Сергей Трищенко - Я – начальник, ты – дурак (сборник)
Ребята обменивались новостями:
— Антон вчера надрался до чертиков, кроссовку потерял…
— Петьке вчера по морде на дискотеке надавали…
— Пашка с Веркой решили, наконец, пожениться …
— А они давно встречались? — заинтересованно спросил представитель Государственной Информационной Службы.
Комарик
Комарик летал по комнате, словно штурмовик Су-27. Он то опускался до самого пола, то взмывал под потолок, то пытался пробиться на различных высотных горизонтах. Но всё было тщетно: проникнуть сквозь многоярусную защиту он не мог.
Комарик заходил то справа, то слева, делал всевозможные петли и фигуры высшего пилотажа, но оборона оказалась глубоко эшелонированной и хорошо продуманной: во все розетки были воткнуты фумигаторы с непросроченными пластинами, источавшими волны ядовитого запаха, под кроватью тлела тёмно-зелёная спираль, у изголовья и в ногах спящего неслышно верещали ультразвуковые излучатели.
Сам спящий был одет в толстую непрокусываемую шерстяную пижаму, густо смазанную антикомариным кремом. Оставшиеся незакрытыми участки тела поблескивали острыми капельками репеллента.
В довершение всего кровать укрывал двойной противокомариный полог.
Напрасно комарик, ревя форсажем на поворотах, облетал комнату в безнадёжных попытках обнаружить неприкрытый проход: такового не было и не могло быть.
Проведя глубокую разведку и убедившись в невозможности приблизиться, комарик пустил ракеты…
Притча об исполнении желаний
Одному человеку необычайно повезло. Уж не знаю, что он сделал — то ли золотую рыбку поймал, то ли щуку волшебную, то ли бутылку с джинном, то ли самого Бога за бороду. Но, скорее, золотая рыбка с джинном тут ни при чём: они по три желания исполняют. Или же первые два желания проверочными были, потому не запомнились и до нас не дошли. А может, рыбка дохленькая попалась — в связи с загрязнением окружающей среды — и больше одного желания потянуть не смогла. Но не дураком он был, ему и одного желания хватило, чтобы обеспечить себя на всю жизнь. А может, и дурак. Это уж кто как посмотрит.
Желание он загадал самое простецкое:
— Хочу, — говорит, — чтобы всё, что мне захочется, тутожды бы и исполнялось.
Видать, думал долго, прежде чем высказать. Исстрадался, бедолага, думаючи. Раньше ведь как было? Захочет чего-то, а ему: плати! Или: нельзя, не положено, стыдно! Приходится себя ограничивать, а он не привык. Хотелось, чтобы всего сразу, и много. Словом, замучили разного рода запреты — то материальные, а то моральные.
А как высказал он заветное желание, да осуществилось оно — баста! Никто ему ни в чём запрета не делает, ни в словах, ни в поступках не перечит. Захочется есть — ест, захочется пить — пьёт. Да не абы что, а всё напитки высшей пробы — вина коллекционные, шампанское столетней выдержки, пиво нефильтрованное… Иногда, правда, рассол капустный.
Женщину, опять же, если какую захочет — тоже никогда отказа не получает. Не жизнь, а малина.
Одно нехорошо. Нет, не в том дело, что толстеть он начал, или грамоту забыл — нет, порой ему и книжку хорошую почитать хотелось, и оперу послушать, и балет посмотреть. А спортом он вообще целыми днями занимался — чтобы форму поддержать.
Плохо то, что ссаться он начал бесконтрольно. И ничего нельзя было с этим поделать: ведь всё, что организм хотел, сразу и исполнялось…
Притча о добрых и злых
Где-то — непонятно, где — жили-были Добрые и Злые. Кем они были на самом деле — не знает никто. Потому что туда, где они находились, обычным смертным вход закрыт. Нет, при определённых обстоятельствах кто-то из людей мог проникнуть в пространство Добрых и Злых, но лишь после того, как освободится от материальной оболочки. Ещё можно попасть туда в воображении, исключительно силой мысли, но кто поверит в реальность подобного путешествия?
А Добрые и Злые очень хотели очутиться в мире людей. Но не могли этого сделать в сегодняшнем виде. Поэтому они проникали в человеческие сознания — это проще всего — и заставляли людей действовать так, как хотели. И от этого человек совершал добрые или злые поступки — в зависимости от того, кто в него вселился.
Бывало так, что Добрые или Злые захватывали человека целиком — от рождения до смерти. И окружающие начинали считать человека изначально добрым или злым. Такие люди остались в истории как великие святые, или как ужасные убийцы. Но большинству людей Добрые и Злые являлись лишь на время, сменяя друг друга, и тогда человек либо ужасался своему предыдущему поступку — потому что всегда считал, что обладает свободой воли — либо смеялся над своей минутной добротой.
Добрые всегда помогали людям, Злые — вредили, делали гадости. Правда, порой оказывалось так, что сделанная гадость впоследствии оборачивалась добрым делом, а доброе дело становилось таким, что лучше бы его и не делали…
Но были люди, кто не пускал в себя никого — ни Добрых, ни Злых. Они жили свободно, никому не подчиняясь.
А может, и не было никакого множества Добрых и Злых, а было всего два: один Добрый, а другой — Злой. А ещё может быть, что он — одно и то же существо, только у него почему-то бывает разное настроение…
Притча о Бесподобной груди
Над одной планетой висела во всей красе Бесподобная Грудь. Формы её были совершенны. Не только поэты, но и благопристойные отцы семейств с замиранием сердца поднимали глаза вверх. Но если поэтам это сходило с рук, то отцы семейств тотчас получали подзатыльники от жён, и сразу опускали глаза долу, в надежде увидеть отражение Бесподобной Груди в какой-нибудь луже или водоёме. Именно поэтому они по выходным часто стремились на рыбалку. И кепки с длинными козырьками, в которые их наряжали жёны, надевали спокойно.
Но и сами жёны порой взглядывали вверх, а затем печально переводили взор на свою грудь, утешая себя тем, что если наверху и царит совершенство, зато оно всего одно, а у них, как ни крути, две… Но многие из них были недовольны существующим, и делали пластические операции, пытаясь приблизиться к парящему в вышине Совершенству.
А неженатые мужчины часами стояли, задрав голову, пока из глаз не начинали течь слёзы. Затем они опускали головы, дабы слёзы могли свободно излиться, а не скапливаться в глазах. Этим-то и пользовались незамужние женщины и девушки: улучив момент, когда несчастный опустит голову, они обнажали грудь и подсовывали её в поле зрения мужчины. Заплаканные глаза упирались в подсунутое, закреплялись на нём и шли туда, куда их вели хитрые женщины.
Но не все были столь доверчивы: эти забирались на высокие скалы, лишь бы быть ближе к предмету вожделения, тянулись к парящему в вышине Совершенству, хотели прильнуть к нему и насладиться бесподобным млечным соком, капли которого порой появлялись на кончике Бесподобного Соска…
Такие в забывчивости падали со скал, ломали руки, ноги и шеи. От них не было никакой пользы, потому что работать они не хотели, надеясь, что Небесная Грудь когда-нибудь накормит их вдоволь.
И только глупые младенцы-несмышлёныши никуда не стремились. Они интересовались лишь тем, что находилось поблизости, в пределах доступности — тёплой и вкусной маминой грудью…
Притча о персте указующем
На одной планете жил да был Указующий Перст. Нет, он не парил недвижно в небесах планеты, указывая всеобщую отдалённую цель. Он появлялся ни с того, ни с сего в самых неожиданных местах. И указывал на земное, или на приземлённое: то на кучу гниющих отбросов, то на блистающий алмаз, то на подыхающую корову, то на цветущего младенца, то на дряхлого старца.
И люди, кому являлся Указующий Перст, были в недоумении: что делать в каждом конкретном случае, как поступать? Убирать отбросы, или рыться в них? Вынуть алмаз из синевы кимберлитовой глины и спрятать, или огранить и вставить в оправу, на всеобщее обозрение? Прирезать корову, или дать ей лекарство? Отшлёпать младенца или любоваться им? Слушать советы старца или насмеяться над ним?
Напрасно люди ломали голову, разглядывая Перст Указующий, и то, на что он направлен. А сделать что-либо не решались: вдруг Перст Указующий превратится в Перст Наказующий? Ведь величина Перста была такова, что он мог одним щелчком убить человека, или проткнуть насквозь, или удушить, сомкнувшись на горле. Правда, в этом случае он становился неким подобием общеизвестного жеста «о’кей!», но это же на одном языке жестов. На другом он мог также запросто изобразить букву «о», то бишь «очко», а туда попадать не всякий жаждал.
Порой Перст Указующий превращался в иные Персты — когда люди стояли, словно бараны, и не двигались с места. Тогда Перст Указующий, дёрнувшись несколько раз по направлению к указываемому предмету, вдруг вздымался вверх и начинал покачиваться из стороны в сторону, превращаясь в подобие Перста Предупреждающего. Но снова никто не двигался с места, не понимая, чего от них хотят, и Перст Указующий начинал качаться вперёд-назад, превращаясь в Перст Грозящий. Но люди по-прежнему боялись — что он превратится в Перст Разящий — и переставали работать в присутствии Перста Указующего. И тот, покачавшись немного, исчезал.
