Дарья Аредова - Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ)
Я вышел со двора и остановился. Потом решил, таки, отправиться домой и выспаться. Причем, желательно, как следует. Чтобы больше лисы не мерещились.
На полпути к дому, гляжу, стоит бабуля около своей калитки. Мрачная, как на похоронах. Я ее знаю – она разводит кур.
Увидав меня, бабулька всплеснула руками и принялась жаловаться:
— Двух куриц, самых жирных, кормилиц моих… Да как же я теперь…
Так как она ухватила меня за руку от избытка чувств, пришлось остановиться и выслушивать про чужие беды.
— Запирать надо, – заметил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Так я запирала! – снова запричитала бабушка. – А она, подлая…
— Кто? – изумленно распахнул я глаза.
— Тварь какая-то, – ответила старушка и показала на дыру в заборе курятника – угол металлической сетки был отогнут. – Я-то, старая, почти успела! Выбегаю, а она от меня! Вот!
Она победно протянула мне что-то на ладони. Я удивился – кругом полно нечисти, а бабулька, как ни в чем не бывало, бежит спасать своих кур. Нет, ну, вот, чем думает, а? а потом спасай таких. Хорошо, что не нарвалась. Я рассердился про себя. Но бабулька так настойчиво тыкала мне в нос своим трофеем, что я невольно вгляделся. На сухой морщинистой ладони лежал клок рыжей шерсти. Я сморгнул и выругался – шерсть была лисья.
Дэннер
Размышляя над ключевыми вопросами бытия, – а именно – откуда берут таких идиотов, как я, – я смастерил себе чай и привычно уселся на подоконник открытого окна. Я вообще давно заметил за собой странную привычку торчать на подоконниках. Во-первых, воздух. Во-вторых, нравится смотреть в окно. Ну а в-третьих – все же невыразимо приятно сознавать, что можешь вот так вот сидеть на подоконнике, и никто тебя не попытается сцапать. Радуюсь жизни, одним словом.
Из окна видно кусок Храма, над которым постоянно висит красноватый дым, блестящий бок электростанции и растворяющийся в тумане бескрайний лес. С третьего этажа вообще, много видно.
Когда-то Храм, наверное, был не Храмом, а чем-нибудь еще. Я в этом уверен, потому что в нем есть книги. Старые-старые, в руках рассыпаются, а букв не разобрать. А и разберешь – все равно язык, в большинстве случаев, не наш. Впрочем, довольно часто все же попадаются книжки поновее, и сделаны они явно не из бумаги – страницы у них гладкие и жесткие, материал на пластик похож. Скорее всего, благодаря этому они и сохранились новенькими, даже не пожелтели ничуть и не расклеились от сырости. Такие книжки я потихоньку таскаю из завалов и читаю – интересно же. Поначалу было тяжело приспособиться к языковым особенностям, а точнее, к непривычной для меня манере изложения, но затем сделалось легче. Наверное, это и есть мой самый сильный наркотик – книги. Потому что в них – другая жизнь. Странная, непривычная… прекрасная и удивительная. Не такая, как в реальности. Некоторые книги просто несут в себе какую-либо информацию, другие – заставляют задуматься, третьи – истории. О чем истории?.. О разном. Это долго перечислять. А в Храме их много-много, и, признаться, не очень-то он похож на храм, как таковой. Разве что дыркой в крыше – да и ту все те же фанатики проделали, вместе с «алтарем», как они это называют, и иже с ним. И здание старое, но это, в общем, ни о чем не говорит, у нас в городе все здания старые.
Как я сюда попал?.. Не помню. Мне отчего-то кажется, что я не всегда был здесь. После травмы я не помню половину своей жизни, да и спросить мне о ней не у кого, потому что я один. Я всегда один. Ни дома, ни родичей, ни жены, ни детей – вообще никого. Да, в общем, мне не так уж интересно – что толку знать, что ты всю жизнь провел в городе, со всех сторон стиснутом лесом с нечистью. Скучно. Хотя мне отчего-то кажется, что так было не всегда. Вот и генератор – откуда он взялся? Он тоже был здесь, похоже, до нас, ибо нам его было бы просто-напросто не из чего сделать. Странники иногда приносят вещи, металлы, минералы, чаще всего – охраняющее нас серебро, вот только никто не знает, откуда они все это берут. И все в городе, что сделано из камня, стекла и металла – принесено оттуда, из пелены тумана. А у нас ничего нет. Ну, не Странники же строили электростанцию, железную дорогу и водоснабжающие коммуникации. От них-то уж точно такого можно ожидать меньше всего.
Вам смешно? Мне тоже. Я тут представил себе Странников в амплуа строителей электростанции.
А вообще-то, все тут настолько старое, что потихоньку сдает. Вот, и генератор только и делает, что ломается. И все остальное изношено до предела. Хоть и штопают водопровод, а трубы все одно, нет-нет, да и полопаются где-нибудь.
Но самое интересное – железная дорога. Можете считать меня сумасшедшим, но, честное слово, если коснуться путей, то можно ощутить под пальцами легонькую ровную вибрацию, будто невдалеке идет состав. Я не шучу. А уж если прижаться ухом к склону овражка, куда ныряют пути – то таинственные поезда и услышать можно. Мерный шум и дробный перестук колес на стыках рельс.
Бред, скажете?.. Пить надо меньше? Я совсем рехнулся на опасной работе?..
Может быть. Но я верю.
Более того, я верю, что там, за лесом и туманом, тоже есть люди. И в острова на реке.
Это мое субъективное мнение, и я, заметьте, никому его не навязываю. Но я от него и не отказываюсь.
Аретейни проснулась поздно, и тут же, судя по всему, отправилась меня искать. Когда она появилась на пороге кухни, смущенно завернувшись в мою рубаху, я вспомнил, что надо бы ее покормить, а нечем. Мне-то много не надо, я привык обходиться только самым минимальным. А гостя голодным оставлять нельзя, даже если он случайный и неожиданный гость. Придется в бар тащиться, а Лидия и так уже на меня смотрит, как на целую толпу анчуток, внаглую развалившихся на кровати. Обиделась. И чего обиделась, спрашивается?
Да к черту Лидию – когда тут такая трогательная картина! Вы только представьте: торчит в дверях красное как вишня ангельское создание с пушистыми янтарными волосами, кутается в рубашку и отчаянно смущается. Я невольно усмехнулся и вспомнил, что смеяться над ангелами, вообще-то, невежливо – ангелы обидеться могут. А обиженный ангел – это уже катастрофа мирового масштаба.
Снова я увлекся, да?..
Ладно, продолжаю.
— Доброе утро, – как ни в чем не бывало, приветствовал я. – Как самочувствие?
Ангел ужом скользнул в дверной проем и забился куда-то в район холодильника, с живейшим интересом разглядывая типовой желтенький линолеум.
— Хорошо, спасибо. А у вас?
Вот, терпеть не могу, когда мне выкают. Я, вроде как, в единственном числе, и почкованием размножаться тоже, кажется, не собираюсь. Какого черта в глазах-то двоится?.. А если серьезно – то немного обидно от человека, с которым только вчера вместе дрались (или вместе пили, или вместе работали) слышать отчужденное «вы». Будто подчеркивают, что ты не друг и товарищество тебе приснилось.
— А у нас в квартире газ3, – съязвил я, стараясь не улыбаться. – Я-то точно в порядке. У меня зрение не сдает.
Аретейни распахнула серые свои глазищи, побледнела, да еще и съежилась, будто ее ледяной водой окатили. И снова уставилась в пол, едва успев поднять взгляд.
— Ясно, – каким-то безнадежным голосом ответила она. – Ну, я пойду тогда, наверное... простите за беспокойство. И... я у вас в долгу.
У меня возникло сильное желание зарядить себе же кастетом в нос – вдруг мозги на место встанут?
— Постой. – Я спрыгнул с подоконника, ухватил ее за плечи и развернул лицом к себе. – Прости меня, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть. Ты мне вовсе не мешаешь... – боги, ну на кого я похож?!.. Что я болтаю?!.. – Это я всегда так разговариваю. В переводе на человеческий это будет означать «чего ты как не родная?»
Она кивнула и расслабилась. Я даже почувствовал едва заметный вздох облегчения, а железо под моими руками снова стало мягкой человеческой плотью. Вот и хорошо. Я отпустил ее и отступил на шаг.
— Есть хочешь?
— Нет, спасибо.
— Ясно.
Я без особой надежды полез в холодильник и, как и следовало ожидать, обнаружил там исключительно кусок сыра граммов двести весом. Одинокий, но гордый. В комплекте с лежавшим на столе хлебом и чаем получилось очень даже неплохо. Во всяком случае, мой приблудный ангел заметно оживился и со здоровым юношеским аппетитом накинулся на еду, очень стараясь не торопиться и вести себя прилично. Я не удержался и фыркнул.
— Слушай, – говорю, – у меня к тебе просьба. Ты можешь не так сильно стесняться?
Она улыбнулась. Щеки у нее разрумянились, глаза заблестели.
— Постараюсь, но не обещаю. – Голос, все же, был веселый, и это утешало. – Мне просто ужасно неловко.
— А то я не заметил, – невольно улыбнулся я. – У тебя конспирация на высшем уровне!
— Вот поэтому и не заметил, – весело отпарировала она. Ну, слава богам, освоилась. А то я уж было начал ощущать себя воспитательницей из гимназии. Ага, той самой, со страшной линейкой.
