Андрей Ветер - Волки и волчицы
— Порциус? — не поверил пират. — Порциус понимает тебя?
— Да, понимает и поэтому ненавидит.
— Странно…
— Что за гладиаторская схватка будет сегодня?
— О! Зрелище обещает быть великолепным! — оживился пират. — Утром приехал Туллий Семпроний.
— Кто это?
— Туллий Семпроний по кличке Карфагенянин недавно создал свою школу, готовит бойцов для арены. Он покупает только бывших солдат, никогда не берёт людей, не имевших отношения к оружию, пусть даже они очень крепки телом. Как-то я продал Карфагенянину пятерых солдат, которых захватил в бою… На том конце деревни есть арена, обнесённая частоколом. Там и происходят бои.
— Ты любишь гладиаторские схватки?
— Это забавнее, чем проливать собственную кровь.
Валерий отложил дощечку, испещрённую текстом, и сказал:
— Не вижу ничего забавного в этих боях. Что ты имеешь с них? Чувства гораздо острее, когда сам дерёшься.
— Наблюдать за гладиаторами безопаснее. Мне хватает стычек в море. Я достаточно рискую собственной шкурой, римлянин, так что иногда хочется посмотреть на то, как ею рискуют другие.
— Но в чём же интерес?
Афинянин пожал плечами:
— Просто любопытно, кто кого проткнёт… И ставки можно делать.
— Что ж, пожалуй, я понимаю. Лёгок спуск в Аид…
— Хочешь пойти со мной? — засмеялся пират.
— Всё это мне хорошо знакомо. Мне есть из чего выбирать. Я приятнее проведу время с женщиной.
— С женщиной… Это слишком просто: сунул, слил и всё… Никакого азарта, — кисло улыбнулся Нун Афинянин.
— Каждому своё…
Порциус не спешил возвращаться. Нун уже ушёл в сопровождении других членов команды, а великан, посланный за девушкой, всё не приходил. Лишь к вечеру, когда уже начало смеркаться и почти вся команда вернулась на корабль, Порциус привёл Лидию. Она была одета в тёмно-зелёную паллу — плащ, покрывавший голову.
— Она утверждает, что она не проститутка и не работает в лупанарии, — Порциус подтолкнул девушку к Валерию. — Но я сказал, что Афинянин велел привести её. Здесь никто не перечит Афинянину.
— Ты можешь идти, — Валерий жестом отмахнулся от Порциуса, и тот сверкнул глазами.
— Не указывай мне, римлянин, не раздражай меня!
— Мне приходится указывать тебе, потому что ты не знаешь, что такое воспитанность. Ты не умеешь в нужное время скрыться и закрыть рот, здоровяк. Приходится подсказывать тебе. Но так как голова у тебя плохо варит, иногда моя речь получается грубой.
— Не родился ещё человек, которому сошло бы с рук такое, — прорычал бородач.
— Я рад бы обсудить с тобой тонкости наших отношений, — Валерий развёл руками, — однако ты украл у меня слишком много времени, Порциус. Ты пока ещё не понимаешь, что такое время, но настанет момент, и ты поймёшь, что ценить надо не вино и не деньги, а время. Это единственное, чего мы не в силах вернуть. Даже здоровье можно поправить, но время уходит от нас раз и навсегда.
— У меня болит голова от твоих слов. Ты слишком много говоришь, римлянин. Если я после того, как мы получим за тебя выкуп, встречу тебя ещё раз, то обязательно отрежу тебе язык.
— А я велю повесить тебя или распять, — ответил Валерий уже через плечо, удаляясь с девушкой в свою каюту.
— Изнеженная собака! — крикнул ему вдогонку великан и выхватил нож. — Сейчас я выпущу тебе кишки!
Он уже был готов броситься на Валерия, но на палубе появился Афинянин в сопровождении нескольких человек.
— Порциус! — крикнул главарь, увидев в руке великана нож.
Пираты, послушные своему вожаку, ринулись на Порциуса и с грохотом повалили бородача на пол.
— Брось нож!
Порциус издал звериный рык и замотал косматой головой.
— Дайте мне зарезать этого человека! Я знаю, он погубит нас! О Юпитер, за что ты послал мне такое испытание? — простонал здоровяк, вырываясь и бешено всаживая нож в доски палубы. Лезвие сломалось.
— Ты похож на капризного мальчишку. Жаль, что в теле титана притаилась слабая душонка. Ты смешон и жалок, — процедил Афинянин и перевёл взгляд на Валерия.
Римлянин, уже начав спускаться вниз по лестнице, задержался и улыбнулся:
— Мы все немного смешны, Нун.
— Порциус, — властно позвал Афинянин, — поднимись! У меня есть знатное вино. Мы должны хорошенько выпить.
Войдя в каюту, Валерий остановился и затворил дверь. Лидия посмотрела на него своими тёмно-синими глазами, выжидая.
— Я хочу, чтобы ты освободилась от одежды, — сказал Валерий.
В каюте было почти темно. Глиняная масляная лампадка бросала свет на совсем крохотное пространство возле скамейки и немного высвечивала стол.
— Пройти туда, — Валерий указал на скамью.
— Что тебе надо от меня, благородный господин?
— Твоего прекрасного общества.
— Я не торгую телом, — она стояла напротив него неподвижно, покрывавшая её голову тёмная ткань мягкими складками опускалась ей на плечи и струилась по красивой фигуре вниз.
— Скинь паллу, Лидия.
Девушка медленно сняла плащ, глядя при этом себе под ноги. Теперь на ней осталась лёгкая драпированная стола жёлтого цвета. Крепкие молодые груди выразительно выступали под тканью.
— Ты стесняешься, — произнёс Валерий. — Не нужно… Я не требую, чтобы ты совокуплялась со мной.
— Тогда я не понимаю, чего тебе надо, благородный господин.
— Почему ты называешь меня благородным господином?
— Это сразу видно.
— Я одет в дешёвый шерстяной хитон, как и большинство здешних разбойников.
— Ты не похож на них. В тебе сразу видно благородство богатого человека, — Лидия подняла на него глаза и сразу опять отвела их, смутившись.
— Раз ты видишь, что я другой, почему же ты не веришь мне?
Она молчала.
— Я сразу приметил тебя, меня поразила твоя красота, — продолжил он. — Твоё тело превосходно. Я хочу любоваться им. Дай насытиться моим глазам. Если бы ты была рабыня, я просто купил бы тебя, но ты не рабыня, поэтому я не могу приказывать тебе.
— Если я разденусь, ты захочешь чего-нибудь ещё, господин.
— Не отрицаю этого. Но пока я прошу тебя лишь о возможности насладиться твоей красотой.
— Это очень странная просьба.
— Быть может, здесь, в глухом уголке провинции, тебе не встречались художники и поэты, воспевающие истинную красоту. Если это так, то тебе трудно понять, что мужчина может удовлетвориться созерцанием.
— Просто смотреть? Что это даёт?
— Услаждает душу.
— Никогда не слышала ничего такого, — девушка посмотрела на стоявшего перед ней мужчину, в её глазах появилось любопытство.
Валерий Фронтон сделал пригласительный жест:
— Прошу тебя, Лидия. Покажи мне себя…
Жёлтая одежда упала к её ногам.
— Неподражаемое великолепие, — сказал Валерий очень тихо. — Такой природной грации я не встречал ещё никогда.
Она стояла перед ним нагая, чуть склонив голову вперёд и сложив руки на груди. Он приблизился к ней и прикоснулся тыльной стороной руки к её шее. В неярком свете масляной лампы женская кожа казалась восковой и будто освещённой изнутри.
— Почему мы, люди, не способны питаться только глазами? — прошептал он и провёл рукой по гладкому девичьему плечу. — Сколько я хожу по Земле, столько удивляюсь нашей природе. Нам надо всё обязательно пожрать, чтобы испытать насыщение. Любовь превратилась в пожирание.
Лидия повернула голову к нему. В её глазах дрожало отражение лампы. Матовая кожа, чуть округлые щёки, пухлые губы…
Валерий обошёл женщину и остановился у неё за спиной. Он скользнул руками вниз по её спине и остановил движение у ягодиц. Закрыв глаза, снова повторил это движение, вслушиваясь в то, как ладони отзывались изгибам тела.
Она осторожно вздохнула:
— Я чувствую себя очень непривычно, господин.
— Какие линии! — проговорил он, не слушая её и отдаваясь собственным чувствам. — Дивный рисунок!
— Я не знаю, как себя вести, — прошептала Лидия.
— Зачем Фортуна поместила такое тело в этом захолустье? Кто здесь способен оценить божественность твоих форм?
Он неторопливо повернул её лицом к себе.
— Смотри, какое чудо, Лидия! — воскликнул он, накрыв рукой одну из её грудей. — Какая эластичность, какая упругость плоти!
— Я вижу это ежедневно, когда моюсь, господин, — едва слышно отозвалась она. — Тут нет никакого чуда. Просто ты мужчина, вполне понятно, что тебя возбуждает моя грудь.
— Возбуждает?
Он вдруг громко рассмеялся.
— Возбуждает? — он властно схватил её руку и сунул себе под хитон. — Ты знаешь, каков на ощупь возбуждённый мужской член? Ты же видела фигурки Приапа, не так ли? Разве я похож на него?
Лидия послушно держала руку под хитоном Валерия. Её щёки покрылись густым румянцем.
— Ты вся пылаешь, — улыбнулся мужчина. — Как ты прелестна в своей стыдливости!
