Р. Лафферти - Бактрианы и дромадеры, Клем
— Это не вы только что поднялись, а потом спустились, а теперь снова поднимаетесь? — спросил он.
— Я-то поднимаюсь и опускаюсь, но вы, может, на что другое намекаете? — сказал Клем.
— Ну, не нервничай, дорогой, — сказала Вероника. Они уже были в номере, и теперь Клем нервно озирался по сторонам. Перед зеркалом он подскочил.
— Я все еще твоя жена, — сказала Вероника, — и совсем ничего не изменилось, кроме вообще всего. Не знаю как, но я хочу все собрать обратно. Как ты, наверно, по мне скучал! Ну, иди же! — и она, как ребенка, вытащила его из башмаков. Клем любил ее внезапную силу. Если не можешь завестись в ее руках, то не можешь завестись нигде.
— Убери свои тыквопакши от моей жены, ты, грязный деревенщина! — щелкнул, как хлыст, голос, и Вероника от удивления с глухим стуком выронила Клема.
— Эй, Клем! — сказала она раздраженно, — ты не должен был приходить сюда, пока я с Клемом. Ты все испортил. Ты не можешь ревновать сам себя. Ты один и тот же человек. Давайте все соберемся, поедем домой, и чтоб все было хорошо. И пусть говорят, что хотят.
— Не знаю, что и делать, — сказал Клем. Так не годится. Так совсем не годится. Когда нас трое, ничего хорошего ждать не приходится.
— Так годится, — сказала Вероника с неожиданным металлом в голосе. — Тебе, мальчики, просто придется снова стать вместе. В общем, командовать парадом буду я. Для начала каждый из тебя похудеет на сто фунтов. Даю вам месяц. С сегодняшнего дня ты оба на хлебе и воде. Да нет, о чем это я, никакого хлеба! Ну, и никакой воды; от нее тоже можно потолстеть. В течение месяца ты оба на ничем.
— Нет, — сказали оба Клема. — Мы же умрем.
— Ну, и умирай тогда, — сказала Вероника. — Такие, как сейчас, ты мне не нужен. Похудеешь. Думаю, это будет спусковым крючком. Потом мы все вернемся в Рок-Айленд или какой там у тебя был город, и снимем тот самый номер, где один ты встал в недоумении и оставил другого тебя без сознания на кровати. Восстановим все обстоятельства и посмотрим, сможешь ли ты воссоединиться.
— Вероника, — сказал Клем, — это невозможно с точки зрения физики и биологии.
— И абсурдно с точки зрения топологии.
— Что ж ты об этом не подумал, когда разделялся? Все, что тебе сейчас нужно — это снова срастись. Ну так и сделай! Это ультиматум. И никак иначе. Тебе двоим нужно всего лишь снова стать одним.
— Есть еще один способ, — сказал Клем таким резким голосом, что напугал и Веронику, и Клема.
— Какой? Что за способ? — спросили они.
— Вероника, разделиться можешь ты, — сказал Клем. — Ты можешь разойтись надвое.
— О, нет. Нет!
— Ты поправишься на сто фунтов так скоро, как только можешь.
— Клем, — сказал Клем, — сходи, принеси ей для начала дюжину стейков. И фунтов тридцать костной муки, что там у них есть. Кажется, это сработает.
— Принесу, принесу, — воскликнул Клем, — и еще пару галлонов кровяной колбасы. Хм, интересно, где можно раздобыть столько колбасы в такое время?
— Парни, ты серьезно? Думаешь, сработает? — открыла рот Вероника. — Я попробую все. С чего начать?
— Думай о чем-нибудь разделительном, — прокричал Клем, бросаясь за стейками, костной мукой и кровяной колбасой.
— Ни одной мысли нет, — сказала Вероника. — А, нет, есть! Буду думать. Мы все сделаем! Должно сработать.
— Вообще ты уже далеко продвинулась, Вероника, — сказал Клем. — Ты всегда была лицемеркой. А мама твоя говорила, что ты двуличная.
— Да, знаю я, знаю! Мы все сделаем. У нас все сработает. Мы камня на камне не оставим.
— Тебе нужно стать парой, Вероника, — сказал Клем в один из сеансов. — Думай о парах.
— Крокодилы и аллигаторы, Клем, — сказала она. — Лягушки и жабы. Угри и миноги.
— Лошади и ослы, Вероника, — сказал Клем. — Лось и олень. Кролики и зайцы.
— Грибы и поганки, Вероника, — сказал Клем. — Мхи и лишайники. Бабочка и моль.
— Бактрианы и дромадеры, Клем, — сказала Вероника. — Саламандры и тритоны, стрекозы разнокрылые и равнокрылые.
Словом, они думали о парах целыми тоннами. Они думали обо всем разделительном и расщепительном. Они погружались в глубины психологии и биологии, и к ним приходили самые уважаемые знахари в городе.
Никто в истории рода людского не был упорнее в достижении цели. Что только ни придумывали Вероника, Клем и Клем. Они дали себе месяц. Сделаю или тресну, сказала Вероника.
И они подошли близко, так близко, что результат уже можно было пощупать. Вероника поправилась на сто фунтов гораздо быстрее, чем прошел месяц, а потом поддерживала уровень двойными бренди. Было сделано все, кроме последнего.
Поклонитесь ей, люди! Она была доблестной женщиной! Они оба высказались так о ней, когда все было кончено.
Они будут восхищаться ею все свою жизнь. Она отдала все.
— Сделаю или тресну, — сказала она.
И после того, как они собрали ее останки и похоронили ее, в их жизнях тоже осталась трещина, у Клема больше, чем у Клема, поскольку Клем уже был лишен ее все эти последние несколько лет.
И они воздали ей одну особую почесть.
Они поставили на ее могиле два камня. На одном было написано «Вероника». А на другом — «Вероника».
