Кирилл Партыка - Аваллон
– Хочешь сказать, я сумасшедший?
– Ничего я не хочу сказать. – Егерь уставился на носок своего сапога. – Мир для человека таков, каким его воспринимают чувства. А если с чувствами не все в порядке…
Рязанцева захлестнула обида и злость. Змий снова явился смущать и запутывать. Голова у Николая прояснилась, и он почти наверняка знал, что никакой опухоли в ней больше нет. А что есть? Осталось ли что-то?..
Рязанцев вгляделся сквозь темноту в верхушку ближнего деревца. В ночном безветрии верхушка резко качнулась.
– Ну, ладно, – устало сказал егерь. – Если ты так решил…
Рязанцев качнул древесную макушку сильнее, тоненький ствол громко скрипнул. Николай понял, что сможет переломить его без усилия в любую секунду.
– Предположим, ты останешься… таким. – сказал егерь. – Что это изменит?
Рязанцев, поразмыслил: стоит ли вообще ввязываться в спор? Разве только, чтобы отвлечь внимание.
– Все-то ты знаешь наперед!
– А ты разве не знаешь? – перебил егерь. – Ничего это изменить не может. Потому что ты все про Слово толкуешь, все маешься вокруг да около, но тебе ведь сказать-то, собственно, нечего. Как многим до тебя и многим еще после… Ты не плотник из Назарета. Ты ничего не знаешь о плотнике. И другие не знали. Но все говорили, говорили – пустое в пустоту. А от этого вечно случаются одни пожары.
– Любите копаться в чужих мыслях? – скривился Николай, но егерь, не обратив внимания, продолжал:
– Никакой сформулированной словами истины не существует. Тебе ли этого не знать?! Но мы ведь так устроены, что все равно будем искать ее, и все дело в том, кто и как этот путь проходит. А учителя жизни лгали, лгут и будут лгать – с амвонов, с трибун, с печатных страниц. Плотник из Назарета, возможно, не лгал, но услышать его теперь невозможно. Остается догадываться. Это трудно, на это может уйти вся жизнь. Кому охота? Легче навыдумывать словес и выдать их за Слово. Это вообще у нас любимое народное занятие.
– А другое любимое наше занятие – судить! – напомнил Рязанцев.
– Я не сужу. Кто знает, жизнь ли такова, потому что мы такие, или наоборот? Я просто думаю. Знаешь, как раньше водознаи искали место для колодца? Брали зеленую веточку и ходили с ней по округе. Чепуха, вроде. Но воду находили. Веточка ли им помогала или что другое… Воду искать, сам понимаешь, не каждый способен. А ты веточку принял за дубину. Я тебя не виню. Многие ту веточку путали со всяким несуразным. Оттого и воды нет, а жажда мучает. Утоляют ее кто чем, чаще спиртом. А от спирта сушняк только сильней. Кому и что, кстати, ты собираешься показать?
Рязанцев сперва не понял, потом, не сдержавшись, выругался.
– Это уже вообще свинство. Мало ли что в такой момент приходит в голову?!
– В такой-то момент туда главное и приходит.
– Хорошо, – сказал Рязанцев, – от вас ничего не скроешь. Но и я не слепой. Сила моя осталась при мне. А срок последнего прощания, похоже, отодвинулся. Что, отнимете или не отпустите?
Егерь пожал плечами.
– Кто ж тебя не отпустит? Ты свободен, с самого начала был свободен. И, как ты ее называешь, силу, никто не отберет. Она в тебе – была и есть. И такая, как есть. Но остается одна проблема. Если ты снова подпалишь что-нибудь…
– А если найду путь, на котором слово обретает силу?
– Это вряд ли, – покачал головой егерь. – Но даже если найдешь, то и словом непременно что-нибудь подпалишь. Помнишь, ты попробовал взлететь там, под деревьями? Не получилось. Зато крушить – за милую душу! Кучерявый Демиург призывал глаголом жечь сердца людей. А его неистовые толкователи словесами своими подпалили солому на крестьянской избе. И все сгорело к чертовой матери. Потом опять сердца зажигали – то одним, то другим. Но гореть-то уже почти нечему А ты, к тому же, не Демиург…
– Ярлычки навешиваем? – не удержался Николай. – Кто есть кто, покажет время. Но вот ты, чем ты занимаешься?! То я куда-то встраиваюсь, то моя книга не с теми идеями! Я тебя раскусил. Ты все время сеешь сомнение, смущаешь. Зачем? Чтобы сбить с пути?
– С пути можно сбить, когда он есть. Ты вокруг тех арок сколько раз обошел, но так и не понял, что они обозначают.
– Ты, помнится, объяснил.
– А сам-то умом чего не раскинул? Кол из матушки земли разве не символ оплодотворения? Арки – разве не путь? А в конце…
– А в конце саркофаг. И что тут такого? Рождение, жизнь, смерть…
– Тебе ведь тот камень еще и колыбель напомнил. Разве нет? Ты из нее прах в ладошку набирал и по ветру пускал. Но ты видишь только то, что хочешь, в этом и беда. Пройдя путь от рождения под каменным сводом жизни, становишься либо прахом, либо новой сущностью. Не в мистическом смысле, в духовном. Но тебе и в голову не пришло под теми арками пройти, ты давай их раскачивать. Ты, как тот дремучий старовер, ищешь физическое воплощение Зверя, не понимая его сути. Старовер нашел – когда его в застенок повезли. И ты тоже нашел, низринул мелких бесов. Как ты быстро про иудейского плотника вспомнил! Но уж если ты его приплел, отчего же про другое забыл? Там, где триединый Бог, там и сатана с антихристом и ложным пророком. Люди веками бились над вопросом: что это за неразрешимое противоречие такое? Что за единство и борьба противоположностей? Так что в ложных пророках оказаться – раз плюнуть!
– Сейчас к диалектике перейдем, – с ехидством перебил Рязанцев. – Ты в ней неслабо поупражнялся на кафедре.
– Не вижу, над чем смеяться. На кафедре за докторством гнались, а не за истиной. Не на кафедрах открыли, что человеческая суть и есть такая борьба, важно только, кто верх в ней возьмет. Такое выйдет и Слово. Ты ведь не со мной споришь, а…
– Да пошел ты!.. – Рязанцев, не дослушав, вскочил, отступил на шаг и толкнул егеря. Ствол тополя, который подпирала скамейка, застонал и качнулся, спинка и сиденье с треском переломились посередине, во все стороны брызнули мелкие щепки.
– Ну, вот, – сказал егерь у Рязанцева за спиной. – Вот тебе и вся диалектика.
– Отвали! – оскалился Рязанцев, оборачиваясь.
– Ладно, – кивнул егерь. – Только кое-что придется все же подправить. – Он осмотрелся по сторонам. – Ты не пугайся, что так будет выглядеть…
Старый тополь, скрипнув, качнулся в обратную сторону. Рязанцев растерялся лишь на мгновение. Но этого оказалось достаточно, чтобы ствол, с громким треском переломившись у корней, рухнул на него, сбил с ног и вдавил в землю. Запоздалый импульс энергии, посланный Рязанцевым, будто столкнулся с другим таким же и растаял в воздухе. Прежде чем окружающее померкло, Рязанцев успел наконец как следует разглядеть лицо своего собеседника. В эту последнюю долю секунды ему показалось, что перед ним зеркало.
19
За окном в тишине и безветрии кружил крупный, медленный снег. Участковый уполномоченный покосился в подернутое изморозью стекло, придвинул к себе листы объяснительной.
– Подписали?
Рязанцев кивнул. Он тоже поглядывал в окно, за которым поселок Учум утопал в пышных сугробах. На улице было морозно, но здесь, в тесной комнатушке поселковой администрации, печь нагрела воздух почти до банной температуры. Участковый то и дело оттягивал ворот свитера под кителем и утирал им вспотевшее лицо. Рязанцеву тоже было жарко.
Старлей с недовольной миной пробежал текст, откинулся на спинку стула. Не устраивала его такая писанина.
– Интер-р-эсно получается, – протянул он. – По обстоятельствам убийства егеря Павлова вопросов, конечно, нет. Ваши показания совпадают с показаниями свидетелей, осмотр места происшествия опять же. А вот дальше…
– Свидетели – это кто? – поинтересовался Рязанцев.
– Двое рабочих из той дикой бригады, которые на дороге возле джипа остались. Они в поселок прибежали – так, мол, и так, егеря замочили, но мы не при делах. А что касается остального, извините, вы нас за дурачков считаете?!
Участковый не верил Рязанцеву и не считал нужным это скрывать.
– Фельдшер говорит, ничего страшного с вами нет. Придавило горелой лесиной – это, конечно, не шутка. Но повезло вам, никаких серьезных повреждений, голова почти не задета. Мужик вот удачно пошел петли проверять на старый зимник, где вы тогда потерялись, да на вас, откуда ни возьмись, вовремя и наткнулся. Даже не обморозились. Отчего же у вас такая потеря памяти приключилась, а?
– Я, знаете ли, не медик, – пожал плечами Рязанцев. – Я, скорее, – пострадавший…
– Это мы еще будем разбираться, – пообещал старлей.
– Разбирайтесь. Я в этом заинтересован не меньше вашего. Что же касается амнезии, то она, насколько мне известно, может возникнуть от шока.
– Шока всем хватило! – покивал участковый. – Телевизор и газеты аж надорвались, как вы пали жертвой криминальных хищников, спасая вместе со скромным егерем природные богатства. С управления понаехали проверять, как мы тут не работаем и разобраться не можем. Но тоже не разобрались. Потому что, я думаю, имел место хитрый ход.
