Алексей Доронин - Поколение пепла
Если бы было иначе, они бы гнали этих гадов до самого их Заринска. А так все, что они могли сделать — это продать свои жизни подороже. Наверно, они проиграли, когда превратились из неуловимых партизан в солдат, обороняющих плацдарм. А солдатами они не были. Иначе бы не было суицидальной истерики, как у Аракина, или его собственных самокопаний, когда думаешь о том, что люди на чужой стороне ни в чем не виноваты, что их насильно пригнали сюда, дали в руки оружие и сказали: вот ваши враги. Солдат не должен так думать. Так может думать только какой-нибудь гнилой пацифист.
Его позиция выходила на восточный край заводской территории. Через прицел винтовки СВД Александр смотрел на ближайшие к заводу переулки. С этой стороны, как и с любой другой, кроме той, которая выходила к югу, можно было ожидать нападения.
Им тоже хотелось жить, и они никогда не шли в самоубийственные атаки на пулеметы. Надо было отдать должное этому Бесфамильному — этот командир берег своих людей. Неподготовленных атак не было.
«К утру вы все будете трупами, выродки, — пообещал им вражеский военачальник в прошлый понедельник. — Это вам не колхозников резать. Ройте себе могилы. Это я вам как офицер говорю».
И все. Ни мата, ни изощренных угроз.
Прошла неделя, а они еще были живы. Город был хорошо подготовлен к обороне. Подземные катакомбы им тоже здорово помогли. Но рано или поздно превосходство по всем статьям и грамотная тактика должны были принести алтайцам успех.
Данилов думал о том, сколько им осталось, когда сигнал, которого они ждали, нарушил тишину.
— Внимание всем! — внезапно они услышали они голос Богданова из забранного железной решеткой радиоприемника над дверью помещения. Удивительно, но внутренний радиоузел завода еще работал.
А дальше их командир сказал такое, что они сначала не поверили, но его приказ выполнили в точности.
Ровно через десять минут, им, вжавшимся в грязный бетонный пол, тяжело ударил по ушам близкий взрыв, сопровождавшийся звоном бьющегося стекла… где-то оно еще осталось. Здание содрогнулось. Страшный гул снаружи напоминал рев разъяренного дракона.
— Что это было, машу вать?… — от шока перепутал слоги колхозник Тимофей.
Не сразу, но Данилов понял, что «чемодан» — осколочно-фугасный снаряд, которыми их осыпали и танки, и артиллерия Беса, взрыва такой силы произвести не мог.
И уж точно не было бы такой ослепляющей вспышки. Хорошо еще, что им сказали зажмуриться. Страшное дежа вю заставило людей, переживших ядерные удары, дрожать.
Приподнявшись на полу, сквозь падающую с потолка пыль они видели в узких окнах зарево над центром города. Это и был сигнал. Но не к выбрасыванию белого флага.
С шипением и треском проснулся радиоприемник.
— Командирам отделений, приготовиться к атаке! — в голосе Богданова звенели сталь и титан. — Быстро двигаемся к центру. Поражаем все цели по пути.
— Эх, надеюсь, нам найдется место в эпосе, который напишут о деяниях святого князя Владимира, — выразил общую мысль Фомин, пока они расхватывали автоматы.
И вот они вышли из бетонных корпусов завода, на ходу разворачиваясь в знакомые им боевые порядки, в пахнущее гарью, пеплом и сгоревшей плотью утро. Оно было холодное и по-осеннему промозглое. Над выжженным пепелищем города, принесшего себя в жертву, густился туман.
Шок. По-другому не назвать то, что они почувствовали. Взрыв, который они без рассуждений посчитали ядерным — он и вправду был на него похож — сравнял с землей половину Подгорного.
В центре города ни одно здание больше не заслоняло обзор. Там, в радиусе примерно трехсот метров от места закладки фугаса сгорело все живое и неживое, все кроме камня и бетона.
От поверхности поднимался пар и дым. Повсюду горели огни пожаров и пожарчиков.
В северной части города, куда они вступали — в частном секторе — взрывная волна била стекла, рвала барабанные перепонки, сбивала с ног. Этого было недостаточно, чтоб убить, но достаточно, чтобы вывести из строя на десять-пятнадцать минут. Но именно этих минут хватило.
Практически в молчании, обмениваясь лишь редкими знаками, бойцы с завода — тридцать отделений — бегом в полный рост пролетали двор за двором, улицу за улицей и крошили в капусту все живое, только успевая менять магазины. Копеечные рации с крохотным радиусом действия по-прежнему были при них, обеспечивая постоянный радиообмен, который, впрочем, был очень скупым.
Своих тут не было. Свои знали о том, что придет огонь. На улицах в тот момент находились только сибагропромовцы, которые могли ожидать огня снайперов, но не ожидали взрыва боеприпаса такой мощности у них под боком.
Чуть южнее, на расстоянии километра от вероятного эпицентра, разрушения были еще значительнее. Здесь осталось целым только здание школы. Одноэтажные дома стояли без крыш, некоторые развалились. Но даже находившиеся в с виду не пострадавших домах враги получили серьезные баротравмы и вышли из строя надолго. Но даже раненые не могли надеяться на пощаду.
Ополченцы догадывались, что сейчас происходит в северном лагере алтайцев, огни которого они видели из окон завода, где было не меньше тысячи человек. Там был ужас и трепет, там вчерашние победители еще не понимали, что их товарищам в городе нужна помощь, что тех убивают. Но они придут в себя, а у них там были и танки.
Попадались и враги, оставшиеся на ногах. Обожженные, с лицами, покрытыми запекшейся кровью, они не пытались оказать сопротивления и часто не понимали, что происходит. Их тоже убивали на месте. Даже если — контуженные и дезориентированные — они стреляли по ополченцам, то почти всегда мимо.
Только возле больницы они столкнулись с большой групп врагов, сохранивших оружие и пробиравшихся неведомо куда… наверно, те и сами не знали. Завязалась перестрелка, но быстро закончилась. Все бойцы противника были мертвы.
Дойдя от завода до школы, ополченцы потеряли всего человек тридцать, убив… Александр даже отдаленно не представлял, сколько. Он делал все как машина, как робот, не задумываясь над смыслом. И так же делали остальные.
Попадалась из выведенная из строя бронетехника. Данилов сам видел возле школы два огромных, как мертвые слоны, танка Т-80. Из башни одного свешивался мертвый танкист в черном подшлемнике — сам черный, как эфиоп.
Недавние осажденные шли в южном направлении, кромсая то, что осталось от армии алтайцев, как горячий нож — масло. Но чем ближе к центру, тем меньше становилось живых, и тем сильнее были обезображены мертвые.
Они добивали тех, кто еще шевелился. Им будет это сниться каждый день. Либо посылали прощальную пулю в голову, либо кололи примкнутым штык-ножом, а то и просто били прикладом. У всех идущих по колено в крови лица были словно сведены судорогой. Но они знали, что у них нет возможности брать пленных. Врагов было все еще гораздо больше, чем их самих.
«Когда-нибудь на старости лет мы поплачем и покаемся. Но пока мы должны победить», — сказал Богданов перед боем.
Тем, кто лежал неподвижно, но выглядел неповрежденным, они тоже добивали, словно боролись не с людьми, а с ожившими мертвецами.
На углу Советской и улицы Ленина к ним присоединились другие — вылезшие из тоннелей под обреченным городом. Радость на лицах этих людей, в командире которых Саша узнал Масленникова, показалась Саше неуместной. Радоваться было рано. Но если ты просидел не один день в душных катакомбах, наверно, это счастье — увидеть свет.
Звук приближающихся моторов застал их врасплох. Но, к удивлению Данилова, люди Масленникова никуда не бежали.
В город с юго-запада вступали танки. Но уже свои.
«Так вот она где была, техника-то. Ждала своего часа».
Но для встречи с цветами сейчас было не время. Как пояснил Змей своим подрастерявшимся подопечным, с трудом разбиравшимся в хаосе боя, с севера как раз подходили оправившиеся от потрясения алтайцы, заняв опустевший завод.
Надо было забрать его обратно, а их убить.
Хранить молчание было больше незачем, да и невозможно. Поддержанные бронетехникой… или сами ее поддерживая… ополченцы развернулись и пошли в атаку, и им нечем было себя укрепить, кроме старого и вечного русского мата. У них не было лозунга или клича, который мог бы сплотить их и повести вперед. «За Родину!», «Банзай!» — это достояние уже сформировавшихся общностей. А из них пока только выкристаллизовывалось новое общее. Но теперь у них была общая ненависть. Они шли и костерили весь белый свет на чем тот стоит. Даже те, кто до этого таких слов избегал.
И словно в ответ на их богохульства с неба ударил сплошным потоком ливень.
* * *Все случилось внезапно. Минуту назад они были на коне. Занимали улицу за улицей. Подравнивали под ноль последние огрызавшиеся огнем дома, превращали этот долбанный Подгорный в Сталинград. По всем правилам военной науки, при поддержке пехоты выкуривали гранатометчиков из подвалов и их крысиных лазов, которые новосибирцы нарыли под всем городом.
