Ник Перумов - За краем мира
— Она… прибегать… — Всеслав нахмурился. — Дверь… Skresti…
— Что? — не поняла Молли.
— Она царапалась в дверь, — пояснила явившаяся Волка. Диана немедля зашипела, выгибая спину дугой. Шерсть её встала дыбом.
— Она меня боится, — усмехнулась Волка. — И правильно делает! Не бойся, киса, не трону.
Диана, словно поняв, что ей говорят, немедля успокоилась и принялась устраиваться, как обычно, обнимая лапками предплечье Молли.
— Всё, как я говорить, — сказал Всеслав, глядя на Молли и улыбаясь. — Встречать тебя… в лесах. Ты… помнить? Мы… говорить…
— Ты безнадёжен, — сказала Волка по — английски, усмехаясь. И тотчас повторила это на языке Rooskies. Всеслав не обиделся, усмехнулся в ответ.
— Ты есть, кто знать… язык, — ответил он, и тоже на имперском. — Ты… помнить? Молли?
— Я помню, — отчего — то Молли вдруг покраснела. — Ты всё это придумал заранее, ещё там, в Норд-Йорке, правда?
Всеслав нахмурился, очевидно, не до конца поняв. Казалось, что здесь, в родных местах, он стал хуже воспринимать речь Молли. Волка быстро перевела, и мальчишка кивнул, ухмыляясь.
— Я видеть… сильная volshebnitsa. Которую должны убить, если она не убежит, — последняя фраза получилась у него на удивление верной, а Молли, в свою очередь, ощутила странную тёплую волну, качнувшуюся от Всеслава.
Магия.
Волка тоже почувствовала, нахмурилась, покачала головой. Она явно не хотела, чтобы брат улучшал свою речь таким способом.
— Ты пришла, — сказал он с усилием. — Теперь ты есть с нами.
— Зачем? — проговорила Молли, переводя взгляд с брата на сестру и обратно.
— Всё узнаешь в своё время. — Волка хлопнула её по плечу, дружески, но так, что Молли едва не свалилась. — Идём есть, а потом… потом увидишь Предславу. Или Седую, если тебе это проще.
— О-она здесь?
— Здесь, — кивнула Волка. — Это ведь её дом. Ну, пошли, пошли, — говорила она всё глаже и глаже.
Стол был накрыт в соседней комнатке, маленькой, с небольшим окном, где стены тоже все были увешаны связками трав, луковиц и кореньев. Из стены выпирал белый бок здоровенной печи, а на столе меж двумя лавками стояли дымящиеся глиняные миски с каким — то густым варевом и лежали деревянные ложки.
— Ты проспала весь день и всё утро. Это не завтрак, это обед, — коротко пояснила Волка. — Капуста, картошка, морковка, дичь. Суп. По — нашему почти точно так же звучит. Запомнила? Еда. Суп.
Суп был густой и наваристый. Совершенно не такой, как дома. И толстые ломти ржаного хлеба, тёмного, но с абсолютно особым вкусом, вкусом настоящей корки — в отличие от бледных пшеничных, которые можно сдавливать, как комок ваты, и которые во рту ощущаются примерно так же.
Было по — настоящему вкусно. И, конечно, никакого сравнения с пайками на бронепоезде.
Молли ела, поглядывая на брата и сестру. Волка невозмутимо зачерпывала суп деревянной ложкой, а вот Всеслав ёрзал. Ёрзал, морщил лоб, поглядывал на Молли.
Волка хмыкнула. Что — то коротко бросила на своём языке.
— Он беспокоится за тебя, — сказала с поистине волчьей прямотой. — Беспокоится, как тебя примет Седая, — взгляд Волки отяжелел.
— П-почему? — пролепетала Молли.
Она всё ещё не могла прийти в себя. Её похитили Rooskies, брат и сестра, совершенно очевидно владеющие той самой ужасной «магией», которую так боятся в Норд-Йорке. Её утащили невесть куда, в глубь неведомой чащи, куда не отваживаются проникать даже бесстрашные егеря её величества. Она понятия не имеет, что случится с ней завтра; от неё будут требовать какой — то неведомой «службы» — всё так, но ей не было страшно. Она боялась за других — за маму, папу, братика, за Фанни, но не за себя.
Потому что эти двое могли управляться с магией. Они не боялись её, они могли управлять ею. И при этом называли её «чародейкой». И не были враждебны, ничуточки. Хотя — она покраснела — имели все основания быть. Да Волка на то уже и намекала.
— Ты стреляла, — повторила раз уже сказанное сестра Всеслава. — Ты знала, куда тебе следует попасть. Знала, что мы можем помочь. И всё равно стреляла. Твоё проклятое Королевство наступает на нас, мы отбиваемся, как можем, но пятимся. Год за годом, всё пятимся, медленно, но верно.
Молли опустила глаза. Да, конечно. Они — bloody[17] Rooskies, они враги. Так было, так будет. Они… они на пути прогресса. Да, да, именно так. «Бревно, лежащее поперёк дороги Прогресса», как говорил папа, внушительно поднимая палец. А бревно надо убрать.
Но…
— Не бойся — Волка смотрела на неё строго, но без ненависти, злобы или отвращения. — Ты теперь с нами. Ты наша.
Молли заметила, как покачал головой Всеслав.
— Она… всегда будет своей собственной, — медленно и с усилием сказал он. — Не требуй, чтобы она… predala by… перешла бы на нашу сторону… вот так быстро. — Он явно нарочно говорил на имперском — хотел, чтобы Молли услыхала бы его собственные слова, а не перевод.
Волка нехотя кивнула, провела ладонью по густому волчьему меху на своей голове.
— Так или иначе, с магией тебе в Норд-Йорке было бы не выжить. Или свои б убили, или сама б погибла. Впрочем, Предслава Седая тебе лучше всё это скажет. Давай пошли! Да не трусь, Блэкуотер! Небось в бою trusa ne prazdnovala… труса не праздновала. Не трусила, в общем. Имела смелость стрелять — имей смелость и в глаза взглянуть той, в кого целилась.
Молли сглотнула, живот сжался. Ой, ой, кажется, она таки трусит. Самым позорным образом.
Следом за Волкой она шагнула из комнатки в холодные темноватые seni, как их назвала волчица — оборотень. На стенах висит какая — то утварь, лопаты, топоры, грабли, вилы, всё — аккуратное, чистое, в полном и совершенном порядке.
— Погоди. — Молли ощутила, как болезненно сжался живот и то, что ниже. — Мне… мне нужно… — Она покраснела до ушей. Господи, о таких вещах говорить при мальчишке!
— А, — поняла Волка. — Пойдём, покажу. Извини, умывальников, где вода сама на тебя течёт, у нас тут нет. Да и всё остальное… гм. Ничего, привыкнешь, Блэкуотер. Кошка твоя, во всяком случае, уже освоилась. И даже мышь поймала.
Словно отвечая на её слова, из небольшой дырки прохода, явно нарочно оставленного строителями в углу двери, возникла Диана. Села и принялась вылизываться. Мордочка её являла донельзя довольное выражение.
— Она здесь уже как дома, — усмехнулась Волка. — Ладно, идём.
Да, с удобствами в доме этих Rooskies оказалось не очень. Совсем «не очень». Молли с ужасом воззрилась на то, что они называли «отхожим местом», «латриной» — Волка вспомнила даже такое слово.
«Нет — нет — нет, я так не могу, — стонала про себя Молли. — Я так не привыкла. Варвары, точно, варвары. Эх, эх, где ты, мой тёплый ватерклозет, где было так удобно читать…»
Да, здесь было холодно. Весьма холодно. Печки тут суровые Rooskies не предусмотрели.
Кое — как справившись и использовав по назначению целую бадейку воды, Молли пулей вылетела из… из… в общем, оттуда — обратно в чуть менее холодные seni. Волка встретила её снисходительной ухмылкой, и Молли немедленно покраснела.
— Ничего, привыкнешь, — бросила сестра Всеслава. И добавила обидное: — Неженка…
Молли проглотила, лишь поёжилась. Но её оскорблённые приватные части прямо — таки вопияли от негодования.
— Ванной у вас, я так понимаю, тоже нет? — слабым голосом спросила она, вспомнив слова Волки о загадочном «доме мытья».
— Такой, как у вас, — нет, нету Но ничего, тебе понравится, — фыркнула Волка. — Я обещаю. Идём. Предслава Меньшая ждёт.
Как ни странно, слово «Меньшая» сестра Всеслава произнесла с известным придыханием, словно графский или даже герцогский титул.
Мальчишка распахнул дверь, такую же низкую, как и все остальные в этом доме.
Там было темно, тихо и особенно сильно пахло травами. Много места занимала тщательно побелённая печь, занавески на окнах задёрнуты, в просвет меж ними можно кое — как разглядеть плотно закрытые ставни.
На высокой кровати у противоположной стены, под таким же цветасто — лоскутным одеялом, что и у Молли, лежала женщина. По подушке растекался поток чудесных, длинных и густых волос. Седых волос, но совершенно не старушечьих. Напротив, они словно светились сами по себе. Молли так и замерла, разинув рот.
Волка, не церемонясь, пихнула её в бок. И низко поклонилась, отводя правую руку от левого плеча и касаясь пола.
Молли, как могла, попыталась повторить движение. Но если гибкая Волка, касаясь пола, аж согнула руку в запястье, то Молли едва — едва дотянулась кончиками пальцев. И получила ещё один ехидный взгляд, а губы Волки, шевельнувшись, беззвучно произнесли всё то же обидное: «Неженка!»
— Предслава Вольговна… — осторожно проговорила Волка, выпрямляясь. — Vot…
Что такое было это «vot», Молли не знала. Наверное, тоже какое — то приветствие.
