Макс Гурин - Гениталии Истины
30
Ну, конечно, в Мишутке жил не один Мишутка. Сосчитать сколько их было там в точности — бессмысленно даже пытаться! Дохлый номер. Порядковый то бишь. То бишь невычислим, потому что невычленим. Неделимым Мишутка был, но не так чтоб уж прямо единым.
Другой Мишутка всегда всё знал лучше первого. Никогда не ошибался, всё предвидел и предвосхищал. Так и сейчас он опять оказался прав. Ну конечно это звонила Тяпа! Кто же ещё?
— Поехали в лес! — задорно предложила она.
— В лес? — переспросил повседневный Мишутка.
— Ну да, в лес! — подтвердила обезьянка.
— А зачем?
— Найдём зачем. Я и без тебя знаю, что для грибов ещё рано. Да и ягодки ещё зелёные все.
— Где встретимся? — спросил Мишутка.
— Ну ты же мужчина, ты и предлагай! — кокетливо пошутила Тяпа.
Внутри медвежонка целая дюжина Мишуток немедленно принялась наперебой спорить, где лучше встретиться. Наконец победил Девятый, и остальные одиннадцать были вынуждены признать его хозяином положения. «Я зайду за тобой через полчаса!» — пообещал он.
Ну, конечно, кто-то из них был абсолютно прав: в лесу было нелицеприятно и холодно. Да и вообще, стоило им окончательно решиться на эту поездку, как отвратительной сделалась решительно (же) вся погода. В электричке Мишутка натужно шутил, Тяпа же якобы бесстрастно смотрела в окно. В какой-то, естественно, максимально неожиданный момент, она поинтересовалась так:
— Я давно хотела тебя спросить, когда ты чувствуешь, что напал на какой-нибудь след, часто ли ты говоришь сам себе «тихо… спокойно… продолжай в том же духе… спокойно… не нервничай»?
— Случается, — честно признался он и, не желая обидеть её невниманием, спросил в ответ, — а у тебя?
— Да, в общем-то, почти никогда. — ответила Тяпа.
— Зачем же тогда ты спросила? — спросил медвежонок, но уже не из вежливости, а из реальной обескураженности её внезапным ответом.
— Что ты хочешь от женщины? — парировала обезьянка и кокетливо улыбнулась.
— Чтобы ей было со мной хорошо. — нашёлся Мишутка и внутренне извинился перед самим собой за чересчур удачный штамп.
Спасибо.
Всё это было, конечно, достаточно странненько. Шёл месяц май, но под ногами шуршали листья. Среди них встречались даже серебряные и золотые, но ни один из этих металлов в Понарошкии не ценился, поэтому их мёртвая красота не восхищала, а, напротив, изрядно раздражала, как и всё создающее неудобства при ходьбе.
Вдруг небо позеленело, а трава как будто побледнела и сделалась похожа на седые всклокоченные волосья земли; воздух стал чёрным и густым, как кисель, а со всех деревьев сошла кора, обнажив ярко-жёлтые кости стволов… Тут-то седьмой Мишутка и понял, что всё это сон, но проснулся вместо него четвёртый.
На самом деле, его разбудил телефонный звонок.
— Алло. — сказал он.
— Алло, — сказала Тяпа, — поехали в лес!
31
«Иди скорей ко мне, глупенький!» — позвала Парасольку Сима и выставила из под одеяла свою правую ножку. Получилось, будто она манит его к себе большим пальцем ноги. Майор с достоинством улыбнулся и, поигрывая мышцами, стал неторопливо снимать голубую майку. Затем он расстегнул широкий армейский ремень, бросил его в сторону (от неожиданно громкого удара пряжки о деревянную ножку стула Сима даже хихикнула), и тёмно-зелёные галифе виновато упали к его ногам.
Тут Сима увидела на стене тень Парасольки в профиль и на мгновение посерьёзнела, удивлённо приоткрыв свой красивый кукольный рот. От лобка майора под углом примерно в 100° к его мускулистым ногам отходил недвусмысленный вектор. «Не может быть! — внутренне присвистнула девушка, — там раньше этого не росло! Да, господи, воистину на всё воля твоя!» Самый что ни на есть настоящий пах пластмассовой куколки впал в сладкое предвкушенье неведомого, однако в эту ночь её снова ждало разочарование. На всё воля божья, тут Сима конечно была права, да и вообще, создать тень чего-либо гораздо проще, чем его материальную непосредственность. Это под силу не только Богу, сила коего, как известно, безгранична в рамках бесконечной Вселенной, но даже начинающему фокуснику. В конце концов, то, что Сима приняла за половой член майора вполне могло оказаться издевательски преломлённым в лунном свете торчащим лобковым волосом. А мир физических явлений действительно любил издеваться над Симой, потому что она была настоящей красавицей, — прямо не девочка, а игрушка! С тех пор же, как в неприветливом польском лесу она впервые отведала вектор германской мужественности, перед миром открылись практически неисчерпаемые возможности для издевательств над новоиспечённой пластмассовой женщиной. Таким образом, последние две недели мужское достоинство мерещилось Симе буквально повсюду.
«Иди скорее ко мне!» — повторила она, не преминув добавить про себя «всё равно».
Парасолька привычно лёг на неё и уже сунул было ей в ротик свой мясистый язык, но Сима мягко отстранила его и сказала:
— Ты торопишься… Подожди, мой милый… Включи лампу. Я хочу тебе кое-что показать. Мне кажется, тебе это понравится… м-м-м… гм-гм… Видишь ли, Соль, я теперь немножко… другая, чем раньше.
— Ну-ка, ну-ка. Посмотрим-посмотрим. — заинтересованно забубнил Парасолька и потянулся к выключателю.
То, что он увидел, поражало воображение. Сперва ему показалось, что это похоже на розовый бантик в косичке у какой-нибудь первоклассницы; потом он подумал, что скорее это напоминает цветок, а потом… А потом он взял, да и спросил шёпотом: «Можно потрогать?». И сердце его замерло в ожидании ответа. Пунцовая от стыдливого возбуждения Сима молча кивнула. Парасолька медленно приблизил руку к её бутону, недоверчиво коснулся его и вдруг… потерял сознание.
Он летел в бордовой пустоте, беспомощно перебирая перед собой всеми наличествующими конечностями. По мере приближения к едко-лиловому солнцу пустота густела, постепенно превращаясь сначала в однопроцентное молоко, затем — в трёхпроцентное, а потом и вовсе в сгущёнку. Чем ближе майор подлетал к лиловому солнцу, тем горячей становилось молоко, будто микроскопический Парасолька летел внутри жестяной банки, стоящей в кастрюле с кипящей водой. Когда жар стал совершенно нестерпимым, бывшая пустота сделалась коричневой, и вокруг майора стали надуваться и оглушительно лопаться пузыри — сгущёнка вступила в фазу кипения. Он выбрал себе пузырь попрочнее, забрался вовнутрь и, свернувшись калачиком, забылся беспокойной, болезненной дрёмой, в которую впадает большинство существ на перевалочном пункте между окончательной утратой всех надежд и непосредственным наступлением смерти.
— Но тут он увидел внутри себя лес майских серебряных ёлок и услышал следующий диалог:
— А ты знаешь, что именно в этом лесу в сорок первом остановили фашистов?
— Нет. А почему ты заговорила об этом?
— Да просто так. Что ты хочешь от женщины?
— Я хочу, чтоб она была счастлива, но…
— Что но? Почему всегда это «но»? Ну договаривай уж, раз начал!
— Но… Я хочу, чтобы при этом она не хотела ничего от меня. Извини…
— Извини… Хорошо сказал, тонко. Только прощения тебе не будет. И, видимо, уже никогда.
— Странная ты какая! Сама же просила, сама спровоцировала! Может всё-таки простишь?
— И не подумаю! Я — твой Бог, и ты обидел меня. При всём желании я не могу тебя простить. Если я прощу тебя, ты потеряешь веру.
— Но почему? Что за глупости?
— Да потому что я именно твой Бог, а ты глуп. Сам виноват.
— Но неужели я не могу поумнеть?
— Настолько нет, не в этой жизни. Да и потом, если ты поумнеешь до такой степени, что я не смогу тебя не простить, то в этот миг я и перестану быть твоим Богом. Пойми, если я прощу тебя, это будет значить, что это ты — мой Бог, а не я — твой! Я этого не хочу, а поскольку в данный момент на всё моя воля, то этого не будет никогда. То есть, я вот сейчас просто беру и отменяю вариант времени, где всё было бы наоборот, чем сейчас!
— Но ведь я могу изловчиться, проникнуть в то время, которое ты запрещаешь и оттуда запретить время, которое идёт сейчас!
— Я же тебе уже сказала, что не в этой жизни. В этой жизни ты — мальчик, а я — девочка, а пока ты мальчик, ты не сможешь запретить время, в котором на всё воля Девочки. Вот если в следующей жизни ты родишься девочкой, вот тогда — да. Но, разумеется, только в том случае, если я, в свою очередь, буду в той жизни мальчиком. Потому что, так или иначе, поздно или рано, Девочка оказывается сверху…
— Ты дрянь! Я тебя ненавижу! — заревел во весь голос Мишутка и в этот самый момент споткнулся о банку сгущёнки и полетел куда-то в майское болото над крошечными серебряными иголочками.
Пока он подлетал к болотному берегу, с болотного дна под действием сложных процессов газообразования начал медленно всплывать затонувший здесь в сорок первом фашистский танк. Поэтому когда Мишутка упал в болото и принялся судорожно отплёвываться, в том самом месте, где оказались его нервные меджвежьи губы появилась башня всплывшей «Пантеры», и так уж само собой вышло, что он нечаянно поцеловал зеркальную немецкую свастику. Тяпа захохотала так, что невольно пукнула. «Пантера» же медленно повалилась на бок, и в самом центре её абсолютно гладкого днища сначала набух ржавый пузырь, потом лопнул, и на его месте образовалась маленькая дырочка, которая уже в следующий миг начала стремительно расширяться.
