Теодор Старджон - Трио на фоне бури
Нажал снова и снова.
Не добившись в результате ничего, кроме щелчков и чихания, откинулся на сиденье и раздраженно фыркнул.
— По-моему, отсырела проводка.
— Что же нам теперь делать?
— Идти пешком. Или торчать здесь.
Она коснулась намокшего плеча мужа и вздрогнула.
— Наверное, тут не очень далеко… Только захватим чемодан.
— Ладно. Который?
Напряженное молчание.
— Пожалуй, коричневый. Я туда положила свой халат. Кажется…
Он забрался на сиденье с коленями и, немного погодя, извлек лежащий среди вещей позади коричневый чемодан.
— Фары лучше потушить. Зажигание тоже надо выключить.
— А оно и так выключено, — объявила Беверли после быстрой проверки.
— Что?
— Когда ты стоял на крыльце, я не могла услышать, что ты кричал. Вот и выключила.
Преимущество супругов с солидным стажем, успевших освоить семейный язык во всех его тонкостях, — многозначительным хмыканьем и судьбоносным молчанием, — состоит в том, что не нужно тратить слова на выражение таких эмоций, как презрение или одобрение. Янси просто воспользовался красноречивой паузой; наконец, в разговор вступила Беверли.
— Господи!
Снова она, извиняющимся тоном:
— Откуда мне было знать, что ты его сам не включил?
Презрительное фырканье. Беверли отодвинулась в угол и сжалась.
— Теперь я во всем виновата, — пробормотала она. В этой фразе заключалось не только признание; вдобавок она означала, что отныне счет за любые грядущие неудобства предъявят ей, а предыдущие задержки и досадные неурядицы тоже свалят на нее. Стало быть, виновник сегодняшних неудач определился.
Янси продолжал молчать. Каждое произнесенное им слово обернется в ее пользу: скажешь одно — значит простил, другое — дашь повод для оправданий или даже контратаки. Так что сейчас, упрямо сжав губы, он вовсе не жаждал справедливой мести. Неважно, признает она свою оплошность или нет, главное, чтобы стало предельно ясно: виноват не он. Увы, на достигнутом ими этапе совместной жизни, супруги если не становятся врагами, то уж, во всяком случае, перестают считать друг друга союзниками.
Они выбрались из машины, каждый со своей стороны, и дождь, словно повинуясь знаку режиссера, следящего за этой сценой из-за кулис, сразу же полил еще сильнее. Редкие порывы ветра прекратились; кажется, мир утонул. Вода стекала по спине Янси, заливала глаза, подняла фонтаны грязи, достававшие до колен. Двигаясь на ощупь, он обошел машину, и где-то возле радиатора столкнулся с Беверли. Они вцепились друг в друга, жадно ловя ртом влажный воздух, и замерли, ожидая. Когда кипящую завесу ливня разорвет хоть лучик света. Наконец в набухшем от влаги небе проступил смутный отблеск, тускло отразившийся в озере, и они, по щиколотку в воде, побрели по берегу вдоль ряда домишек.
Отдыхающие иногда жалуются, что коттеджи расположены слишком близко. Таким недовольным, как видно, ни разу не пришлось добираться от одного к другому, когда на землю опускается непроглядная пелена летнего ливня. Перед каждой кабиной торчал деревянный столб с выпиленным из фанеры номером наверху. Различить его можно было только на ощупь, водя по дереву сморщившимися от воды кончиками пальцев. Казалось, спасительные ориентиры отстоят друг от друга на добрых полмили. Янси и Беверли не пытались завязать разговор, лишь время от времени бормотали очередной номер, отмечавший их продвижение. Ненадолго заглохло даже накопившееся за день раздражение. Правда, оно вспыхнуло с новой силой, когда они нашли двенадцатый, миновали следующий и, собрав последние силы, заспешили к тому, что стояла за ним, а значит просто обязан был нести на себе цифру четырнадцать.
— Пятнадцатый. Пятнадцатый! — голос Беверли срывался, казалось еще немного, и она заплачет. — Где же четырнадцатый? Куда он пропал?
— Ни черта он не пропал, — проворчал Янси, безуспешно пытаясь стряхнуть воду, стекавшую в рот. — Это вон тот домик, мы только что прошли мимо него. Суеверные. Боятся числа тринадцать. Что поделать, хозяйка этого заведения — женщина, — со значением добавил он.
Беверли так и охнула от подобной несправедливости, но поперхнулась водой и вместо возмущенной тирады закашлялась. Они повернули обратно и поплелись к темнеющей впереди кабине. Янси с размаху опустил чемодан на крыльцо.
— Янси! Ты же всех перебудишь!
Он молча посмотрел на нее и вздохнул. В переводе это означало: «А зачем еще мы сюда пришли?» Потом заколотил в дверь; они прижались к мокрому дереву, пытаясь хоть как-то укрыться от дождя под декоративным выступом крыши. В окошке мелькнул свет, дверная ручка повернулась, и они отступили.
Ничто не подсказывало Янси, что тот миг навеки разделит всю его жизнь на две части — до и после встречи с Лоис. Между ними лишь это мгновение: завеса дождя и гостеприимно открывающаяся дверь.
Ее бесстрашно, широко распахнули перед незнакомцами. Янси набрал воздуха в легкие и начал:
— Меня зовут Янси Ноумен. Это моя жена, мы… — тут он увидел ее лицо и голос сразу отказал. Лоис быстро оборвала затянувшуюся паузу, сделала ее незаметной.
— Входите, входите скорее! — быстрым, уверенным движением она избавила его от ноши, шагнула мимо, нащупала закрытую пеленой ливня ручку и захлопнула дверь, увлекая супругов внутрь.
Они, запыхавшиеся, промокшие до нитки, застыли, уставившись на нее. На Лоис было нарядное платье каштанового цвета со стоячим воротником, какие носили во времена Елизаветы. Словно застывший водопад, ткань волнами спадала с широких плеч, шевелилась, тихонько шурша, даже когда Лоис не двигалась. Когда ставила чемодан, хозяйка чуть изогнулась и наклонилась, предоставив ему возможность удостовериться, что плечи не подложены, а мелькнувшая из-под платья босая ступня означала, что даже без каблуков она одного с ним роста. В тот момент Беверли заговорила, а может, только хотела что-то произнести; Янси повернулся к жене и, невольно сравнивая, отметил, какая она низенькая и жалкая, настоящая мокрая курица, какая до тошноты обыденная, привычная…
— Мы не знали, где…
— Ничего, — прервала ее Лоис, — впереди у нас целых две недели, успеем объясниться. Прежде всего, вам надо переодеться в сухое. Я подогрею кофе.
— Но… мы не можем…
— Очень даже можете. Разговоры оставим на потом, проходите, — она увлекла их по коридору налево. — Там ванная. Обязательно примите душ. Горячий душ.
Не останавливаясь, Лоис сгребла с полки толстые мохнатые полотенца и сунула растерявшейся Беверли. Протянула руку через ее плечо, включила свет.
— Сейчас принесу ваш чемодан.
Она вернулась почти мгновенно, Беверли не успела и рта раскрыть. — Поторапливайтесь, а то сдоба остынет.
— Сдоба? — пискнула Беверли. — О, пожалуйста, не стоит…
Но супругов уже почти втолкнули в ванную, дверь захлопнулась, а ответом на вежливую тираду Беверли стали лишь легкие шаги хозяйки, стремительно прошелестевшие по коридору, словно негромкий озорной смех.
— Ну и ну, — произнесла Беверли. — Янси, что нам делать?
— Полагаю, слушаться хозяйку, — он приглашающе взмахнул рукой. — Ты первая.
— Душ? Нет, не хочу!
Он подтолкнул ее к рукомойнику и повернул лицом к зеркалу.
— А не помешало бы!
— Ох, ну и вид у меня! — Она еще секунду колебалась, потом пробормотала, — Ладно… — и стянула через голову насквозь промокшее платье.
Пока Беверли плескалась под душем, Янси медленно раздевался. К тому времени, когда зеркало запотело, она уже весело напевала своим тоненьким голоском какую-то мелодию.
Мысленно он снова и снова рисовал себе образ Лоис, какой она впервые предстала перед глазами — в неясном свете лампы, обрамленная сверкающим ореолом дождевых капель. Воображение творило ее портрет, чтобы мгновение спустя в благоговейном ужасе отпрянуть от воссозданных черт, голоса, жестов. Он любовался, отказываясь задумываться над тем, с чем только что столкнулся. Его мир не содержал, просто не мог вместить ничего подобного. Единственная связная мысль приняла форму вопроса, ответа на который Янси не знал. Как может быть женщина такой решительной, проворной, сильной, и в то же время начисто лишенной суетливости, присущей, как ему казалось, всему слабому полу, одним своим появлением принося тишину и спокойствие? Ее голос раздавался словно через наушники, — так ясно, что различались все оттенки тембра, — но при этом не раздражал, ласкал слух. Отдавая распоряжения с такой завидной энергией, любой другой орал бы, как сержант во время строевой подготовки.
— Не выключай, — попросил он жену.
— Ладно. — Она просунула сквозь занавеску распаренную руку, Янси набросил на нее полотенце. — Ух, хорошо, — произнесла Беверли, энергично растираясь. — Как будто нас похитили. Но это даже приятно!
