Эрнст Гофман - Собрание сочинений. Том 1
Бландина. Сказала ведь: посланника впустите!
Тарталья (обращаясь к Панталоне). Министр! Скажи! Что делать мне?
Панталоне.
Повеситься,
Покуда черный мавр тебя не вздернул!
Тарталья. Как? Мне — уйти из жизни? Прямо сейчас, так скоро, так бесславно? Без пышных церемоний похоронных? Нет, дудки! Лучше я исполню свой долг, как повелела мне принцесса! (Уходит.)
Панталоне. Вот и настала тяжкая година! Но прежде, чем я узрю червонного туза моего сердца в мерзких когтях черного чудища, я, верный премьер-министр, стану премьером и в добровольной смерти и проглочу отравленную конфету, ибо смерть за отчизну должна быть сладкой. (Плачет.)
Тарталья вводит надворного советника Балтазара.
Балтазар. И это называется вежливость? Посланника великого Килиана столько держать под дверями среди слуг и прочих челядинцев, которые глазеют на меня разинув рты, словно в жизни не видали надворного советника? Впрочем, таких надворных советников, как я, у вас, конечно, и в помине нет. И это называется вежливость? Я чувствую, придется вас, омбромброзцев, обучать учтивым манерам. Черт возьми! А вот и принцесса! Ну, что? Я пришел снова, надеюсь, принцесса, вы тем временем поумнели маленько? Слов даром терять не будем, канитель разводить нечего. Под стенами города, у ворот, стоит его пригожее величество, великий Килиан, он просил меня узнать, решились ли вы, наконец, принцессочка, по-скорому и по-простому, не мешкая, выйти за него замуж? Скажете «да» — у меня в качестве задатка имеется для вас маленький презент, так, сущая безделица, несколько сверкающих камушков, им цена-то всего каких-то шесть миллионов, мои повелитель содрал их со своего ночного колпака, а для министров два орденских знака Золотого Индюка. Тогда мой повелитель немедленно явится, и завтра сыграем свадьбу. Скажете «нет» — он все равно явится, но уже со сверкающим мечом, весь этот ваш курятник будет разорен и предан огню, а вам, хочешь не хочешь, придется последовать за ним в его королевство и стать его игрушкой в веселые часы досуга. Ни о каком венчании, ни о каких обручальных кольцах тогда, само собой, нечего и думать. Ну, что, куколка? Как тебе камушки с ночного колпака, слепит ли их блеск твои глазки? Ну? Так позвать жениха? Просто не понимаю, как можно столько жеманиться? Повелитель мой богат, царственно хорош собой, и характер у него презанимательный. Правда, с лица малость смугловат — пожалуй, даже очень темен с лица, но тем ослепительней его белые зубы, а маленькие блестящие глазки хоть и бегают иногда, зато он истинный немец, несмотря что родился на Ниле. А сердце какое доброе, для воина, пожалуй, даже слишком мягкое, потому как ежели он ненароком, сгоряча кого-нибудь из своих приближенных наземь опрокинет, то уж так переживает, так переживает, что от раскаяния и вовсе зарубить может! Ну, так как? Ваш ответ, принцесса! Да или нет?
Бландина (отвернув лицо).
О, как снести позор! Как смею слушать
Из пошлых уст столь низменные речи!
Шипами ядовитыми пронзают
Они мне грудь, и стынет в жилах кровь.
Где слово мне найти, такое слово,
Чтоб молнией сразило наглеца?
Но слово — слишком хрупкое оружье,
Иного ж мне судьбою не дано.
Балтазар. Ну, в чем дело? Что за невнятное бормотанье? Мне ответ нужен: да или нет?
Амандус (выходя и хватая Балтазара за шкирку).
Сейчас получишь! Подлая скотина,
Ничтожный хам, невежда — вон отсюда!
Еще ты смеешь рот здесь раскрывать
Ты лик принцессы видеть недостоин!
Вон, я сказал!
Вышвыривает Балтазара за дверь.
Большинство придворных (наперебой). Как? — Вышвыривать за дверь посланника? — А дипломатическая неприкосновенность? — Надворного советника пинками? — Это совершенно против естественного права! — Естественное право! — Права народов! — Военное право! — Гуго Гроциус[9]! — Пандекты[10]! Стремленье к Вечному миру[11]! — Теперь мы пропали! — Уж не грянул ли первый выстрел? — Соседушка, по-моему, у вас в доме надежный подвал? — Этого Амандуса надо немедленно арестовать! — Выдать его мавританскому королю! — Да он государственный преступник! — Хватайте его! — Избивает надворных советников! — Опасный тип! — Niger est![12] — Хватайте Амандуса! — Хватайте Амандуса!
Все бросаются на Амандуса.
Бландина (спешно спускаясь с трона и выходя на авансцену).
Стойте!
Никто не смеет тронуть смельчака!
Единственный из всех, кто спас меня
От наглости, бесчестья, поруганья!
Послушалась советчиков трусливых
Посланец наглый черного злодея
Не должен был принцессу лицезреть.
Ошиблась я. Но уж когда он начал
Тут речи беспардонные вести,
Принцессу вашу тяжко оскорбляя,
Что, вкруг меня стояли не мужчины?
Иль голуби, что в кротости бездумной
Речей тех гнусных смысл не разумели?
Иль старцы дряхлые, параличом разбиты,
Рукой-ногой не в силах шевельнуть?
Ведь ни один из вас не заступился,
Не сделал то, что верность, честь, любовь
Повелевали сделать, — только он,
Герой сей юный, даму защитил,
Глумлением ответив на глумленье!
Тарталья. Принцесса, несравненная! Все, что вы тут изволили сказать, и вправду свидетельствует о небывалом героическом энтузиазме, и, право, ужасно досадно, что ваше высочество, наподобие второй Жанны д'Арк[13], не может встать во главе могущественной армии, дабы наголову разбить короля мавров и как можно скорее! В этом случае — ваше высочество соизволяет понимать латынь — девизом вашего высочества вполне могло быть изречение: «Aut Caesar, aut nihil!»[14] — но, бог ты мой! — где у нас Цезарь? где у нас хоть какое-нибудь «aut»? только проклятого «nihil» y нас сколько угодно, причем, всепокорнейше прошу не понять меня превратно, исключительно по вине вашего высокочтимого высочества! Стране нужен правитель, если угодно — отец, но ваше величество в своем отвращении к самой этой мысли зашли столь далеко, что даже студентам запретили распевать их старинный гимн «Отец отчизны», отчего весьма чувствительно страдает все наше гуманитарное образование. Всепокорнейше прошу не понять меня превратно, но молчать я не могу! Уж какие распрекрасные принцы — кровь с молоком! — искали руки вашего высочества, так только ради того, чтобы им отказывать, пришлось содержать огромную армию, которая, к несчастью, нынче сошла на нет. И вот приходит король мавров, он, конечно, очень даже смугл с лица, чтобы не сказать — черен, но при этом, как весьма проницательно заметил господин надворный советник Балтазар, характер у него презанимательный, ибо всю страну он считай что уже занял. Страна же истосковалась по отцу и жаждет понянчить царственное потомство; при одной мысли об очаровательных смугленьких отпрысках-принцах, которыми небо могло бы благословить наше государство, сердце мое просто содрогается от счастья. Всепокорнейше прошу не понять меня превратно, но нам ничего другого не остается, как осчастливить короля Килиана лилейными ручками вашего высочества, дабы спасти страну и ваших бедных подданных! Сами подумайте, сиятельнейшая, одно лишь словечко «да», слетев с ваших коралловых уст, способно положить конец всем бедствиям и распрямить понурые согбенные спины ваших подданных в порыве страстного ликования! Если же вы не согласны всепокорнейше прошу не понять меня превратно, — то мне придется, хоть и скрепя сердце, с глубокой болью, исключительно во благо отчизны, прибегнуть к принуждению и без лишних слов выдать ваше прелестное высочество его благородному килианскому величеству. Всепокорнейше прошу не понять меня превратно! И немедленно сыграем свадьбу: девушки в белоснежных одеяниях преподнесут на атласной подушечке торжественную оду, а школьная детвора споет по такому случаю «Позабыты все невзгоды». Смею полагать, дражайшая принцесса, лучше бы вам согласиться добром, не дожидаясь, пока суровая длань революции схватит вас за рукав и выведет за ворота прямо в объятия мавританскому королю. Всепокорнейше прошу не понять меня превратно! Скажите «да», принцесса, обожаемая, умоляю вас!
Амандус.
Что ты сказал, коварный нечестивец?
Как ты посмел провозгласить прилюдно
Свой замысел предательский и подлый?
Так знай же, мелкий трус, слабак несчастный,
Ты просчитался! Для нее одной
Горят сердца огнем благоговейным,
Желая смерть геройскую принять!
Позволь, принцесса, в твои очи глянуть,
Чей взор небесный воспаляет мысли
О подвиге, что тлел в груди давно,
Теперь же ярким пламенем взъярится
И налетит на полчища врагов,
Несметную их рать испепеляя!
Зари небесной пурпур златотканый
Да не узрит отныне сына тьмы,
Исчадье ночи. Даже если он
Обратно в чрево матери забрался,
Укрыт ее вороньими крылами,
Огонь отмщенья молнией победной
Его сразит и ночь повергнет в бегство,
Чтоб тем скорее Феба колесница
Из волн морских Аврору возносила,
Леса и долы светом золотя!
Жестокий бой меня торопит в путь,
Предчувствие победы полнит грудь,
Пусть подлый мавр в смятении дрожит
Он будет смят, повергнут — и бежит!
(Низко кланяется Бландине и спешно уходит.)
