Сергей Покровский - Жертвы дракона
— Не взял, не взял, — пели женщины, ликуя.
Мужчины хмурились, но молчали. Это было неоспоримое женское право отвергнуть непроворного.
— Дину дадим, Дину дадим, — запели женщины снова. Они знали, что вслед за Маром на то же состязание выйдет Несс.
И снова встали на брачной площадке Дина и Несс друг против друга. Сильный Несс знал, что не сможет догнать легконогую Дину. И, несмотря на свою силу, он посмотрел на свою избранницу просящими, жалобными глазами. Она ответила тем же коварным и чутким, непроницаемым взглядом. Никогда она не была так красива, как в этот миг. Лицо ее разгорелось от бега и ликования. Пышный темный султан веял над головой. Вся она была, как степная богиня Амида, которая тешится на перебеге с пугливой антилопой и легкой птицелошадью и первая прибегает к меже.
И вот, они сорвались и побежали. Несс бежал тише Мара, и медленнее уходила от него Охотница Дина. На обратном перебеге через брачную площадку она дала ему приблизиться. Руки его уже простирались над ее плечами. Но в эту минуту она прыгнула вперед и нырнула в женское ущелье, как ныряют в воду. На широкую спину Несса посыпались те же удары, какие прежде достались проворному Мару.
Еще два раза они пробежали по брачному кругу.
— Не взял, не взял, — пели женщины.
Мужчины хмурились. Они были разбиты два раза подряд.
— Кого дадим, кого дадим, — пели женщины.
Вперед вышел грузный Илл, первый воин племени. Он сдернул с плеча широкую барсовую шкуру, взмахнул ею над головой и бросил вниз. Она распрямилась в воздухе и с мягким шорохом легла на землю.
Илл откинул назад голову и запел:
Я — буйный мамонт.
Клыки мои — копья.
— Литту дадим, Литту дадим, — пели женщины. Златовласая Литта не выходила сама, и они вытолкнули ее почти насильно. Она стояла на площадке и смотрела на Илла широкими, слегка испуганными глазами. Илл был высок и грузен. Его рыжие волосы были коротки, он подрезал их осколками кремня. Борода у него была широкая, огненного цвета. И его красное лицо в этой огненной рамке было, как солнце, окруженное лучами.
Илл тоже смотрел на Литту. Она была без плаща. И волос не заплела по обычаю. Они спускались, как всегда, на ее белые плечи длинными, прямыми, светлыми прядями, и ее синие глаза выглядывали из-за их покрова, как синие «чаши любви» смотрят из-за густой, уже пожелтевшей травы.
Возьмем, возьмем, возьмем,
— пели мужчины, но Литта не шевелилась. Илл слегка усмехнулся и сделал шаг вперед. Но в эту минуту неукротимая Элла выскочила не в очередь и скользнула, как горностай, в довольно узкий промежуток между Иллом и Литтой.
— Куда? — ахнули женщины.
Глаза Литты блеснули. Она тряхнула головой, и волосы ее отхлынули назад. Она как будто вышла наружу, нагая и белая, как русалка из камыша.
— Я — крыса, крыса, крыса, — дерзко стрекотала Элла. Она сделала круг и подбежала к Иллу с нескрываемым вызовом.
Илл вдруг сорвался с места, в два прыжка догнал Эллу и положил на нее свою огромную руку. Так желтый лев прикрыл бы лапой мышь, пробежавшую мимо.
Одною рукою он схватил Эллу и вернулся на площадку. Другою рукою он взял Литту за белое плечо и заставил ее ступить вперед. На барсовой шкуре было довольно места. Он поставил их рядом, — отступил назад и поглядел на обеих с той же спокойной усмешкой. Обе они были разные, но очень красивые, каждая по-своему. Литта была, как зеленое дерево; Элла была, как круглая, юркая мышь.
— Взял, взял, — кричали мужчины с радостным смехом.
Красный Илл возместил двойное поражение двойной победой.
Еще четыре четы пробежали по брачному кругу. Время шло вперед. Солнце уже было низко на небе. На этот первый день было довольно ретивой игры.
Ряды смешались. Мужчины и женщины подошли к мешкам, лежавшим в стороне. Здесь были разложены лакомые пироги. Впрочем, пока об еде никто не думал. Это было угощение послебрачное. Но Хума, крепкого вина, нужно было выпить по чаше.
Женщины открыли заветный мех с вином. Темный Хум глухо бурлил и постукивал в стенки. Он требовал выпустить его наружу для участия в празднике.
Мужчины и женщины запели песню Хума:
Мы пили Хум, Хум,
Живое питье,
Дай нам любовь!
Чашей была большая, блестящая, пестрая раковина. В земле Анаков не было цветных раковин. Они приходили из дальних стран, и Анаки выменивали их у племени Селонов на красильную землю и шкурки оленьих телят, еще не рожденных, выпоротых у матки из брюха. Эта чаша, впрочем, не была куплена на памяти людей. Она переходила по наследству от поколения к поколению. Она звалась «чаша любви» так же, как синие чаши поздних осенних цветов.
Из своих рук женщины поили Анаков, потом выпили сами. Густое медвяное питье проникло в пустые желудки и ударило в голову. Жадными глазами мужчины и женщины смотрели друг на друга. Крепкий Хум проснулся в их глазах и засверкал буйным и ярым весельем.
Мужчины и женщины кончали свое пирование быстро и беспорядочно, с одного взгляда, без слов, соединяя свои руки в знак согласия. Зрелые мужчины сходились с юными девушками и юноши со старухами. Хум всех равнял и всех красил.
Новые ссоры завязывались и тотчас же гасли. Вечер был близко. Волны Хума и волны любви мчали их неудержимо вперед, к брачному таинству.
Красный Илл стоял неподвижно на месте, как столб. Сила Хума была не властна над его головой, крепкой, как дубовая чаша. Только глаза его вспыхнули рыжим огнем. И руки сжались и сами простерлись вперед. Элла игриво обежала кругом него, как будто опять повторяя брачные круги. Так лисица делает петли по снегу, подбираясь к куропатке. Илл посмотрел на Эллу, потом отвернулся. Литта стояла перед ним, тоже высокая, стройная, неподвижная, как он сам.
Ярый Хум зажег красный румянец на ее щеках. Или, быть может, это было заходящее солнце? Она была теперь, как белая сопка, покрытая зимним снегом и обожженная зарею.
Он стал подходить медленно, шаг за шагом. Литта смотрела ему в глаза, потом зажмурилась, как будто от блеска.
— Солнце, Красный Бык, — сказала она.
Элла сделала еще один круг и, как ни в чем не бывало, подбежала к Альфу, своему первому избраннику.
— Крыса, прочь! — крикнул Альф бешено. Но Элла схватила его руками за шею.
— Я кошка, не крыса, — шептала она. — Я задушу тебя. Они стали бороться грудь в грудь, и крошечная Элла оказалась равной силы с высоким и стройным Альфом, ибо любовь в эти дни всех равняла и всех соединяла. Они упали на землю, но продолжали бороться и на земле, перекатываясь друг через друга и извиваясь, как змеи. Элла укусила Альфа в грудь и запустила свои острые когти в его крепкую, загорелую шею. Он схватил ее за волосы и пригнул ее голову к земле. Наконец они поднялись, успокоенные, и взялись за руки. Они были теперь четою, готовою к браку.
Map и Несс подскочили к Охотнице Дине слева и справа и схватили ее за руки. Они потянули ее в разные стороны, как будто хотели разорвать пополам. Но Дина тряхнула плечами и выдернула руки. Потом с удивлением посмотрела на того и на другого. Насилие над женщиной не допускалось на брачном празднике Анаков даже в самые пьяные и буйные минуты.
Соперники ответили ей взглядом бешеной ненависти.
— Плащ, — шипели они, — от кого плащ?
— А, плащ, — засмеялась Дина. — От мужа моего брачный дар…
— Какой муж? — взвизгнул Map. — Где он?
— Муж мой покойный, — сказала Дина громко и весело. — Вот его голова. Он головой заплатил вместо брачного дара. Мой серый волк… А вы заплатите?..
— Заплатим, — крикнули оба и оторвали глаза от соблазнительницы и скрестили их, как копья.
— Который из вас?
— О-о!..
Соперники взвыли от злости волчьим голосом, как будто хотели уподобиться тому покойному мужу Охотницы Дины, шкуру с которого она сняла собственными белыми руками.
Руки Мара и Несса соединились. Еще минута, и они бы стиснули друг друга объятием бешенства. Но на брачной площадке были запрещены всякие иные объятия, кроме любовных. С яростным криком и визгом они оставили Дину и бросились в лес. Они бежали, как братья, держась за руку, но бежали они под сень темного леса для нового брачного боя.
Дина посмотрела им вслед и тихо засмеялась. И почти тотчас же обернулась назад на новый призыв.
Перед нею стоял Рул. Он был высокий и тонкий. И, стоя на месте, он качался, как тростинка. Лицо его было бело, и в широко открытых глазах черным пламенем горел тяжелый Хум.
— Ты, — сказал он отрывисто, как будто выдохнул сквозь сжатые зубы.
— Что тебе, мальчик? — сказала Дина с удивлением, но кротко.
— Ты приходила ко мне, — сказал Рул также отрывисто.
— Когда приходила?
