Майя Треножникова - Минск 2200. Принцип подобия
«Черт. Черт. Черт».
Нейтрасети, конечно, не захватил.
Чуть поодаль держался Пеней. Его одеяние обтрепалось, а правильные черты лица размазало случайным осколком — выбив половину зубов и скосив набок нос, но он казался самым «цельным».
— Он?..
— Не знаю!
Оба Магнита стояли в нескольких метрах от одержимого… неподвижно. Целест в пятый раз судорожно пошарил в карманах — ну хоть маленький баллончик; так обворованный на рынке надеется на чудо и возвращенный из небытия кошелек. А к одержимому, размазывая черные слезы, бежала Вербена…
«Он убьет ее. Просто убьет».
Одержимый поднял руку, тупо ухмыляясь, — Целеста передернуло; прежде одержимые были «просто зараженными», безликими, никем. Не верилось, что интеллигент в чуждом ему клоунском костюме переродился бешеной тварью.
Над обгорелым асфальтом закружилась и осела золоченая фольговая звезда.
— Па!..
С кончиков пальцев одержимого сорвался сгусток плазмы — похожий на звезду-фальшивку, эта была смертью, и смерть озарила Вербену — темно-лиловым цветом, Целесту почудилось, будто сморщился и завял пушистый опал-заколка.
«Слишком поздно».
— Вербена! — Воин-Магнит зажмурился. А когда открыл глаза — может быть, всего мгновение спустя, длинное, как век настоящей звезды, мгновение, — то увидел, как закрыли тела контрабандистов девочку, завалили ее, она пронзительно визжала от ужаса, но… была жива. Искалеченные жертвы одержимого образовали «панцирь» из плоти и крови, тем спасли ее.
— Быстрее, — сказал Рони. Целест отшатнулся: выражение лица мистика ничем не отличалось от одержимого. — Я держу их. Пусть послужат… последний раз.
«Никогда не доводилось… так…»
Мелькнуло — многое. И что попались, и что Рони нарушил правила, подчинив людей своей воле, заставив умирать; сто и одно нарушение, это Пестрый Квартал — сейчас он напоминает поле боя или эшафот после массовых казней, так пускай!
Не успел додумать. Новый сгусток едва не испепелил Целеста, он ловко выставил защитное поле — рекурсивный удар смял Пенея, переломал ключицы и обе ноги, из пробитого черепа густо сочилась околомозговая жидкость. Стоя на коленях, одержимый вновь поднял — единственную теперь, вторая болталась измочаленной культей, — руку.
Метил он в Рони. Это Целест понял безошибочно. Понял и мистик, потерял контроль над почти мертвой бандой, попятился от стены огня — сплошной иссиня-алой, как на газовой горелке, стены — выше, чем в Цитадели, стена не тронет Вербену и Целеста, только маленькую белобрысую «крысу»…
— Твою мать! — Целест перемахнул через распростертые туши — Пират, кажется, попытался ухватить его за джинсу — наперерез огненному барьеру.
Рони почувствовал влагу. Обычный дождь, теплый — много теплее, чем в родных Северных Пределах; он съежился под потоками ливня, но потом подставил лицо умиротворяющим каплям. Рони был жив.
«Целест?»
Тишина вокруг не прерывалась даже стонами. Рони озирался, схватил себя за уши — оглох, что ли? И где Целест? И одержимый, и Вербена? Вокруг только трупы, сотни трупов, кроме них — перевернутые мусорные баки, сплющенные, будто по ним табун коней проскакал, руины… обломки игровых автоматов, какие-то балки и скрученные листы железа, тряпки и битое стекло…
— Целест! — позвал он, собственный голос почудился неправдоподобно-громким.
— Здесь. — Из-под мясной груды выползло нечто грязное, заляпанное кровью, сукровицей и сажей. — Я его призвал. Вон валяется… — Он указал на останки Пенея. Выглядел он будто в зад засунули динамитную шашку.
— Мертв?
— Как старый башмак. Где Вербена?
— Она жива, — после паузы проговорил Рони, — я ее чувствую… Целест. Ты спас меня.
— Ерунда какая! — отмахнулся тот, его волновала девочка, а спасение — как иначе, они же напарники, «вместе и навсегда». — Сумеешь найти Вербену?
— Да. Найду.
Рони не солгал. Безусловно живая и физически здоровая Вербена отыскалась под холмом из плоти — от последнего взрыва контрабандисты спеклись, как гусь в печке, но внизу температура была много ниже. Когда Целест выволок девушку на белый — а точнее, искрасна-бурый свет, она оказалась без сознания, но Рони «просканировал» ее и заявил, мол, просто шок.
— Оклемается, — добавил он. И без паузы: — Что ты с ней делать собираешься?
Отличный вопрос. Тащить в Цитадель? Гомеопаты чужих не принимают, проще подзаборному пьянице пролезть в Сенат, чем постороннему — в Цитадель. Целест поскреб затылок, доводя и без того растрепанные волосы до состояния хаоса первозданного.
— Есть одна идея… Только бы дотащить ее до города. Когда она очнется?
— Не знаю. У меня нет нашатыря. Я попробовал бы разбудить ее силой, но…
— Нет! — быстро оборвал мистика Целест. — Никакого вмешательства.
Рони присел на корточки рядом с распростертой на жуткой перине из мертвых тел девочкой. От зрелища Целесту словно под ногти иглы загоняли; он ежился и лохматил волосы. Он вымотан, исчерпал свой ресурс воина… пустой бак, топливо на нуле…
«Не хватит сил».
Дрожало под коленками, и гулко барабанил пульс, почему-то в животе, а не под левым ребром, где ему полагается находиться.
— Рони, ты сможешь ее поднять?
Мистик прикинул вес костлявой девчонки, согнул руку и тронул мускулы. Жидковато как-то выходило, прощупывался жирок, а вот мыщцы — не очень. Целест сложил указательные пальцы в жесте мольбы.
— Поднять — да, — наконец, выдал Рони. — Но долго не пронесу.
— Я поддержу, — с облегчением выдохнул Целест.
Телекинез и немного физической силы. Сработало.
— Нужно торопиться. — Целест в последний раз оглядел мертвых и полуживых; Пестрый Квартал замер, точно ужаленный паралитическим ядом, но вскоре оживет — и забурлит, буйно и разнузданно; скорбь и насмешки, панихида и мародерство — все явится следом за затишьем, а еще — другие Магниты и стражи почтут появлением зону отверженных. А вот им пора уходить.
Целест опять вел заброшенными переулками. Ныне тишина и темень — без гнусных миазмов горелой плоти — впитывались подобно исцеляющей мази. Рони устал после первой сотни шагов, но держался, Целест выскребал остатки ресурса, умоляя: ну хоть немного, еще чуть-чуть…
Вербена по-прежнему висела безвольным мешком с костями.
— Куда мы идем? — пропыхтел Рони, поправляя ношу — Вербена упорно соскальзывала носом вниз. Они выбрались на прилично освещенные, асфальтированные и сонные улицы — здесь о трагедии не хотели знать. Впрочем, одержимый мог появиться среди горшков герани на подоконниках абсолютно так же. Никто не застрахован.
Целест едва не запнулся на ровном месте. Но ответил:
— Ко мне. Главное, чтобы отец не увидел… а мать и Элоиза позаботятся о Вербене.
Крались снова закоулками. Целест сам себе напоминал вора, с самого дна Пестрого Квартала — грязный, как не свинья, целый свинарник, озирается после десяти шагов — не появится ли где страж или патрульный Магнит. И так далеко до резиденции Альена…
— Целест. Я больше не могу. — Ровный голос на последнем слоге сорвался в хныканье. Целест вспомнил, что Рони младше его на два года, помимо всего прочего. Щенкам не свойственен стоицизм.
— Давай передохнем.
Они как раз пробирались через заросший яблонями и декоративной вишней переулок зажиточных виндикар-цев. Заборы вздымались в небеса, а мостовая источала тонкий аромат специального шампуня.
«Виндикар — изменчивый», — невольно подумал Рони. Он неуклюже плюхнулся прямо на подмерзлую мостовую; от холода передернуло, но усталость взяла свое. Вербену расположил рядом — колени стали ей подушкой. Целест помялся и сел рядом.
— Далеко еще?
— Не очень. Ты совсем выдохся, да?
— Прости. — Рони изучал собственные грязные пальцы, словно ученый — новую бактерию под микроскопом. — Я плохой напарник. Из-за меня погибли твои друзья.
— Заткнись! — Целест взлохматил на сей раз чужие волосы. Белесые и короткие, на ощупь они были мягче. — Ты — идеальный напарник. Пират и остальные все равно бы умерли… а ты спас Вербену. И вообще, если кто-то должен просить прощения — то я у тебя, обещал веселье, а получилось вона как…
Вербена заворочалась и гортанно застонала. Вцепилась в предплечье Рони, оставляя поломанными ногтями глубокий след, — но в сознание так и не пришла.
— Я видел ее танец. — Рони улыбнулся. — Она воплощенная.
Не мог объяснить, не находил слов. В языке людей, что старше Мира Восстановленного, есть понятия всего-то для пяти чувств — эмпатия не входит в список. После первого призыва мир перекосился в сторону призрачных полугаллюцинаций, реальность рассыпалась, словно стекляшки в калейдоскопе. Рони прозрел и ослеп одновременно. Странное, неописуемое состояние.
