, чтобы прославить их имя и легенду, я послан к вам Богом, вы меня ждали, я знаю.
Наступило секундное замешательство, все так и остолбенели, собаки продолжали брехать, но кто-то приказал им умолкнуть.
– Ты художник? – спросил рыцарь. – Ты художник, но как ты узнал, что я Обсул, что я король?
Вдали послышался треск мотоцикла, во мне снова застрекотал голос Змея, а может, похитившего меня старца: здесь-не-место-говорить-о-таких-вещах; я повторил, как послушный ребенок: здесь не место говорить о таких вещах, мессир, у них у всех глаза полезли на лоб, они даже не отреагировали, – судя по всему, я попал в яблочко.
На обратном пути никто не проронил ни слова, мне дали лошадь, а один из оборванцев снял с себя одежду, и я прикрыл свою позорную наготу. Обсул молчал, погруженный в свои мысли, но позволил мне ехать рядом, когда архитектурное чудо показалось на горизонте, в белых башнях отражались солнечные лучи, и сердце мое забилось сильнее, я был почти уверен, что с этой минуты, силой какого-то таинственного, могучего рока, мои испытания действительно подходят к концу.
У ограды замка группа разделилась, кто-то занялся лошадьми, мне велели спешиться и следовать за Обсулом, весь газон был уставлен палатками, и большими, военными, и обычными, туристскими, вперемешку со всякими постройками из подручных средств, все вместе это напоминало то ли окраины Бидонвиля, то ли бедуинский лагерь; заметив Императора, кто-то затрубил в охотничий рог, во внутреннем дворике к нему подбежали люди, спрашивая, не угодно ли ему чего, слуги спешили узнать, удачная ли была облава и остался ли он доволен, но у него это вызвало только гнев и раздражение, при виде его хмурого, озабоченного лица никому и в голову не пришло преградить мне путь в святая святых.
Поспешно поднимаясь по лестнице, занимавшей всю середину первого этажа, по двойной спирали ступеней, свернутой словно ковровая дорожка, я подумал, что это, наверно, первые колесики какого-то сложного зубчатого механизма, быть может, сердцевина гигантского космического корабля в виде замка с его гулким эхом, пробуждающим «величие и неосознанное устремление души, всего темного и земного, к блистающим горним высям». Я трусил за Обсулом, королевские апартаменты находились на втором этаже. Всюду озабоченно сновали слуги, целая армия слуг, они растапливали камины громадными поленьями, несли стопки белья, блюда с дичью, проходя мимо, я отвернулся, едва не упав в обморок; входи, сказал Обсул, если ты лжешь, я убью тебя.
У него была татуировка на руке, такие делают в тюрьме в шестнадцать лет, хулиганские наколки и «долой фараонов» – жалкие татуировки на громадных ручищах; когда он говорил, во рту блестела золотая фикса, над кроватью с балдахином красовался портрет Франциска I, и, несмотря на мужичье сложение, между ним и великим королем ощущалось что-то вроде родства.
– Слышишь, – повторил он, – я тебя убью.
Я тебя убью, как будто подобные угрозы могли хоть на миг, хоть как-то меня тронуть, напугать или заставить вести себя иначе, я не мог не усмехнуться, разве можно убить Змея? можно ли убить того, для кого отныне сошествие в ад – всего лишь прогулка, невинный пустячок? а вслух я ответил: нет, важно не то, что ты меня убьешь, важно, что своими картинами я прославлю твое царство, украшу замок твоими портретами, вот и все на данный момент. Мир, жизнь вдруг показались мне легкими, почти искрящимися, все это лишь шутка, игра, правила которой я отлично знал и мог развлекаться в свое удовольствие. Кто-то возник из-за полога, и Обсул знаком подозвал его, как утопающий, как человек, теряющий почву под ногами, и они зашептались о чем-то важном, что имело отношение ко мне.
Я видел полосы света, цветовые пятна, они двигались, сталкивались, занятные личности, на протяжении веков населявшие замок. Во мне разлилось умиротворение, я был спокоен и уверен в себе. Вновь прибывший посмотрел на меня вполне равнодушно, его лицо не выражало ни враждебности, ни симпатии, мне почудился красный отблеск в его глазах, сразу погасший, когда он произнес: Обсул думает, что ты, наверно, врешь, я убедил его отдать тебя нам, если ты говоришь правду, ты станешь придворным художником Нового Царства, если ты лжешь, ты умрешь.
Мы снова стали подниматься по лестнице, еще выше, в одной из комнат были расставлены гигантские зеркала, практически от пола до потолка, и хотя в них не отражалось никого, кроме моего провожатого и меня, я увидел, как в амальгаме движется целая толпа людей, в странных костюмах, похожих на видение, которое я только что наблюдал в покоях Обсула, – какой-то бал вампиров, след которого дошел через века, запечатленный в чудовищных золоченых рамах.
С террасы лихорадочная суета внизу выглядела особенно эффектно, огромное поле палаток, лошади, мотоциклы, спешащие, перекликающиеся слуги, можно было подумать, что тут готовится грандиозный спектакль, беспрецедентная историческая реконструкция, один из тех рок-концертов, какие бывали в великую эпоху хиппи, но уж ни в коем случае не апокалипсис, и что земля, весь мир отнюдь не охвачены хаосом и упадком; укрывшись за стенами, Шамбор пребывал под защитой благоволивших к нему богов.
Мы взбирались все выше и наконец очутились под крышей одной из башен, помещение было таким огромным, что там без труда разместился бы целый полк, оно и строилось явно с этой целью, перекрытия были проложены соломой, в большие окна лился яркий свет, здесь тоже в камине гудел огонь, и все вместе создавало ощущение приятного покоя; то было место отдыха, полная противоположность бурлящему замку, несколько человек ожидали нас, и среди них седой старец, что отобрал меня у мужичья, увидев его, я отпрянул, но он сказал: вот и хорошо, кризис позади, теперь ты можешь расслабиться, остальные приветствовали меня: добро пожаловать в клуб, добро пожаловать к нам, они по очереди целовали меня и прижимали к сердцу.
Я был маг.
Или колдун.
Который после вековых странствий попал наконец к своим, к друзьям.
Все накопившиеся тучи, все безнадежные узлы вдруг растворились в облаке тепла и поддержки.
Рад снова с тобой встретиться.
Счастлив тебя видеть.
Я уселся в одно из кресел, расставленных полукругом возле окна, в уме у меня мелькали причудливые образы, я был маг или колдун, я воображал себя в остроконечной шляпе и с метлой в руках, я стоял у кипящих котлов и затевал чудовищные шабаши, но не прошло и минуты, как один из новых моих товарищей вывел меня из заблуждения, сказав: погоди, все немножко сложнее, мы здесь не затем, чтобы столы вертеть.
Меня снедало сильнейшее возбуждение, старец опять повторил мне: успокойся, теперь все будет хорошо, но нужно обязательно успокоиться; вид у всех, кто сидел на этом средневековом чердаке, обставленном словно кабинет интеллектуала в просторной квартире где-нибудь в Шестом округе Парижа, был тот еще, совершенно нелепый, может, они и колдуны, но ни колдовской внешности, ни ауры у них не было; я заставил себя дышать ровно, хотя тело мое сотрясалось от мощных толчков, словно готовая взорваться скороварка; это довольно сложно, добавил после паузы тот, что в очках, это довольно сложно, и ты должен нам верить, я встал, потом снова сел, а старец тихим голосом начал объяснять.
Мир непонятен, и во Вселенной есть изъяны.
Катаклизмы, обрушившиеся на Землю, были лишь небольшим фрагментом, очередной сценой в том гармоничном театре, чья единственная цель заключалась в раскрепощении и освобождении его актеров.
Каждый должен следовать своим, особым путем в рамках более общего Целого, каждый несет ответственность перед самим собой, но включается также в единую структуру управления, между членами которой существовали самые разнообразные связи.
Многое происходит без нашего ведома, однако по большей части в происходящем можно было отыскать смысл, конечно, если иметь хотя бы минимальный доступ к свету.
Пока он шепотом излагал все это, я рассматривал вены на его багровом лице, они проступали под кожей, слегка прозрачной, такой рисуют кожу мясников, нос у него был весь в прожилках, наверняка он пил горькую или по крайней мере выпивал, волосы с проседью и густые кустистые брови, из ушей тоже торчали волосы, и эта деталь придавала его речам комический или, во всяком случае, трогательный оттенок. Картина была четкой и абсолютно плоской, банальной, объективная реальность, наблюдаемая без всяких искажений, что примешиваются обычно к нашему взгляду, бесконечно дробясь, словно те поэмы в прозе, где реальность, предстающая со множества точек зрения, разобранная и исчерпанная до конца в каждом своем аспекте, приобретает тем более тревожный и пугающий вид, что вначале она кажется простой и очевидной и в ней нет никаких тайн.
