Хроники мёртвого моря - Косарев Александр Григорьевич

Александр Косарев

Хроники мёртвого моря

Часть первая

Приехавший в Москву ни свет ни заря, Хромов был зол, растерян, озадачен и рассержен одновременно. Он сидел в тупиковом коридорчике у кабинета генерала уже второй час и за это время успел мысленно ответить на все вопросы, которые ему мог в принципе задать Борис Евсеевич при встрече. Но она, эта встреча, всё никак не начиналась.

– Зачем выдёргивал среди ночи? – раздражённо думал Илья, постукивая каблуком по ножке стула. Лучше бы дал поспать пару часов.

Он поднялся и в который раз подошёл к окну, из которого хорошо была видна пустынная Лубянская площадь, густо поливаемая настойчивым весенним дождём. Илья зябко передёрнул плечами и повернулся кругом. Одновременно с этим его движением распахнулась дверь кабинета и в коридор выступил Борис Евсеевич.

– А, Хромов, дружочек, – казалось, удивился он, – так ты уже доехал?

– Как видите, – демонстративно щёлкнул каблуками майор, – примчался в мгновение ока.

– Тогда заходи, – сокрушённо качнул он головой, – будем кофе пить.

Не спеша налив Илье, видимо, только что сваренного кофе, генерал уселся напротив и искоса взглянул на него.

– Ты что такой надутый? Или просто не в духе?

– Конечно, не в духе. Три месяца меня гоняют и в хвост и в гриву на вашем полигоне безо всякой связи с внешним миром. Согласитесь, что такой режим кого угодно выведет из себя. Я было даже подумал, что вы решили сделать из меня олимпийского чемпиона… ускоренно. Я-то, грешным делом полагал, что мы как-то вместе осмыслим результаты Тибетской экспедиции, разберёмся, что произошло, – всё более и более распаляясь продолжал Илья видя, что его начальник не спешит начинать разговор. Выясним, наконец, почему и за что погибли все посланные нами в горы люди.

– Ну почему же сразу все? – грузно встрепенулся сидевший до этого момента абсолютно безучастно генерал. Только вчера мне доложили, что шедший, кстати, в первой паре Светлов Сергей Васильевич, которого мы все не без оснований считали погибшим, два дня назад преспокойно пересёк нашу границу с Польшей на поезде Москва – Варшава. Следовательно, вывод о том, что погибли все, будет несколько преждевременный.

Хромов так замер с раскрытым ртом.

– Это как же? – вымолвил он, несколько придя в себя. – Как же вы сами-то узнали?

– Пей, пей, – вместо ответа подтолкнул ему генерал чашечку, – а то совсем остынет. А насчёт твоего замечания, то если бы это в моей работе было самым сложным, я бы давно ушёл на пенсию со скуки. Но самое интересное в этом эпизоде совсем не то, что он спешно выехал из страны, а то, что сегодня в семь утра авиарейсом из Пекина, с дипкурьером пришло вот это.

Борис Евсеевич нагнулся и вынул из небольшого стоящего слева от его стола сейфа некий, похожий на портсигар предмет.

– Цифровой диктофон, – пояснил он, не дожидаясь наводящих вопросов Хромова. – Принадлежал он, как ни странно, не Светлову, а его напарнику Долгому. К сожалению, в присланных вместе с аппаратом сопроводительных документах ничего не говорится о том, при каких обстоятельствах он попал в наше посольство и нам остаётся лишь надеяться на то, что обстоятельства эти не выдали нашего в этом деле участия. Впрочем, в данном случае сие не важно. Самое важное для нас, это, поистине бесценная информация, которая содержится в памяти данного прибора. Лишь с его помощью, – постучал генерал пальцем по крышке диктофона, будут вложены очередные крохи в фундамент моей теории, которую я выдвинул тогда, когда был примерно в твоём возрасте.

Хромов непроизвольно подался вперёд, но усилием воли сдержался и перебивать начальника не стал, наперёд зная, что тот ход изложения не ускорит. Генерал всегда тщательно готовил любой серьёзный разговор и излагал то, что хотел донести до собеседника, в строгом соответствии с первоначальным планом.

– Так вот, – продолжал тем временем Борис Евсеевич, – меня очень давно заинтересовал один вопрос. Причём это даже вопрос не о происхождении разыскиваемых нашей группой артефактов. В конечном счёте они мне разумеется интересны не сами по себе, а как цепочка своеобразных улик, которые в конце концов должны привести меня к разгадке ответов на вопросы, которые вполне возможно определяют всё дальнейшее существование человечества. Да, да, – уверенно кивнул Борис Евсеевич, – увидев, что у Хромова расширились глаза, – именно всего человечества, а не какой-либо его части.

Он хотел добавить ещё что-то, но звонкий щелчок и последовавшее вслед за ним нудное жужжание факса, заставили его умолкнуть. Оторвав густо исписанный чьим-то торопливым почерком лист бумаги, генерал пробежал его глазами и, подумав несколько секунд, великодушно, будто соболью шубу с царского плеча, протянул его Хромову.

– А вот, собственно, и то, за чем я тебя вызвал, Илья Фёдорович. Предупреждаю, что дело крайне срочное и отлагательства не терпит.

Илья взял факс и прочитал: «02.04.94. По запросу третьего. Ахмадулин С.Н. сообщает, что Стрельцов Сергей Юрьевич 1949-го года рождения, воинское звание – старшина, призван из г. Астрахани и действительно находится на излечении в военном госпитале В/Ч 4335 с 1970-го года. История болезни № 23Т 6835. В.Д. Остужин.»

– Найди мне этого человека, Илья, – вяло взмахнул ладонью генерал, – я имею в виду Стрельцова. Найдёшь, как можно быстрее привези его в загородное отделение госпиталя Бурденко. Я договорюсь, и мы поместим его там в отдельную палату.

– Кто же это такой? – поинтересовался майор, продолжая недоумённо рассматривать факс. – Поскольку тут написано, что он старшина, а это звание в армии отменили давным-давно, то возникает законный вопрос – сколько же он лежит на больничной койке и может ли в связи с этим являться для нас интересным объектом.

– Не сомневайся, может, – коротко ответил генерал, давая этим понять, что какого-либо обсуждения приказов он не допустит. И возьми вот это, – прощаясь, протянул он Хромову несколько отксерокопированных листов, – в своё время это передали мне из редакции журнала «Вокруг Света». Ознакомься, пока будешь лететь. Узнаешь, откуда ноги всей истории растут. Я и сам долго не верил, однако…, впрочем, не буду тебе навязывать своего мнения.

Очутившись в самолёте, Илья, даже не дожидаясь взлёта вынул из портфеля скреплённые пластиковой пружинкой листочки и погрузился в чтение рассказа неизвестного ему доселе автора.

Осенью 1969 года я возвращался в Москву с Камчатки, где проходил срочную службу. Путь домой неожиданно сильно затянулся. Сначала мы, вчерашние военнослужащие, плыли на корабле до Владивостока, затем до Хабаровска пришлось ехать на специально сформированном эшелоне, а уж далее пришлось лететь на обычном рейсовом самолете до Москвы с промежуточной посадкой в Свердловске. Путешествие получилось хотя и долгим и суматошным, но достаточно веселым. Во время бесконечных пересадок, погрузок и разгрузок была возможность вдоволь наговориться с попутчиками – такими же «дембелями» как и я сам. Каких только рассказов я не услышал за это время, но один из них запомнился особенно четко, так как при всей фантастичности описываемой ситуации она, на мой взгляд, запросто могла случиться с каждым из нас. Услышал я эту историю от невысокого белобрысого старшины, который подсел к нам в вагон на какой-то дальневосточной станции и почти весь путь до Хабаровска скромно сидел в уголочке купе, не принимая участия в буйном веселье, царившем в нашем плацкартном вагоне. Уже на подъезде к Хабаровску наш поезд неожиданно надолго застрял у какого-то туннеля. К этому времени большинство наших попутчиков крепко спало, а нам с этим парнем что-то не спалось. Я уже выспался на корабле, где давил подушку по двадцать часов в сутки, а мой светловолосый спутник не спал, видимо, совсем по другой причине. Отметив про себя, что почти за пятнадцать часов нашего совместного путешествия он почти ничего не ел и уж точно совсем не выпивал, я предложил ему бутерброд с тушенкой и копченую чавычу. Он смущённо поблагодарил и жадно принялся за еду. Постепенно мы разговорились. Поезд все стоял и ничто не мешало нашей беседе. Я рассказал, как плыл с Камчатки на бывшем личном корабле фюрера – «Адольф Гитлер», по иронии судьбы переименованном впоследствии в «Советский Союз». Он тоже разговорился и с его лица постепенно сползла маска настороженной озабоченности.