Венсан Равалек - Ностальгия по черной магии
Те, кого задело облако, умерли, а остальные решили идти дальше, искать производителя.
Производителя.
Кого-нибудь, здорового с виду, способного оплодотворить женщин, которые еще могут стать матерью.
Та, что декламировала стихи, увидела во сне заброшенную деревню, там их ждал знак, и туда направляло их божество.
Занималась заря, пейзаж со склонившимися над рекой деревьями и серыми волнами казался черно-белым, на бывших телеграфных столбах висели, мотаясь на ветру, распятые тела, повешенные, прибитые гвоздями, клочья гниющей плоти на голых скелетах, от реки поднимался легкий туман, солнце еще не встало, я как никогда ощутил бессмысленность нашего присутствия в мире, полную пустоту, бесцветной печатью которой отмечена вся сумма наших существований: умрем мы или нет, или даже погибнет весь род человеческий, бог мой, какая разница; Глэдис снова принялась меня сосать, и мне снова пришлось ее трахнуть, остальные начали просыпаться, я не спал ночь, а впереди был явно тяжелый день, я думал было броситься в воду и попытаться спастись, но куда идти и что делать? Тем более что они не задумавшись убьют меня, как дикари, своими стрелами и аркебузами, да потом, мне и тут было хорошо, я – случайный жеребец среди каравана, тихо плывущего в небытие; Глэдис кончила и отодвинулась, и сарабанда началась по новой, а безумная все пела:
Виктория о смерти размышляет
О катастрофах, кораблекрушеньях
И о резне что жалости не знает.
Видятся ей темницы
Таинственные гробницы
В бледном сиянье свечей
Узников грустные лица.
Слышатся страшные крики
Призрачных женихов
Что бредут в пустыне нагие
К своим глухим саркофагам.
Некоторые трупы были нанизаны на крючья, словно их припас в ожидании великого пира гигантский мясник; при виде столь близкой картины смерти – мы на своей узкой песчаной косе находились всего в десятке метров от берега – их сексуальное исступление удвоилось.
Сумрак волшебных лесов
Шепот ночных голосов
В ней поселились навек.
Виктория о смерти размышляет
О северных ветрах что горе навевают.
Она влачится в муке и печали
Вокруг толпятся сонмы привидений
Их источает словно трупный яд
Ее бездонной памяти могила.
Виктория о смерти размышляет
А после тихо-тихо засыпает.
От безумной сладко пахло, груди у нее были еще крепкие, я быстрее заработал бедрами, девицы подбадривали меня криками «ура» и опять начали хлопать в такт.
И снова Дева выходила мне навстречу, мы с ней сидели на Великой Китайской стене, вокруг тоже стоял какой-то туман, она молча, в упор смотрела на меня, ее взгляд не выражал ни особой нежности, ни упрека, в какой-то момент воздух, атмосфера и погода, казалось, пришли в равновесие, нашли ту единственную точку, где встречные силы взаимно уничтожаются, а потом все перекрыли крики слабоумных, вставь ей, давай, проткни ей муфту, а-а-а-а-а-а-а-а-а-а, скованное запястье болело, замок царапал кожу, и мне пришло в голову, что, наверное, во мне не осталось ничего от того человека, каким я был год назад.
На берег высыпали люди, они что-то орали, обращаясь к нам, – а я-то считал себя последним обитателем земли, да ничего подобного, нас было еще много, – один из типов бросился в воду и поплыл, костлявое лицо придавало ему перепуганный и важный вид; не останавливайся, говорила безумная, люби меня, люби меня дальше; Глэдис и ее сподвижницы, словно армия в полной боевой готовности, прицелились из арбалетов, множество стрел вспороли воздух и мгновенно разнесли мутанту череп, его приятели в ужасе махали руками, раненый скрылся под водой, уносимый течением, а убийцы, потянув за нитку, выловили назад свои стрелы, словно безобидные домохозяйки, заботливо сматывающие вязанье; мы отдали швартовы, и наш речной конвой снова пустился в путь; теперь меня, взвизгнула одна старуха, теперь моя очередь, сколько можно ждать, чем я хуже вас, вечно я последняя, нельзя же так.
– Спокойно, – сказал я, – сидите тихо, или у меня ничего не получится.
Все тело болело, меня словно измолотили, высосали, выжали как лимон, в известном смысле так и было, одна из шлюх сказала: если он больше ни на что не годится, надо его убить, шлепнуть, как всех прочих, и дело с концом, но тут вмешалась Глэдис, я наблюдал за происходящим рассеянно, почти безучастно, в конце концов, кто-нибудь уже давно должен был меня прикончить, да и что я мог с ними поделать, умереть в жаркий летний день, отодрав целую кучу полоумных на Луаре, думаю, я бы писал эту сцену с восторгом, сначала оргию, потом казнь. Я не согласна, повторила Глэдис, он первый, кто не похож на барахло, пока мы его оставим, та, что была в соседней лодке, абсолютная чурка, все время сморкавшаяся в два пальца, поддержала ее, промычав, Эдис п'ава, вва, вва, глаза у нее были стеклянные, рыбьи, она бы здорово смотрелась на презентации водной планеты – превращение людей во всяких земноводных и рыбешек.
Эдис п'ава, вва, вва, он нас т'ахнул, его можно оставить. Я спрашивал себя, что бы это значило, то ли бред сумасшедшего, то ли все запреты и засовы действительно враз исчезли, едва прорвало плотины цивилизации.
Истина, скорее всего, находилась где-то посередине, все их наклонности явно были при них с самого начала и лишь обострились в новых обстоятельствах.
– Тогда надо, чтобы он кончал, если он не кончит, у нас не будет маленького.
Внутренний голос тихо шептал во мне, шепот был привычный, я уже слышал его, я вновь вспомнил, что случилось в подвале у стариков, ужас во время ограбления, когда мне показалось, что я заклял какую-то силу, дьявола, сверху накладывались фигуры двух гадин в церкви, ты не против, если у нас будет ребенок? – спрашивала Марианна, – ты не против, если мы его сохраним? и свой ответ, о'кей, о'кей, а потом труп, труп умершего ребенка, мы с тобой, нашептывало мне нечто, соглашайся, скажи, что ты их удовлетворишь, что ты сделаешь их плодоносными, мне пришла в голову жуткая мысль, что в ту ночь в меня вселился призрак, демон и с тех пор диктовал мне каждый жест и поступок, каждое слово и что я всего лишь полая раковина, вместилище какого-то ядовитого, злобного Другого.
Дагон[21] сегодня, среди нас.
– Я могу вас удовлетворить, – сказал я, и голос мой звучал громко и уверенно, – я сумею сделать вас плодоносными.
Я переводил взгляд с одной на другую, медленно, внимательно, я смогу вас наполнить, оплодотворить, браво, одобрил инкуб, они ощущают твои флюиды, твою власть, это хорошо. Во мне жило что-то, что не было мною, но чья дрожь и вздохи отдавались во мне, какая-то сила, прежде таившаяся, а ныне осмелившаяся выйти на свет. Скажи, я Бог? – спросил я, мне так казалось, я был прав? – и после минутной паузы услышал ответ, нет, не совсем, не сам Бог, а тот, кто был ему дорог и предал его.
– Я за, – решила безумная, – я за, но, когда мы забеременеем, мы его убьем.
Остальные шумно поддакнули, да-да-да-вва-ва, теперь им захотелось есть, и мы причалили к островку, одна из чокнутых вытащила из воды целую связку рыбы, бечевки были привязаны к корме челноков, Глэдис развела костер зажигалкой, осторожно вынув ее из пластикового кармашка, зажигалкой «Бик», она чиркнула старательно, всего один раз, не больше, и мы поели, бедные грешные рыбари, затерянные на необъятной, разрушенной либо, во всяком случае, стремительно меняющейся планете, группа свихнутых и дебильных баб со своей наставницей и я, все еще в плену, с наручником, я сидел на дне лодки и как мог защищался от солнца, оно начинало припекать, надо было сохранять хладнокровие, несмотря на эту историю с одержимостью; если прежде опасность и враг окружали меня со всех сторон, то теперь они были во мне, в том, что я, исходя из жизненного опыта, всегда считал своей сущностью, сокровенным «я».
Рыба была восхитительная, зажаренная на камнях, с пряными травами, настоящий пир, я так облизывался, что еще больше захотел пить, мне протянули флягу, вода в реке была грязная, или радиоактивная, во всяком случае, от нее начинались жуткие колики и кожные болезни, мы все равно облученные, это ведь раз и готово, расхохоталась рыжая, в этом смысле мы уже давным-давно ничего не боимся, и я сказал себе: а ведь и я, наверное, облучился, и неслабо, и тут же понял, что больше не боюсь умереть или заболеть, что я уже по ту сторону, тем более что не знаю даже, существует ли смерть на самом деле; ты ошибаешься, опять взялся за дело голос, смерть – вещь абсолютно реальная, напрасно ты в это не веришь, и, словно отвечая ему, одна из девиц закричала: посмотрите на мертвецов, они как будто плавают; это вызвало бурное веселье, река несла трупы, а им было смешно, в конечном счете это скорее радовало, я тоже засмеялся: поглядите, вон тот, он похож на бегемота, мы сгибались пополам от хохота, откровенная буффонада – мертвецы, ныряющие в волнах, внезапно объединили нас, и мы стали заодно, но потом, ибо, к несчастью, все хорошее когда-нибудь кончается, это маленькое развлечение исчезло и пришлось опять начинать все сначала, перетрахать их всех по новой; честно говоря, я уже больше не мог, я прекрасно помнил, как по телевизору, когда-то давно, боже, как все это теперь далеко, показывали интервью с одним жокеем, он говорил: вы думаете, у меня не жизнь, а сказка? вы думаете, это приятно? а запахи, о запахах вы подумали, дрючить иностранцев, постоянно соприкасаться с передками и задами, вы не представляете, какой это на самом деле ужас. Обрабатывая первую клиентку, я четко видел перед собой лицо этого типа, его усы, усталость во взгляде, да, так и было – усталый и немного пресыщенный, двадцать лет в Политехнической школе, сударь, один из столпов групповухи, сто семьдесят два порнофильма, выставки по всему миру, стареющий ебарь, с легким отвращением вспоминающий подробности былых связей, – покончив с третьей, я решил сделать паузу и перебрался в лодку к Глэдис, думаю, мы с ней раскусили друг друга, как только стало можно, я сказал, подожди, нам надо поговорить, так ничего не получится, если вы хотите забеременеть, надо действовать рационально.
