Александр Владимиров - Кочевники
— Все готово, хан, — молвил Ван Тие Мин, отходя от телескопа, но хан махнул рукой.
— Что я там не видел, — вздохнул он. — Темная бездна с множеством огней.
Правитель прошелся по комнате, около окна и взглянул на улицу. Там кипела жизнь. Город просто бурлил. Мимо промчались ребятишки, прокатилась арба груженая арбузами. Строем прошествовал отряд тайдауров, спешивших на городские ворота, чтобы сменить предыдущую смену. Донеслись стук молотков, ржание коней и крики торговцев.
— Вот ты, Ван Тие Мин, — проговорил вдруг хан, присаживаясь на лавку, что стояла у стены, — объясни мне. Ты ведь мудрец и должен знать, почему это мои сыновья постоянно грызутся между собой? Вот и сейчас, не стой они под стенами города, вцепились бы в глотки друг другу, как шакалы. Если Урнур еще более-менее, то старшие, — старик махнул рукой, дескать, а что о них говорить. Вроде и от любимой жены, а характером в тещу. Та покойница всегда была готова убить его, даже ходил слух, что пыталась извести тогда еще молодого хана Улукбека, да только верные люди не допустили этого. Вот только правда это или ложь, теперь уже никто и не определит, а покойница сама и не признается. Но как бы то ни было, он не решился ее арестовать и уж тем более предать лютой смерти. Когда пришло ее время отправляться в Запретные земли, в последний путь, даже людей выделил самых лучших. Не потом, что боялся. Нет, если приходит срок уходить к предкам, еще ни один из жителей Ченгези не противился этому, понимая, что путь его на белом свете пройден, а он сам нужен там. От этих мыслей хан вздохнул, скоро и ему самому в путь. Он грустно взглянул на астронома и спросил: — объясни? Ты ведь мудрец.
Ван Тие Мин поправил телескоп. Взглянул сначала на хана, потом на воинов, что стояли у дверей.
— Не бойся, — проговорил правитель, — как бы ни приятны небыли твои слова, голову тебе не отсекут. Слово хана.
— Хорошо, — молвил китаец, отходя от телескопа к столу. — Хочешь знать? Знай. — Мудрец достал из ящичка две чашки и маленький чайник. — Во всем виноват ты сам, — посмотрел на хана, оценивая реакцию правителя, но тот был спокоен. Подошел к кувшину с водой, поставил его на стол. — Виноват именно ты, — Вытащил металлическую коробочку с листьями чая и высыпал его содержимое в чайник. Затем поставил на подставку. Между ней и столом впихнул зажженную свечу. — Виноват именно ты, — повторил он.
— Я? — переспросил Улукбек.
— А кто же? Ты мог уже давно остановить кровопролитие устроенное твоими сыновьями. Достаточно было поставить всех троих на место. Ты же видел, что войны, устраиваемые ими стали приобретать все более и более кровожадный характер.
— Так ведь духи… — промямлил правитель, вдруг показавшийся китайцу совершенно беспомощным стариком.
— Что духи? — Перебил его Ван Тие Мин. — А ты, что? Одно веское слово, а теперь… — китаец махнул рукой.
— Теперь моим наследником будет сын кочевника, — вздохнул Улукбек.
— То-то и оно. Чай будешь?
Хан кивнул. Никак не мог он привыкнуть к поведению китайца. Все у него не так, как у кочевников. И живет (Улукбек тоже не в юрте обитает) в каменном доме, в котором вместо одного помещения несколько комнат, так и расставлено все по каком-то непонятному фэн-шую. На стенах картины, нарисованные на ткани. Как-то правитель поинтересовался, что это за символ, изображенный черной краской на грубом холсте?
— Иероглиф обозначающий «Собаку», хан. — Сказал в тот раз астроном и в двух словах пояснил, что призван тот охранять дом от врагов, нести добро и радость.
— А у тебя есть враги? — Ухмыльнулся Улукбек.
— А у кого их нет, — подмигнул Ван Тие Мин.
У двери на балкон, которая почти не закрывается, у самого потолка талисман из восьми бронзовых трубочек, начищенных до зеркального блеска — «Музыка ветра». Не удивительно, отмечал каждый раз Великий хан, что когда дул даже легонький ветерок тот начинал мелодично звучать, имитируя звон колокольчиков. Как сказал Улукбеку несколько лет назад один из китайских мудрецов:
— Если повесить его в центре зала, то позитивная энергия устремится вверх с его звонкими переливами, и в доме надолго поселится благополучие, удача и счастья.
Как же тогда хан опрометчиво отнесся к его словам. Может сейчас, и не было у него на душе таких тяжелых дум.
Астроном уловил взгляд хана и, протягивая чашку с чаем, произнес:
— Если вот точно такой же, но только с трубочками из бамбука, висел бы во дворце, когда дети твои были еще маленькими, то не было бы у тебя ни когда ссор между членами семьи.
— Если бы мудрость появлялась с рождением, — вздохнул хан, принимая чашку, — то многие глупостей, что обычно совершаются в молодом возрасте, попросту не было. Но мудрость приходит к человеку только с возрастом.
— Да ты философ, хан.
— Хан и должен быть философом.
— А если такой, но со звездочками, поместить в спальне…
— Довольно, — остановил ученого Улукбек, — я уже понял, что ты хочешь сказать.
Он поднес чашу с чаем ко рту и сделал глоток. Да и напиток совершенно иной. Слегка горьковатый. Обычно хан, если и пил чай, то употреблял его по старой традиции с тонкой пленкой жира, что была поверх напитка. Но как бы то ни было, а все невзгоды вдруг как рукой сняло.
— Что ты сюда добавил? — полюбопытствовал Улукбек. И рукой приказал воинам, что стояли у двери остановиться. Те уже хотели схватить астронома, подозревая, что тот решил отравить правителя.
— Корень женьшеня и плод растения, плодами напоминающего мандарин. Или тебе не нравится, хан?
— Да нет, отчего же напиток хорош. — Он вновь сделал глоток, затем взглянул на китайца и спросил: — Так все же, что ты думаешь по поводу решения духов предков?
Ван Тие Мин поставил чашку на стол. Встал и подошел к окну. Приподняв занавеску, в комнату ворвался легкий ветерок, и помещение наполнилось перезвоном.
— Если духи и существует, — проговорил китаец, — то, по крайней мере, злых здесь нет, а в добрые обычно… — китаец задумался. — Мне трудно судить об их решениях. Вполне возможно они видят в будущее куда дальше нас с тобой. И если духи считают, что править должен планетой сын кочевника, то так тому и быть. Небеса тому свидетели.
Хан тяжело вздохнул. Допил чай и поставил чашку на стол.
— Может еще?
— Достаточно, — проговорил хан.
Правитель встал и подошел к Ван Тие Мину. Коснулся его плеча рукой.
— Там, — он указал вверх, — демоны, здесь, — перст был устремлен в сторону городских улиц — Ченгезиты. И это наша земля и только мы, а не они имеем ей распоряжаться. Мы гордый народ и у нас свои принципы.
— У каждого народа свои принципы, — молвил китаец, — у китайцев свои, у арабов свои, у народов, что планете наших предков, свои.
— Я слышал, от брата своего Шахруха, что ты знаешь, как выглядит наша планета?
— Это сильно сказано, хан.
— Сильно?
— Я могу догадываться, как выглядит она, ориентируясь только по звездам, двум лунам да по нашей Юлдуз. Но твердо сказать не могу, хотя однажды, когда была жаркая погода, я спал на балконе…
Хан вздрогнул. Обычно он не верил в то, что снится, но бывало, прислушивался, примечал и отмечал про себя, что многое увиденное им во сне потом происходило на самом деле. Даже тогда когда перед Курултаем ему приснилось сновидение, он не предал этому особого значения. А ведь в грезах ему привиделось, что стоят они с сыновьями по разную сторону Судзи, причем возле него маленький мальчик. Так что при упоминании сна хан Улукбек вздрогнул.
— Говоришь сон. О чем он?
— Я спал на балконе, хан, — продолжал между тем астроном, словно не услышав вопроса, — и снился мне сон, словно парю я над планетой, но не как птица в облаках. — Астроном попытался подобрать слова, но, увы, ничего подходящего не находилось. — Парю, — повторил он, — за пределами нашей планеты. И вижу ее перед собой, как сейчас тебя, хан.
— И какая она, астроном? Я приказываю — говори!
— Круглая, как шар. Но я не уверен, хан, что она на самом деле такая. Это может быть только сон…
— Или ведение, — пробормотал правитель, — посланное духами предков. Когда тебе он привиделся?
— Так лет этак пять прошло…
— И ты молчал?
— Так меня об этом никто не спрашивал. И сейчас бы говорить не стал, если бы ты, Великий хан, об этом не спросил.
В эту ночь хан предпочел спать один. Как ни старались министры навязать ему любовниц, отказался. Все обдумывал слова астронома. Пытался осмыслить сказанное, даже не заметил, как уснул. Проснулся, хотя Улукбек в этом уверен не был от того, что амулет на его груди стал нагреваться. Схватил и со всей силы швырнул. Тот ударился об стену и упал. Правитель выругался, поняв, что поступили опрометчиво, но было поздно. У стены скользнула тень и медленно начала приобретать знакомые очертания. Из ничего возник отец — хан Бяслан. Он был таким, каким его помнил Улукбек, в золотом архалуке, на ногах коричневые сапоги, те самые в которых предыдущий правитель Ченгези отправился в последний путь. В руках посох, что был привязан к седлу лошадки, что везла его в Запретную зону.
