Андрей Мартьянов - Охранитель
— Дождь тоже стихия, но от него укрываются под навесом. Не буду вас больше потчевать еврейской заумью, нужен иной склад мыслей… Вернемся к грубой материи. Читали книгу «Сефер млахим»?
— Четвертая книга Царств в католической традиции, кажется? Просматривал, но невнимательно.
— Очень плохо, — раввин наставительно поднял палец к потолку. — В Танахе говорится обо всём. В том числе и о том, почему вы пришли ко мне вытирая нос и с чуть покрасневшими веками.
— Бр-р, — Рауль помотал головой. — Откуда бы пророку Эзре, жившему почти две тысячи лет назад знать о моей наискромнейшей персоне?
— Да при чем тут вы, собственно? Напомню: «Сефер млахим» повествует об осаде Ершалаима ашурским царем Синнахерибом. Город он не взял по причине начавшегося в войске повального мора, по описанию точь-в-точь похожего на тот, что сейчас в Провансе и Ломбардии… Сходное описано и в более ранней книге «Шмуэль», гибель азотян и филистимлян от страшной болезни, переносимой мышами. Синнахериб вынужден был отступить от Ершалаима потеряв множество людей, умерших в одну ночь. В городе же от мора избавились не только молитвами, но и поливая улицы яблочным уксусом. Теперь уяснили?
— Так вот почему в квартале стоит зловоние?!
— Вчера пришли два купеческих обоза из Меца. Есть больные. Подозреваю, это не чума, а обычный жар, но в нашей общине решили, что будет лучше послушаться Эзру и Шмуэля — древние пророки плохого не посоветуют…
* * *После заката в скриптории и библиотеке доминиканского монастыря было пустынно — копиисты, рисовальщики и рубрикаторы закончили труды, отправившись на Completorium[16] вкупе с остальными монахами. Свечи и лампы погашены, только в четырех металлических фонарях на северной стене тлеют фитили.
Рауль вместе с мессиром фон Тергенау успели вернуться в Аррас до закрытия городских ворот, иначе пришлось бы ночевать в предместье, а постоялые дворы там подозрительны, нечисты и заполнены невоспитанным сбродом. Завели лошадок в конюшню, отдали прислуге расседлать. Ролло ушел к себе, в странноприимный дом при обители, где квартировали братья-миряне.
В церкви его преподобия не оказалось, значит до сих пор занимается с бумагами. Надо поискать Михаила в библиотеке.
— Audio vocem de mirabili futuro,
Matutinam vocem, rore humidam.
Audio vocem, et pericula ventura
Turbant mentem, sicut puero cuidam.
Как такое прикажете понимать? Лютня? Здесь?
Тончайший искусный перебор, сделавший бы честь любому куртуазному трубадуру, доносился со второго этажа. Рауль приостановился возле лестницы, раздумывая, уйти или нет. Вдруг у преподобного… Э-э… Приватная встреча? Кто из нас без греха?
Да ну, быть такого не может! Кто угодно, но только не Михаил Овернский!
— Mirabile futurum, ne esto mihi durum,
Ne esto mihi durum, ne esto durum.
Origine ex pura ad optimum futurum,
Ad optimum futurum iam nunc egressus sum.
Действительно. Сквозь полуоткрытый дверной проем видно, что глава Трибунала расположился на кресле без спинки, заложив ногу за ногу. Роскошная виуэла де мана, (а вовсе не обычная лютня!) с шестью парными струнами, инкрустацией перламутром по грифу черного дерева на колене.
Его преподобие изволят музицировать в одиночестве. Голос, надо сказать, вполне приятный — поставленный в монастырском хоре, никаких сомнений…
— Iuro me futurum bonum atque castum
Nec amicum relicturum miserum….
— Так, — заметив движение брат Михаил положил ладонь на струны. — Мэтр, ваша почтеннейшая матушка когда-нибудь доносила до неразумного чада истину о том, что подслушивать нехорошо? Входите!
Вроде бы, преподобный чуть смущен. Или почудилось?
— Балуюсь изредка сочинительством, — признался Михаил Овернский. — Привычка небезгрешной молодости. Не бог весь какой Бертран де Борн или Вальтер фон Фогельвейде., но что есть, с тем и живем… Иногда хочется отвлечься от насущного, иначе с ума сойдешь. Надеюсь, вы не станете писать донос в курию, обличая мои простительные слабости?
— Mirabile futurum, — повторил Рауль первые слова сирвенты. — Вы надежды не теряете, как видно, если грезите о прекрасном грядущем… Донос? По церковному праву я обязан доложить о неблагочинии духовного лица, кем вы несомненно являетесь, не напрямую в Авиньон, а прелату, коему вы непосредственно подчиняетесь. Или в инквизицию. Прелатом начальствующим является Святейший Папа, смотри пункт по Авиньону. Инквизицию представляете вы. Неразрешимый казус.
— Вы, юристы, страшнее любого беса, — добродушно проворчал брат Михаил. — Присядьте, наконец… Голодны? Тогда чуть позже заглянем в поварню, после общей трапезы наверняка что-нибудь останется. Понравилось в Камбрэ? Как здоровье Ирсула Бен-Йосефа? А прежде всего, какие размышления посещают его умную голову?
— Давно хотел спросить, — замялся мэтр. — Никогда бы не заподозрил вас в дружбе с…
— С раввином? Определимся: это не дружба, а обоюдовыгодное сотрудничество по старинному принципу «ты мне, я тебе». У евреев есть деньги и знания в интересующих меня областях, у Трибунала есть влияние и способы воздействия на духовную или светскую власть. Отсюда можно выстраивать самые замысловатые комбинации. Уверены, что хотите это знать?
— Сам догадываюсь. Вы закрываете глаза на отдельные иудейские проделки в торговой и банкирской сфере, а они за это делятся информацией и негласно переправляют деньги на тайные счета Sanctum Officium в банках Ломбардии и Флоренции.
— Никогда больше не повторяйте эти слова вслух, — сказал Брат Михаил после долгой паузы. — Никогда. Суть вы ухватили верно — евреи для католицизма враг даже не третьестепенный. Они иноверцы, как сарацины и мавры, но осудить их за это Трибунал не вправе. Главный враг — иномыслие среди христиан, раскалывающих нашу единую общность, подтачивающее фундамент, на котором стоит католический мир. Катары, вальденсы, бегины, донатисты, обрезанцы… Как только Римская церковь распадется на множество течений, над Парижем и Регенсбургом взовьется зеленое знамя Мухаммеда. Вы этого хотите? Я — нет.
— Но при чем тут евреи?
— Привычное зло. Если можно так выразиться, далеко не самое злое зло существующее вокруг нас. Неагрессивны, живут разрозненными общинами, веса в политике не имеют. Лицемерно отодвинув своего Яхве на второй план и уподобившись царю Иевроаму поклоняются одному божеству: золотому тельцу. Пока мы им позволяем, разумеется. А за позволение надо платить. Вряд ли кто догадывается, что крестовый поход против апостольских братьев и ересиарха Дольчино сорок два года назад был оплачен в основном евреями.
— Неужели?
— Ярость дольчинитов обрушивалась на священников и монастыри, да, но иудейские кварталы они жгли с не меньшим рвением. А то и с большим. На месте отца раввина Бен-Йосефа что бы вы избрали: строгий порядок католицизма или бешенство толпы, не связанной никакими законами и узами? Наверное, проще заплатить за свою безопасность, чем лишиться всего и умереть, правильно?
— Aes non olet[17], — сказал Рауль. — Негласная индульгенция. Лучше бы я этого не знал.
— Вас никто не тянул за язык, — заметил брат Михаил. — Могли бы оставить свое любопытство при себе. Хотели тайн — извольте получить, но не жалуйтесь потом, что измарали в грязи рукава. Морализаторствовать, надеюсь, не собираетесь?
— Нет.
— Вот и чудесно. Донельзя глупо выглядит моралист на жаловании инквизиции, чьи деньги получены с еврейского ростовщичества… Ну-ну, не дуйтесь мэтр — я пошутил. Казна подчиненного мне Трибунала честно получена с десятины, поступающей в Авиньон! А закрытые фонды я пока не использовал — надобности не возникало. Лучше расскажите, о чем вам поведал Бен-Йосеф.
— Об уксусе.
* * *В доме на Иерусалимской улице было темно, только лампадка перед распятием сияла золотистой звездочкой. На столе холодный ужин — телятина, хлеб и горох с салом, укрытые льняными полотенцами. Ореада, не зная в точности вернется ли нелюбимый постоялец к ночи, все равно оставила снедь. Точнее, отправила прислугу.
Интересно, две крестьянские девушки работающие у мадам Верене догадываются кем именно является их госпожа? Или молчат, не рискуя потерять щедрую плату серебром и место у богатой хозяйки?
— Привет, — Рауль, засветив лампы в кабинете, обнаружил сидящего на столе нахохлившегося Инурри. Домовой выглядел одиноким и несчастным. — Я тебя ждал, думал не придешь.
— Случилось чего?
— Полнолуние, — проворчал Инурри. — Большое полнолуние. Знаешь, что это значит?
— А то! — беззаботно ответил Рауль. — Мартовский шабаш, праздник ведовства. Не верю я во всё это, дружок. Не с одной ведьмой знакомство водил, да только страшных баек о полетах на метлах и сатанинских обрядах на Лысой горе от них не слышал. Выдумки это.
