Никита Велиханов - Рандеву с йети
Н-да, надо не забыть перед уходом задернуть занавески, а не то когда приду, сварюсь заживо. Квартира выходила окнами на все стороны света, как у настоящего разведчика. Даром что однокомнатная. Комната глядела на юго-восток, и оттого всю первую половину дня летом жить в ней было трудновато. Особенно если лето жаркое. Потом был коридорчик с ванной, туалетом и кладовкой, и дверь в кухню. А кухня выходила как раз на противоположную сторону дома, то есть на северо-запад, и жить в ней в холодную зиму тоже, наверное, будет не сахар. Хотя, с другой стороны, на кухне есть газ. Да и вообще пора бросать эти сиротские привычки — при наличии этаких хором вовсе не обязательно жить зимой на кухне. Но занавески-то задернуть надо, и форточку открыть — сквознячок здесь просто замечательный, особенно под вечер.
Так, ладно, следующий на очереди у нас Илья Степанович Большаков. Уроженец села Сясьозеро Новгородской области. Мать честная, судя по ФИО и по месту рождения, должен быть этакий купчик, этакий Мокий Парменыч при бороде лопатой, при плисовых штанах и прочих разных «надысь» и «кубысь». Однако на фотографии, насколько можно разобрать на дурацкой внешотдельской ксерокопии, ничего похожего. Во-первых, брит, во-вторых, очкаст, в-третьих, щупленький такой мальчонка, похожий на московского вечного студента, Шурик, так сказать, операция «Ы» и другие приключения чмурика. Так, что дальше. Мехмат МГУ. Прикладная математика. Компьютерные системы и программирование. Английским владеет свободно. Прекрасно, прекрасно, хотя — кто их знает, что у них в этих внутренних службах за представления о свободном владении языком. Если бы разведка, тогда, конечно, сомневаться бы не приходилось, а так… Ну, ладно, посмотрим. В органах работает (Господи, что у них за манера выражаться, у этих баб из отдела кадров — будто не про человека пишут, а про хламидию какую-нибудь, не к ночи будь помянута) с девяносто второго года. До этого — какая-то школа ФСБ с номером, и номер ничего мне не говорит. В течение пяти лет — ведущий программист исследовательской группы «Вампир». В конце девяносто седьмого в связи с созданием ГРАСа переведен под начало майора Борисова. Ну да, аномальные ситуации, базы данных, небось такие, что ни на одном конторском сервере не утрамбуешь. Сперва он их на карточки выписывал, эти данные, и дома в комоде хранил. Вырезки из газет, про НЛО в Тютюевском районе. И про набеги вампиров на водочный ларек на окраине Урюпинска. А теперь ему дали компьютер, и он взял системщика, чтобы тот ему базу данных перенес в цифровой формат. Технический прогресс неотменим, и это греет майорское сердце.
Так, стоп, стоп. Ерничество вещь замечательная, критический склад ума — и того лучше, но на этой козе далеко не уедешь. Какой бы дурью они там ни страдали, Лесник тебя не просто так направил, а по каким-то своим, одному Леснику известным причинам. А ему видней. Ему всегда видней. А потому, голубушка, ты засунешь свой критический склад ума куда подальше и будешь майору Борисову делать во фрунт, до разумных, конечно, пределов и не переходя, естественно, границ. А Виталику Ларькину ты станешь боевой подругой — опять же, не переходя границ, что само собой разумеется. И этому Шурику, тьфу, Илюше Большакову. И этому вот, четвертому, как его там.
Ахмеров Ренат Габдуллаевич. До кучи. Борисов, так сказать, великоросс — хотя насчет «велико» при его ста семидесяти — восьми? — сантиметрах берут сомнения. Впрочем, искупает крутостью. Ларькин — натуральная мордва, морда скуластая, глаза светло-светло-серые, медвежачьи, у русских таких не бывает. Хотя носик прямой, волосы светлые, лоб правильный, одним словом, еще один истинный ариец. В мордовском варианте. Кифа Мокиевич свет Большаков — тот вообще из чухны прионежской. И вот татарина для комплекта как раз не хватало. Нарочно, что ли, их подбирали? По принципу национального представительства? А я у них буду умный еврей на запятках.
Ладно, продолжим. Значит, Ахмеров, Ренат Габдуллаевич. Уроженец города Чапаевска бывшей Куйбышевской, а ныне Самарской губернии. Образование среднее техническое. Техник… наладчик… туда-сюда, водитель, и прочая, прочая, прочая. Короче, и чтец, и жнец, и на дуде игрец. Старшина первой статьи. Парень, значит, флотский. На вид лет двадцать, ну двадцать три от силы. А по документам — тридцать один. Хорошо сохранился. В органах полтора года. И — ничего больше. О том, чем вышеуказанный Ренат Габдуллаевич занимался после армии, как попал в ФСБ вообще и в этот самый ГРАС конкретно — информации нет. Таинственная публика, как на подбор. У нас в конторе, конечно, таинственность нечто вроде гигиенической прокладки, нужна четыре дня раз в месяц, а в телевизоре по сорок раз на дню. Но Лесник, умная голова, если хотел, чтобы я заранее была во всеоружии, мог бы и поподробней информацией разжиться. И меня снабдить. Оно, конечно, на месте сориентируемся, не впервой. Но — обидно, да?
До выхода из дома осталось десять минут. Ирина сбросила халатик, сняла с плечиков наглаженное с вечера легкое летнее платьице, нырнула в него и подошла к зеркалу. А что — красивая девка, огромные карие глазищи, взгляд наивный — пока не присмотришься. А нечего присматриваться. Короткая стрижка, фигурка худенькая, но не хрупкая, попка, грудки, все на месте, все ладное и по фигуре шито. Минимум макияжа, побольше открытости во взгляде и — готовности удивляться и верить. Все: вперед. Покорять команду ГРАС.
* * *R.
Ирина Рубцова попала во взрослую жизнь буквально в один момент, совершенно внезапно, из-за нелепой и трагической случайности. Когда она только-только перешла в девятый «А» класс престижной саратовской спецшколы номер сорок два с углубленным изучением английского языка, ее отец, Вениамин Сергеевич Рубцов, крупный ученый-физик, работавший в сверхсекретном КБ на одном из местных «почтовых ящиков», и мать, Анна Яковлевна Борк, преподававшая английский и французский в той самой школе, где училась Ира, попали в автомобильную катастрофу. Они ехали с дачи, из Усовки, поздно вечером, домой, откуда назавтра же утром должны были отправиться за Ирой в летний детский лагерь… Шел дождь, дорога действительно была скользкая, но ехали они быстро, потому что хотели еще успеть за вечер привести квартиру в порядок, чтобы завтра все было — как на праздник. Судя поданным экспертизы, которые много позже, уже имея кое-какие «доступы», получила Ирина, с управлением не справился не Вениамин Сергеевич, а водитель встречного МАЗа. Который, надо же такому случиться, вылетел на середину дороги именно в тот момент, когда рубцовская «копейка» пошла на обгон занявшего чуть не всю полосу большегрузного грузовика с прицепом. Вениамин Сергеевич скончался на месте. Анна Яковлевна — не приходя в сознание, по дороге в больницу.
Ире в лагере сказали сперва, что родители за ней не приедут, потому что отца срочно услали в какую-то важную командировку. Так что приехала она домой в пустую квартиру, не успев даже на похороны, и долго не могла понять, за что ее так наказали совершенно незнакомые ей люди, которые не дали ей хотя бы похоронить отца и маму. На кладбище она побывала в первый же день и стала ездить туда потом чуть ли не ежедневно, пока не вырастила в себе — уверенность не уверенность, а так, полудетскую мечту, — что не сказали ей про похороны по одной простой причине: родители живы. Их похитили, сымитировав автокатастрофу. Кто похитил? Иностранные спецслужбы, кто еще. Отец был действительно ценным специалистом и действительно очень много знал. Зачем иностранным спецслужбам понадобилась еще и мама, этого Ирина объяснить не могла и не хотела, потому что если мама им была не нужна, тогда та женщина, которая скончалась по дороге в больницу, так и не придя в сознание, а потом была похоронена в могиле с маминым именем и с маминой фотографией на памятнике, на самом деле должна была оказаться мамой, а об этом Ирине даже думать не хотелось. Мама живая, папа живой, и проблема только в том, что для того, чтобы их найти, нужно очень много времени и сил. Время у Ирины было — вся жизнь впереди. А сильной пришлось становиться так или иначе, потому что жизнь пошла совсем другая.
Та июльская ночь разбила историю Ирины Рубцовой на две неравные части. Неравные по времени — потому что новая жизнь только начиналась, и текла как будто в полусне, как будто не сегодня, а где-то на зыбкой грани между позавчера и послезавтра, и время утекало, утекало, но не накапливалось, не оставляло в памяти следов. Неравные и по качеству этого самого времени — потому что в той, прежней половинке, где были живые мама и папа, где не нужно было каждую минуту самой за себя — и не только за себя — принимать решения, время словно застыло на месте, и только поворачивалось не спеша то одним, то другим окрашенным в те же солнечные безмятежные тона воспоминанием. Здесь были горячие черноморские пляжи с набегающей мутноватой волной, с галечным раскаленным берегом, и с лежаками, и с разноцветными рыбками под водой, и с теплым нагретым на солнце виноградом, и с непременными пляжными, истекающими вкусным соком чебуреками. Здесь были неспешные прогулки по набережной, летом же, под вечер, с разговорами о том о сем, и с мороженым в вафельных стаканчиках. Здесь были ленивые дни на даче, дни, где главным вопросом был вопрос о том, кто, когда и с кем пойдет купаться. Здесь даже зимой было тепло, и по вечерам все собирались за чаем на кухне, непременно с чем-нибудь вкусненьким, и с лимоном, и ощущение было такое, что завтра Новый год — постоянное ожидание праздника, но не суетное и нервное, как у многих, а спокойное и счастливое.
