Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр
Ваш и только ваш
Генри.
Лондон, 2 июля 1840 г., четверг
Было шесть часов, когда я прибыл обратно в гостиницу. Портье приветствовал меня неизменной улыбкой, несмотря на мой плачевный вид. Он вежливо кивнул в ответ на просьбу приготовить мне горячую ванну и достал из-под стойки небольшой пакет.
– Получено вскоре после вашего ухода, сэр.
Мое сердце подпрыгнуло в предвкушении – письмо от мистера Диккенса! Но, приглядевшись, я усомнился, так как пакет, очевидно, был слишком велик для одного письма. Быть может, мистер Диккенс почтил меня своей книгой? В конце концов, я послал ему полное собрание своих новелл! Или, может быть, он вернул мне мой сборник с достаточно жесткими отзывами? В растрепанных чувствах я унес пакет к себе в номер.
Здесь обнаружилось, что письма вовсе не от мистера Диккенса. Правду сказать, личность отправителя осталась загадкой, поскольку никакой записки к пакету не прилагалось, и тем более пугающим показалось мне его содержимое. Внутри было четырнадцать старых писем, поделенных на две стопки, и каждая была перевязана зеленой, с виду совершенно новой лентой. Я развязал первую пачку из трех писем и мгновенно узнал почерки Элизабет и Генри Арнольд. Письма были датированы 1784 годом – старше, чем те, что у меня уже имелись. Едва начав читать, я остолбенел от изумления. Покончив с этими тремя письмами, я развязал ленту, стягивавшую вторую стопку, и взглянул на первые несколько страниц. Ими оказались весьма странная валентинка и два письма с описанием еще одного нападения. Мне сделалось дурно. Зрение помутилось так, что я едва различал строки третьего письма. От ступора я очнулся лишь благодаря стуку в дверь и голосу горничной, сообщившей, что ванна готова. Я поблагодарил девушку за своевременное появление и поспешил в ванную комнату, с облегчением удалившись от грязных историй, которые могли содержаться в остальных письмах.
Но, когда я погрузился в горячую воду, смятение вновь затуманило мой ум. Если автором этой ужасной мистификации вправду является миссис Аллан, вдова моего приемного отца, как она может знать, что я в Лондоне и остановился в «Аристократической гостинице Брауна»? Кровоподтеки, полученные мной во время нападения, болезненно заныли, и я погрузился глубже в ванну, но почувствовал, как моих ребер снова коснулся носок башмака. На меня упала тень, я с ужасом увидел лицо склонившегося надо мной уличного постреленка и почувствовал чьи-то руки, давящие на грудь. Голова погрузилась под воду, вода попала в рот, и я отчаянно забился. Мне удалось принять сидячее положение; тяжелое дыхание отдавалось эхом от облицованных плиткой стен ванной комнаты, и я сидел в ванне, скорчившись, сжавшись от страха, пока остывшая вода не привела меня в себя. Я понял, что, если не потороплюсь, то опоздаю на встречу с Дюпеном, и это породит новые вопросы, на которые мне совершенно не хотелось отвечать.
* * *Менее получаса спустя мы с Дюпеном сидели в кофейне «Смирна» у витрины, выходившей на Сент-Джеймс-стрит. Взгляд мой был устремлен на окружающий мир, но ум занимало лишь то, что случилось со мной за этот день. Однако я ничего не сказал Дюпену – сам не знаю почему. Вместо этого я ждал, когда он изложит выводы, к которым пришел при дальнейшем изучении писем. Дюпен же курил сигару, и было непонятно, смотрит ли он в окно или взгляд его отвлечен клубящимся дымом. С тех пор как мы поздоровались, он не сказал ни слова. Такое поведение не было чем-то необычным: если Дюпену не хотелось говорить, он попросту молчал, мало заботясь о принятых в обществе приличиях, но на этот раз что-то было не так. Его молчание не было ни дружеским, ни отвлеченным – в нем чувствовался оттенок враждебности.
Чтобы отвлечься от настроений Дюпена и собственных страхов, я попытался сосредоточиться на людях, толкавшихся снаружи. Там были женщины всех видов: прекрасные весенней красотой; немолодые, но молодящиеся – густо накрашенные и увешанные драгоценностями; были и вовсе девочки, одетые не по возрасту, кокетливые и лукавые. По улице прогуливались уверенные в себе солидные мужчины и пьяницы в видавшей виды одежде, двигавшиеся нетвердой походкой. Все профессии смешались здесь – от искусного ремесленника до простого рабочего.
– Если вы достаточно внимательны, легко заметить, как толпа делится на разные кланы, – заговорил Дюпен, нарушив, наконец, молчание и указывая кончиком сигары на группку, ввалившуюся в кофейню. – Клерки, – пояснил он. – Низшего разбора.
Я изучил молодых джентльменов в тесных сюртуках, начищенных до блеска ботинках и с сильно напомаженными волосами. В эту игру мы часто играли в Париже – Дюпен высказывал загадочное наблюдение, а я пытался отгадать, какой дедуктивный процесс привел его к этому заключению – неизбежно оказывавшемуся верным.
– А вот эти, – продолжил Дюпен, – старшие клерки, служащие в солидных фирмах.
Те, кого Дюпен заклеймил младшими клерками, имели надменные манеры, а одежда их была писком моды полтора года назад. Старшие клерки были одеты менее броско: удобно скроенные коричневые или черные панталоны, белые галстуки, жилеты и солидная обувь.
– Я вижу разницу в платье этих людей, одни одеты слишком кричаще, а другие гораздо скромнее и солиднее, но не могу догадаться, почему вы назвали их клерками.
Дюпен выпустил клуб дыма, добавив налета на оконное стекло, и указал пальцем на старших клерков.
– Все эти люди слегка лысоваты. Их строгую одежду мы уже отметили. Все они носят часы на коротких золотых цепочках. Вид, к которому они стремятся – это респектабельность.
Это было невозможно отрицать.
– Видите, как у них всех странно отогнуто правое ухо? – продолжал он.
– В самом деле…
– Это из-за привычки закладывать за него перо.
Теория Дюпена выглядела не хуже любой другой, объясняющей асимметрию ушей клерков.
Дюпен меж тем показал на крикливо одетого человека с излишне честным лицом.
– А вон тот человек не принадлежит ни к тем, ни к другим. Ему куда привычнее работать в одиночку. Взгляните, как широки его манжеты.
– Карманник?
– Совершенно верно. Он быстро определяет род занятий и темперамент жертвы и с первого взгляда понимает, стоит ли игра свеч.
В этот момент нам подали две большие миски мясной похлебки и хлеб. От его аромата у меня подвело живот, и я набросился на свой обед с неприличной поспешностью. Дюпен же, не торопясь, потушил сигару и приступил к еде с явной опаской. Некоторое время он перебирал содержимое миски ложкой, но пробовать не решался.
– Уверяю вас, это блюдо вполне съедобно – я ведь ем и до сих пор жив.
Дюпен кивнул в ответ, вновь опустил ложку в миску, еще раз пристально пригляделся к похлебке и, наконец, осторожно попробовал. На лице его немедленно отразилось сдержанное отвращение. Отодвинув миску, он сделал глоток вина и снова поднял взгляд на меня.
– Похоже, что Арнольды – не плод фантазии миссис Аллан, – сказал он, закуривая новую сигару. – Они действительно существовали. Я нашел доказательства их тайного бракосочетания.
При этих словах я поперхнулся.
– Но откуда вы это узнали? – пролепетал я, когда кашель унялся.
Меня охватила странная смесь чувств, возглавляемых негодованием. Неужели Дюпен читал письма из пакета, полученного мной сегодня? Не он ли сам и прислал их? Я глубоко вдохнул, чтобы успокоиться и изгнать прочь иррациональные подозрения.
Дюпен достал из кармана лист бумаги и придвинул его ко мне.
– Я нашел это объявление в «Морнинг Пост», просматривая коллекцию газет Берни в Британском музее, и взял на себя смелость сделать копию.
Я развернул лист и увидел мелкий четкий почерк Дюпена.
ОБЪЯВЛЕНИЕМисс Элизабет Смит, шестнадцатилетняя дочь Уильяма Смита, в субботу семнадцатого апреля 1784 года сбежала из дома своего отца в Мэйфере с мистером Генри Арнольдом, двадцати трех лет, направившись в Гретна-Грин. Подробности таковы: семья Смитов планировала вечер развлечений в Воксхолл-гарденс, но мисс Смит внезапно сделалось дурно, и она осталась дома с прислуживающей ей горничной. Однако нездоровье мисс Смит оказалось хитрой уловкой, так как они с горничной незаметно выбрались из дома и были встречены мистером Арнольдом. Почтовая карета умчала их в ночь, и до утра ее исчезновение не было обнаружено. Мистер Смит весьма рассержен побегом своей дочери. Он был против свадьбы, так как мистер Арнольд, в прошлом – лакей, в настоящее время «служит при театре». Мистер Смит же нашел это занятие неподобающим для мужа своей дочери. Он запретил мисс Смит любые контакты с мистером Арнольдом, но упрямая и импульсивная юная леди продолжала встречаться с ним втайне. Вместе они задумали ослушаться отца и бежать в Гретна-Грин. Говорят, что мистер Смит весьма уязвлен поступком дочери и навряд ли признает этот необдуманный брак.
