Лао Шэ - Избранное
Насытившись немного, Сянцзы впервые после болезни оглядел себя. Он сильно похудел, драные штаны были все в грязи.
Ему лень было шевельнуться, но хотелось немедленно умыться и привести себя в порядок: в таком ужасном виде невозможно появиться в городе. А где взять деньги на бритье, одежду, тапочки и носки? Из тридцати пяти юаней, вырученных за верблюдов, нельзя тратить ни одного. Ведь даже этого на коляску не хватит! Но тут ему стало жаль себя. Хотя солдаты и недолго таскали его за собой, эти дни вспоминались как страшный сон; Сянцзы согнулся и будто сразу стал старше на несколько лет. Он глядел на свои огромные руки и ноги, и они казались ему чужими. На душе у Сянцзы было тяжело. Он старался не думать о пережитых опасностях и обидах, но не мог забыть ничего. Так в пасмурный день, даже не глядя на небо, человек ощущает его тяжесть и хмурость.
Сянцзы всегда дорожил своим здоровьем и теперь понял, что должен беречься. Несмотря на слабость, он решил сейчас же вымыться и переодеться, словно от этого зависело его выздоровление.
На одежду он потратил два юаня и два мао: купил брюки и куртку из грубой некрашеной ткани, синие матерчатые тапочки, соломенную шляпу и дешевые носки. Свою драную одежонку Сянцзы обменял на две коробки спичек.
С двумя коробками спичек Сянцзы отправился по большой дороге к Сичьжимыню. Вскоре он почувствовал недомогание и слабость, однако решил перебороть себя. Не мог же он взять рикшу! С любой точки зрения не мог. Во-первых, что такое восемь-десять ли для деревенского парня? А потом — он же сам рикша. Но даже не в этом дело. Смешно, что его, такого здорового и сильного, скрутила какая-то пустяковая болезнь. Нет, он во что бы то ни стало сам доберется до города, пусть даже через силу. Нельзя сдаваться. Если он сегодня отступит, значит, ему конец. Нельзя из-за болезни терять веру в себя!
Шатаясь, брел Сянцзы по дороге. Он прошел совсем немного, и тут в глазах у него потемнело. Земля и небо завертелись. Он долго стоял, прислонившись к иве, и старался прийти в себя, но не хотел садиться. Постепенно земля и небо перестали кружиться, и сердце успокоилось. Сянцзы вытер потную голову и снова двинулся в путь. Теперь, когда он выбрил голову и надел новую одежду, ноги не должны подводить его. Вперед!
Вскоре он добрался до предместий Бэйпина.
Когда Сянцзы увидел снующих повсюду людей, услышал резкие выкрики продавцов, вдохнул зловонный городской воздух и ощутил под ногами мягкую пыль и грязь, ему захотелось припасть к этой усыпанной отбросами милой, кормившей его земле и поцеловать ее.
У Сянцзы не осталось родных и был только один настоящий друг — этот древний город. Он давал ему все. Здесь и голодать было не так тяжело, как в деревне, здесь было что послушать и на что посмотреть — всюду свет, шум, суета. Город сулил верный заработок, была бы только сила, которую можно продать. А сколько здесь всего: еды — не переесть, одежды — не переносить. Милостыню попросишь — и то перепадет что-нибудь вкусное, а в дерев-не и в хорошие дни приходилось довольствоваться сухой кукурузной лепешкой.
Перейдя мост Гаолянцяо, Сянцзы присел на берегу. По щекам его скатилось несколько горячих слезинок.
День клонился к закату. Поникли над рекой старые ивы, позолоченные лучами заходящего солнца. Река обмелела, вся заросла водорослями, похожими на длинные засаленные ленты, узкие и темно-зеленые, с затхлым запахом. На северном берегу реки уже колосилась пшеница, низкая, высохшая, серая от пыли. Листья лотоса лениво плавали в заводи у южного берега. По мосту взад и вперед сновали пешеходы и коляски с пассажирами. К концу дня люди как-то особенно торопились. Все это было необычайно близко и дорого сердцу Сянцзы. Только такую реку, такие деревья, лотосы и мосты мог он любить по-настоящему. Потому что все это — город Бэйпин.
Сянцзы сидел на берегу. Ему некуда было торопиться. Все было таким знакомым, таким родным, что здесь он бы даже умер с легким сердцем.
Сидел Сянцзы долго. Потом поднялся, подошел к мосту, купил у разносчика чашку соевого творога доуфу с уксусом, соей, перцем и мелко нашинкованной черемшой. Горячий, белый, как снег, доуфу издавал такой аромат, что у Сянцзы захватило дыхание. Он держал чашку, смотрел на темно-зеленую черемшу, и руки у него дрожали. Попробовав немного, добавил в чашку перца. От таких приправ Сянцзы согрелся и весь вспотел. Полузакрыв глаза, он попросил:
— Еще чашку!
Насытившись, Сянцзы снова почувствовал себя человеком. Солнце заходило, и его красноватые лучи отражались в реке. Сянцзы готов был плакать от счастья. Он погладил шрам на лице, нащупал деньги в кармане, бросил взгляд на угловую башню, залитую вечерним светом. Куда уж тут думать о всяких болезнях! Позабыв обо всем на свете, словно одержимый, Сянцзы устремился вперед.
У городских ворот скопились люди и коляски. Никто не решался обгонять других, но каждый старался поскорее проскочить это место. Здесь щелканье хлыстов, звонки, гудки рожков, крики, брань сливались в сплошной многоголосый гул.
Сянцзы кидало в толпе из стороны в сторону, руки его беспомощно болтались, как плавники большой оглушенной рыбы, которую несет поток. С трудом он протиснулся наконец в город.
Глазам его предстала Синьцзекоу — широкая и прямая улица. Глаза Сянцзы вспыхнули, словно окна, в которых отразились закатные лучи. Он шел быстро, радостно кивая головой в такт шагам.
Постель его осталась на улице Сианьмынь, поэтому прежде всего он решил пойти туда. Как многие холостяки, жил он при конторе проката «Жэньхэчан», хотя далеко не всегда пользовался ее колясками.
Хозяину конторы Лю Сые вот-вот должно было исполниться семьдесят. Но несмотря на преклонный возраст, честностью он не отличался. В молодости, еще при маньчжурах, Лю Сые служил солдатом, потом держал игорный притон, торговал живым товаром, давал деньги в рост. Все качества, необходимые для подобного рода занятий, — сила, смекалка, коварство, связи, удачливость — были тогда у Лю Сые. Он участвовал в поножовщинах, похищал женщин. В полиции на допросах его не раз пытали, но он молчал и никогда не просил пощады. Суд ничего не мог с ним поделать: отсюда и пошла его «слава». Последний раз он вышел из тюрьмы после провозглашения республики[11]. Полиция приобретала все большую силу. Лю Сые понял, что «подвигам» его пришел конец. Пусть воскреснет сам Хуан Тяньба[12] — прошлого не вернешь. И тогда Лю Сые решил открыть прокатную контору.
Этот проходимец знал, как обращаться с бедняками: кого поманить пряником, кого огреть кнутом. Он умел держать людей в руках, и рикши не смели ему перечить. Бывало, он только глянет да так свирепо осклабится, что от его звериной усмешки людей бросало то в жар, то в холод. Рикши предпочитали терпеть.
Сейчас Лю Сые имел больше шестидесяти колясок. Самые плохие из них были почти новыми: старых он не держал, за прокат брал больше, чем другие, зато в праздники, три дня в год, а не один, как остальные хозяева, освобождал рикш от платы за коляску. В «Жэньхэчане» было где поместиться, и холостяки жили там бесплатно, но они должны были своевременно расплачиваться за коляски. Того, кто задерживал плату да еще вступал в пререкания, хозяин просто выбрасывал на улицу. Ну, а если рикше требовалась помощь или он серьезно заболевал, тут хозяин, как говорится, зимой снега не жалел. Это тоже его по-своему «прославляло».
Несмотря на возраст, Лю Сые держался прямо и мог без труда пройти двадцать ли. Ростом он был с Сянцзы, брил голову и не отпускал усов. У него были большие круглые глаза, огромный нос, квадратный рот с двумя большими клыками. Оскалится — чистый тигр! Он гордился тем, что походил на тигра. К вящему сожалению старика, у него не было сыновей, а одна лишь дочь лет тридцати семи. Кто знал Лю Сые, тот знал и его дочь Хуню. В ней тоже было что-то от тигрицы, мужчинам она внушала страх. Хуню была хорошей помощницей отцу, но претендентов на ее руку не находилось. Хуню была груба, не смущаясь, ругалась, как рикши, а то и похлестче. Отец хозяйничал во дворе, дочь — в доме. У них во всем царил строжайший порядок.
Контора «Жэньхэчан» имела солидную репутацию. Владельцы других контор, да и сами рикши даже повторяли высказывания старика, как образованные люди цитируют каноны.
Сянцзы брал коляску у Лю Сые, пока не приобрел собственную. Свои сбережения он отдавал хозяину на хранение, а когда скопилось достаточно, взял все сразу и купил коляску.
— Лю Сые, взгляни на мою красавицу! — похвастался Сянцзы, прикатив коляску в «Жэньхэчан».
Старик поглядел и кивнул:
— Ничего!
— Пока поживу здесь. А когда найду постоянную работу, перееду к хозяевам! — гордо сказал Сянцзы.
— Ладно, — снова кивнул Лю Сые.
Жить у Лю Сые и не пользоваться его колясками казалось рикшам делом неслыханным. Поэтому одни считали Сянцзы дальним родственником Лю Сые, другие думали, что Сянцзы приглянулся старику и тот задумал женить его на своей дочери.
